— Ты не человек чести! — обвиняющим тоном заявила Эмилин.
— И тем не менее ты моя жена! — парировал Николае. — Тебе бы больше понравилось быть моей мачехой?
— Ни той, ни другой! Я доверилась тебе, а ты меня обманул!
Какой-то мускул едва заметно дрогнул на лице рыцаря.
— Я женился на тебе ради твоей же безопасности. Просто тогда я не мог открыто говорить об этом.
— Лучше бы я не встретила тебя в том лесу и сама бы заботилась о своей безопасности! — сквозь зубы процедила Эмилин.
Крепко сжав ее руку, он прижал ее еще ближе к себе — прижимал до тех пор, пока носками туфель она не наступила ему на сапоги.
— Видит Бог, — прошептал он, — ты сама сказала, что хочешь освободиться от помолвки, а я просто помог тебе сделать это. Ты моя жена, и вся эта комедия с переодеваниями закончена!
Голубой огонь в глазах девушки зажег ответную искру в его глазах — то пламя, которое он так упор подавлял в себе все это время. Прижимая к себе любимую, Николас не мог больше бороться с желанием и болью: так долго без нее, так часто рядом с ней. Он склонил голову и нашел губами ее губы.
Эмилин мгновение сопротивлялась, а потом со страстью отдалась поцелую. Губы ее дрожали. Николас слегка ослабил железную хватку, которой держал ее за руку.
Внезапно девушка прервала поцелуй и снова попыталась вырваться из объятий.
— Пожалуйста, не путай больше мои мысли. Я совсем не могу думать, когда ты обнимаешь меня.-Голос ее утратил свойственные ему теплые нотки и звучал холодно и резко. — Как мы могли пожениться честно, если с твоей стороны все было обманом? Ты женился на мне вопреки своему отцу, используя против него нашу клятву.
— Нет, — горячо возразил он. — Нет! — Он взял ее за подбородок, мягкий и теплый, словно лепесток розы на солнце. Его ум тоже затуманился — от прикосновения ее тела, от гнева и обиды. — Мое предложение — не обман, Эмилин. Тайные клятвы — священный акт. Я не в силах нарушить его.
Закрыв глаза от его прикосновения, она отвернулась.
— Было бы честно освободить меня от клятвы, которую я дала по незнанию.
Николас едва сохранял спокойствие.
— Я не освобожу тебя, — мрачно произнес он.
— Ты не имеешь права, — прошептала Эмилин. — Я выходила замуж не за тебя, а за Черного Шипа.
— Всем моим поступкам существуют объяснения, милая. — «Боже, — подумал он про себя, — объяснение займет много времени». А его сейчас не было. Скоро Питер пришлет за ним. Николас удрученно помолчал. — Я все объясню тебе. Только позже.
Со двора раздался звук рога.
— Мои воины уже готовы к походу. — Барон выпустил Эмилин из объятий. Девушка пошла к двери, но на пороге обернулась.
— Тогда уходи, — печально проговорила она. — Можешь ничего не объяснять. Я не могу смириться с обманом. Не считай меня больше своей женой.
Николас вздохнул и провел руками по волосам. Он чувствовал себя так, как будто его высекли каким-то невидимым хлыстом. Вместо того чтобы объясниться и просить прощения, он опять утаил правду, оставаясь верным своей скрытной натуре. Оба они позволили обиде и горечи руководить собой. Разбилось нечто драгоценное — вера Эмилин в Черного Шипа, в него самого. Теперь она будет считать его таким же лживым, как его отец.
Сжав зубы, он стукнул кулаком по ладони. Рог зазвучал снова. Он должен был признаться во всем, как только она появилась в Хоуксмуре. Больше того, нужно было собраться с силами и все рассказать перед их свадьбой. Тогда бы она внимательно выслушала его.
А теперь, когда обман повис между ними, словно огромная глыба льда, наверное, было уже слишком поздно. С усталым вздохом Николас потер лоб. Нужно хорошенько все обдумать — сейчас он не представлял, как вновь завоевать доверие Эмилин. Но он уже не сможет этого сделать: судя по письму аббата, он уезжает на несколько недель.
Когтистые лапы и жадные пасти тянулись к поверженным телам грешников. Над исчадиями ада стоял архангел и на весах взвешивал души умерших. Праведники восходили на небеса, осененные радужными крылами. А грешников тянула вниз тяжесть содеянного, лица их искажал крик — летели они прямо в лапы демонов.
Эмилин слегка отодвинулась, рассматривая роспись. Она едва заметила, что уже наступили сумерки и Годвин, закончив работу, ушел из часовни. Сегодня она не рисовала ангелов. Демоны значительно больше соответствовали ее настроению.
Солнце село, подали ужин, а Эмилин все работала и работала. Ей никого не хотелось видеть, и она так и просидела весь день в часовне, яростно водя кисточкой по стене.
У некоторых из демонов вдруг оказались темные, почти черные волосы и серые, словно сталь, глаза. Довольная свирепым выражением бородатого лица очередного жителя преисподней, художница взялась за следующего — с зелеными, словно мох, глазами и злорадной усмешкой. Она поставила его рядом с покрытым острыми шипами кустом боярышника.
Расправив затекшие плечи, Эмилин критически склонила голову. Но не смогла сосредоточиться на том, что вышло из-под ее кисти. Голова была занята ссорой с Черным Шипом, нет — с Николасом.
Сознание того, что ее предали целиком и полностью, не давало жить. Гнев и слезы, мучившие с утра, к полудню превратились в глубокую и, в то же время, пустую печаль. Глаза распухли от слез. Чуть раньше она всхлипывала вслух, швыряя вокруг себя кисти, — так подействовал на нее стук копыт отряда, покидавшего замок. Годвин, смущенный и измученный ее поведением — она отказывалась объяснить его причину, — в конце концов — не выдержал и ушел.
Было уже почти темно, когда Эмилин спустилась с лесов и пошла к алтарю помолиться Святой Деве, умоляя о наставлении на путь истинный. Около алтаря на деревянной подставке стояли свечи, и знакомый обряд немного успокоил девушку. Она стояла, глядя на чистый огонек, и вдыхала запах воска и дыма.
Неожиданно скрипнула входная дверь и показалась невысокая плотная фигура Тибби.
— Ты здесь, девочка?
— Да, Тибби.
Нянюшка прошла по часовне.
— Годвин сказал, что ты работаешь так, как будто руки твои горят, и одновременно рыдаешь. — Встав на колени рядом с Эмилин, Тибби пробормотала короткую молитву, потом со значением подняла брови. — Скажи же мне, что случилось!
— Что ты имеешь в виду? — устало спросила девушка.
— Что я имею в виду! Все дамы в замке жужжат, словно пчелы над клумбой с маргаритками. Говорят, что вы с бароном кричали друг на друга в его спальне. Леди Джулиан, я слыхала, трепетала, словно рыба, выскочившая из воды, в дверях своей комнаты.
Эмилин вздохнула.
— Так, значит, уже все знают.
— Некоторые. Леди Мод и леди Элрис и Маргарет де Велль обсуждали за ужином. А когда ты не явилась за стол, поводов для разговора прибавилось. Леди Элрис полагает, что он хочет, чтобы ты стала его любовницей.
— Да? Это было бы слишком просто!
— Ну, значит, он понял, кто ты такая на самом деле.
— Еще хуже, — пробормотала Эмилин. — Барон — мой муж.
Тибби открыла рот.
— Святая Дева! Так сколько же их у тебя?
— Ах, Тиб! — Эмилин едва не рассмеялась. — Барон и тот лесник, за которого я вышла замуж, — один и тот же мужчина. — Она опустила глаза. — Мне стыдно признаться, что до сегодняшнего утра я не узнала его. Он раньше был каким-то другим.
«С бородой и… добрее», — подумала она. Неясным и заботливым, с зелеными, словно листья крушины, глазами.
— А он узнал тебя в этом монашеском наряде? — Эмилин слабо кивнула.
— Ну, я так и думала. Всегда знала, что он не дурак, — Эмилин хмуро взглянула.
— Я думаю, что теперь наш брак недействителен. Он же предал меня.
— Брак есть брак, милая моя, если вы довели его до конца.
Покраснев, Эмилин вспомнила босые ноги в ручье и многое-многое другое. Опустила голову, чувствуя себя беспомощной и опозоренной. Она бы и хотела, чтобы Тибби утешила ее — так, как она умела разрешать ее детские проблемы. Но Эмилин прекрасно понимала, что никто, кроме самого Николаса, ей помочь не в силах.
Тибби поднялась и отошла на несколько шагов, потом вернулась, задумчиво нахмурившись.
— Честно говоря, твой барон удивляет меня. Он старше и не должен бы действовать опрометчиво. Но я не могу плохо думать о нем — он слишком хорош с детьми. Мне кажется, у него верное сердце. Помолчав и подумав, Тибби продолжала: — Насколько я понимаю. Господь послал тебе замечательного мужа. Ты бы предпочла графа?
— Ты хочешь сказать, что пути Господни неисповедимы, — со вздохом признала Эмилин.
Тибби энергично закивала.
— Он найдет способ освободить тебя от Уайтхоука. А барон, не барон — это твои личные проблемы.
— Всего лишь проблемы? — воскликнула Эмилин. — Меня обманом заставили выйти замуж! Я не хочу быть женой барона!
— Иногда ты говоришь странные вещи. Не забывай, что он в то же время и твой лесник. Ты не поинтересовалась, зачем он тебя разыгрывал?
Эмилин опустила глаза.
— Нет, я была слишком зла, чтобы слушать объяснения.
— Ну ладно. Некоторые узлы трудно распутать. Человек он серьезный. Значит, и причина должна оказаться серьезной. Все это, должно быть, вопрос чести.
Эмилин искоса взглянула на Тибби.
— Но я даже не знаю, куда он сейчас поехал и когда вернется.
— Поговаривают, что в Арнедейл по просьбе аббата, добиваться мира с Уайтхоуком. Граф снова начал нападать на фермеров в долине. Грозится спалить их всех до основания. — Тибби покачала головой. — Лучше бы он позаботился о спасении своей души и забыл о помолвке.
— Уайтхоук упрям, злопамятен и мстителен, — ответила Эмилин. — О, милостивый Боже! Что, если начнется побоище между войсками Николаев и его отца?
Тибби с любопытством взглянула на девушку.
— Ты боишься, что с твоим бароном что-нибудь случится? Мужчины дрались и будут драться за землю и богатство, словно дети малые из-за сладостей, и женщины ничего не смогут с этим поделать. Доверься Богу — он защитит твою любовь, милая. А если уж бояться — так того, что сделает его отец, когда узнает о вашей свадьбе.
— Я в полной растерянности, Тиб, — призналась Эмилин.
Нянюшка похлопала ее по руке.
— Понимаю. Но тебе остается только ждать. Не позволяй гневу разорвать священную нить между мужем и женой.
— Я не чувствую никакой связи с бароном, — пробормотала Эмилин. — С лесником, кажется, чувствовала, но сейчас уже и в этом не уверена.
Глава 18
Раскачиваясь на высоком дереве, фигура горела ярким пламенем — словно факел. Крестьяне, взявшись за руки, водили хоровод вокруг соломенного чучела и негромко пели. Черный дым поднимался к яркому голубому небу и исчезал где-то в вышине над зелеными и золотыми полями, раскинувшимися за деревней.
Николас пошевелился в седле и искоса взглянул на Уайтхоука — в бледных глазах отца зажегся опасный огонь: он наблюдал церемонию сожжения чучела. Они остановили коней на пологом склоне как раз напротив деревенской площади. Каждого сопровождали несколько воинов.
В течение тех двух недель, когда Николае с отрядом стоял лагерем в долине, Уайтхоук ни разу не упомянул о свадьбе сына, да и вообще едва разговаривал с ним. Поэтому барон удивился, получив приглашение встретиться с графом в деревне.
Он повернулся, чтобы еще раз посмотреть на медленное качание пылающего чучела. В день Святого Варфоломея по древнему обычаю сооружали безобразное горбатое соломенное чучело, наряжали его в лохмотья, трижды проносили по деревне и вешали на высоком дереве. Когда солома вспыхивала, словно факел, крестьяне начинали петь и танцевать вокруг него, устраивали пир в честь какого-то давно забытого языческого духа соломы.
Элрик возвышался в толпе. Рядом стояла его семья — Мэйзри и двое сынишек. Николас видел, как Элрик рассмеялся какой-то шутке, потом кивнул жене, услышав, как люди вокруг запели:
Слышен рога рев меж крутых холмов,
Он вперед влечет свору гончих псов.
Повелитель их нравом крут и богат,
Он добыче любой безудержно рад.
Счастья бедняка трепетный росток,
В чаще ль лесной дикой розы цветок —
Раскидав, как сеть, своры псов и рать,
Все вокруг готов он к рукам прибрать…
Гудели волынки, смешиваясь с потрескиванием горящей соломы и не умолкающим пением.
— Старый Барт горит, и в этот самый день я посылаю предостережение Черному Шипу, — неожиданно резко вдруг прервал молчание Уайтхоук. — Взгляни-ка вон туда! — Он показал на крутой склон долины.
Отряд из десяти-двенадцати всадников спускался по травянистому склону. Красные плащи, словно пятна крови, алели на фоне зелени и голубого неба.
Один из всадников вез на седле длинный тюк. Въехав на деревенскую площадь, не останавливаясь, он бросил его возле горящего Барта. Прищурившись, Николас разглядел еще одно соломенное чучело — на сей раз завернутое в зеленые лохмотья, с руками, ногами и головой, украшенными колючими ветками.
Со склона выпустили из лука горящую стрелу. Послышались женские крики: стрела попала в зеленое чучело и подожгла его.
Уайтхоук проехал мимо деревенской церкви и медленно обогнул толпу. Его белые блестящие волосы и черный плащ развевались на ветру. Остановившись, он внимательно осмотрел крестьян. Наступила тишина. Захныкал ребенок, но сейчас же замолчал на руках у матери.
— Барт горит, чтобы исчезло зло, — провозгласил граф. — Я тоже сжигаю Черного Шипа и Лесного Рыцаря. Он давно не дает покоя этим краям. И если он найдет здесь свою смерть, я вознагражу вас. Ведь эта земля моя. И я — ваш господин. Прислушайтесь к моим словам, если хотите жить со мной в мире! — С этими словами он догнал Николаев и воинов и уехал. — Черному Шипу конец, — доверительно обратился граф к Николасу. — Они больше не станут поддерживать его.
Но странно — пение, казалось, не утихало, а становилось все громче. Николас оглянулся. Дым поднимался к солнцу, а крестьяне водили хоровод и пели:
Но внимательным будь меж дубов и лип —
Есть у нас дружок, и зовут его — Шип.
Розу Шип спасет от руки лихой,
Слабых защитит он стеной живой.
Кто ж невзрачного вздумает Торна,
Что растет на ветвях непокорно.
Смять ли руками, железом отсечь,
Должен себя и свой пыл поберечь.
Пусть очень богат он и знатен пусть,
Может в лохмотьях закончить свой путь…
Элрик прибежал откуда-то с полным ведром воды и обрушил целый водопад на то, что должно было символизировать Черного Шипа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53