24
Король Англии очень из­менился, в этом не было никаких сомнений.
В июле король Генрих принес публичное по­каяние по эдикту Папы. Он прошествовал боси­ком, одетый в мешковину, до Вестминстерского собора, чтобы показать глубину своего раскаяния и получить отпущение грехов за свою вину в смер­ти Томаса Бекета. Несколькими неделями позже Уильям Лев, король Шотландии, был захвачен анг­лийскими войсками в Эйлнуорте, и на этом при­граничная война закончилась.
Командор отделения тамплиеров в Эдинбурге наблюдал, как король шел через двор замка к Белой башне, направляясь на их встречу, и подумал, что теперь груз грехов больше не давит на королевские плечи. Генрих считал, что все несчастья, сопутствовавшие его правлению, остались в прошлом: убийство архиепископа Бекета, смерть его сына принца Генри, молодого короля-соправителя, не говоря уж о меньшем несчастье – войне с Шотландией.
Но по тому, как выглядел король Генрих, по сутулости его плеч, по тому, каким изможденным казалось его лицо, можно было судить, что на са­мом деле это далеко не так.
Конечно, командор считал, что его долг – скорбеть и сочувствовать Генриху Плантагенету, потому что он много перестрадал. Король был ис­кренне привязан к своим непутевым детям, а над­менный Бекет был его ближайшим другом. Когда король сболтнул в сердцах о Бекете, то никак не ожидал, и это в общем-то было общепризнанно, что его слова будут восприняты буквально. Но на­родное мнение по всей Британии было таково, что короля считали в какой-то мере причиной обеих этих трагедий.
Если бы во время одной из своих попоек ко­роль Генрих не кричал: «Неужто никто не ото­мстит за обиды, которые я претерпел от этого смутьяна-попа?» – то четверо из его придворных рыцарей не ринулись бы тотчас в собор убивать архиепископа Бекета. Злые слова короля, произ­несенные им в пьяном виде, имели последствия, которым суждено преследовать его всю жизнь.
Что же до смерти его старшего сына, последо­вавшей в результате болезни, то и тут все были настроены против короля. Было неразумно с его стороны короновать мальчика как соправителя. Никто не ожидал, что король поделится с ним властью. Все прекрасно знали коварство короля Генриха. Старая королева Элинор, имевшая соб­ственное королевство Аквитанию, убедилась в этом на горьком опыте. Теперь она пребывала в заточении Бог знает где, а прежние ее владения в Аквитании стали вотчиной Генриха.
И теперь, думал командор, наблюдая, как ко­роль в сопровождении эскорта входит в башню, можно надеяться, что хоть какой-то мир и покой снизойдут на душу и сердце этого беспокойного правителя. Но, конечно, из всех злоключений больше всего короля подкосила смерть его стар­шего сына. Генрих Плантагенет мог пережить по­терю Бекета и отчужденность с королевой Эли­нор, но так и не мог вынести бесконечных на­скоков своих мятежных принцев. Однако смерть молодого короля принца Генри ожесточила, иссу­шила и состарила Генриха Второго.
Командор услышал шаги на лестнице и приго­товился встречать гостей. Ему не раз напоминали, что для этой встречи с королем и ее успеха ему должна сопутствовать удача. Его предупреждали, что Генрих стал более непредсказуемым и желч­ным, чем всегда.
Рыцарь широко распахнул деревянную дверь. Король в изысканном одеянии из красного барха­та, отделанном мехом горностая, вошел в анфиладу комнат. За ним следовали несколько цистерианских монахов-писцов и элегантный Джилберт Фолиот, епископ Лондонский и один из главных советников короля.
Командор тотчас опустился на одно колено и склонил голову. Нечесаный, с воспаленными крас­ными глазами, Генрих прошел мимо него, взял из буфета кувшин с вином и чашу и налил себе. Судя по красноте его лица, король сегодня начал пить рано.
– Что это? – спросил он епископа Лондон­ского, рухнув на стул. – Тамплиер? Это тот, что обратился к нам с петицией?
Епископ Лондонский склонился к его уху и напомнил:
– Это Жэрве де Бонриво, ваше величество, командор эдинбургского отделения ордена Бед­ных Рыцарей Храма Соломонова в Эдинбурге. Он смиренно просит вашего внимания в связи с неотложным и важным делом, касающимся одного из братьев этого ордена.
Король повернулся и разглядывал тамплиера довольно долго.
– Иисусе! Ах да, эта девушка! – сказал он наконец. – Действительно, ее забыть нелегко. Я видел петицию, Джилберт. Все же принеси ее мне.
Епископ сделал знак одному из писцов, уже копавшемуся среди бумаг в поисках нужной. Ген­рих смотрел на Бонриво налитыми кровью глаза­ми, продолжая пить, пока не опустошил чашу.
Потом сделал нетерпеливый знак командору эдинбургских тамплиеров подняться.
– Скажи мне, сэр Жэрве, – обратился он к командору, – почему вы хотите заполучить деви­цу теперь, когда она по моему приказу вернулась в монастырь Сен-Сюльпис?
Епископ нашел и подал королю бумагу, кото­рую тот взял, но читать не стал, а держал в руке, помахивая ею.
Командор тамплиеров облизал губы. Писцы эдинбургского отделения ордена тамплиеров под­готовили речь, в которой были отражены самые важные пункты просьбы тамплиеров и обоснова­ние их желания возвратить себе девицу. Тамплиер понимал, что эти длинные рассуждения могли вы­звать приступ гнева непредсказуемого короля Генриха.
«Держись главного, – уговаривал он себя, – держись сути».
– Мы смиренно молим вас вернуть ее нам, ваше величество, – сказал он, – потому что она околдовала одного из наших самых достойных братьев, которого вы и сами знаете. Того, кто со­провождал ее по вашему приказу в Сен-Сюль­пис, – сэра Асгарда де ля Герша.
Король принял от одного из рыцарей очеред­ную чашу вина.
– Околдовала? Как это ей удалось сделать? Девушка с весны находится в монастыре.
Командор огляделся по сторонам, собираясь с мыслями. Он не ошибся: настроение короля было капризным и изменчивым.
– У нас есть причина считать, что с тех пор случились ужасные вещи, – ответил коман­дор. – Именно не кто иной, как сэр Асгард, ваше величество, сопровождал девицу Идэйн в ее монастырь. Но с тех пор, как он выполнил свою миссию, наш брат прискорбно пренебрегает свои­ми обязанностями, которые дотоле он выполнял, вызывая у всех нас величайшее восхищение, и не только у ближних, но и у всех, кто его знал. Те­перь же он следует проклятым путем Сатаны. Увы, сэр Асгард отринул свои обеты и скитается по диким холмам Шотландии с бандой бродяг и воров, известных под прозвищем «египтян», и ведет беспорядочную и греховную жизнь. Гово­рят, что это молодая ведьма призвала этих демо­нов, когда он доставил ее к воротам монастыря, и отправила бедного де ля Герша скитаться с ними.
Король поставил чашу с вином на стол и уста­вился на тамплиера.
– Де ля Герш, этот высокородный и достой­ный рыцарь, скитается с бандой цыган?
Тамплиер кивнул, и король повернулся на стуле, ища глазами епископа Лондонского.
– Это правда, Джилберт? Ты веришь, что девушка околдовала де ля Герша настолько, что он впал в безумие?
Епископ прочистил горло.
– Ходит много слухов, ваше величество, много сплетен, несмотря на то, что девица, о кото­рой мы говорим, скрыта теперь за высокими мо­настырскими стенами. Прибавьте к этому нашу озабоченность в епископальной канцелярии Лон­дона случаями колдовства.
– В канцелярии? Мне не говорили об этом. – Лицо короля приняло озабоченное выражение. Он сморщился. – И что же вам известно о колдов­стве?
Командор сделал шаг вперед, но первым заго­ворил епископ Лондонский:
– Говорят, ваше величество, что она яснови­дящая и обладает властью околдовывать.
Джилберт Фолиот проявил скромность: ему было все известно о встрече короля с этой стран­ной девицей несколько месяцев назад. И о том, что она сообщила королю Генриху весть о смерти сына, и о том, как эта весть подкосила короля.
– Если по великой милости вашего величест­ва, – подал голос командор, – девица будет нам возвращена, ее отвезут в Париж, где она будет подвергнута допросу, и все мы узнаем тогда, справедливы слухи и сплетни о ней или нет. Мы сможем доказать их справедливость или опроверг­нуть их раз и навсегда. Поэтому мы уже послали братьев-тамплиеров разыскать Асгарда де ля Герша с наказом ему вернуться. Я осмелюсь пере­дать вашему величеству мнение Великого магистра о том, что, если нам будет дозволено забрать девицу Идэйн из монастыря Сен-Сюльпис, где она практикует свое чародейство, и отправить ее в Париж, наш брат де ля Герш последует за нею.
– Практикует свое беззаконное чародейст­во? – Король вопросительно поднял брови. По выражению его лица ясно было, что не тамплиерам решать вопрос о чародействе и колдовстве и уж во всяком случае не в королевстве Генриха Плантагенета. – Но вы утверждаете, что ваше чародейство законно, не так ли? Особенно в Па­риже, где вы организуете процесс, приговорите ее и сожжете на костре?
Командор сжался и окаменел, а король про­должал:
– И вне всякого сомнения, что и благородно­го дворянина де ля Герша вы сожжете тоже. Это не делает чести вам как поборникам дела Христо­ва и носителям христианского милосердия и боже­ственного всепрощения, господин рыцарь.
Тамплиер бросил взгляд на епископа, но тот не изъявил желания помочь.
– Ваше величество, мне… мне говорили, что внушенное Сатаной бесовство может быть проще­но только господом Богом, – запинаясь, ответил он. – Конечно, процесс по делу этой девицы и ее допрос будут держать в тайне. Таков обычай там­плиеров.
Острые выпуклые голубые глаза Генриха вни­мательно изучали командора. Ему не нравилось, что тамплиеры опутали все его королевство свои­ми цепкими щупальцами, которые, как королю иногда казалось, протянулись по всей Европе и обуздать которые было не под силу ни духовной, ни светской власти.
С другой стороны, если он не отдаст им эту девицу и де ля Герша, Джилберт Фолиот и его клирики – король был готов побиться об заклад, уготовят им не лучшую участь. Тамплиеры обеспечили свое положение в Англии займами в коро­левскую казну. Трудно отказать в любезности одному из богатейших и могущественнейших рос­товщиков Англии. Но, кроме того, Генрих Второй понимал положение тамплиеров, столкнувшихся с отступничеством одного из своих братьев, а о та­ком доводилось услышать редко. И затруднение рыцарей Храма было очевидным.
И, думал Генрих, наблюдая за коленопрекло­ненным командором, у них нет способа вернуть заблудшую овцу в свое лоно иначе, как пленив ведьму, околдовавшую его. Возможно, они счита­ли, что если девицу заточить в Париже, то ее де­монические силы заставят де ля Герша последо­вать за ней.
Король знал, как ненавистна была им сама мысль обращаться за помощью к нему. Генрих ясно читал это на лице командора. Но девушка была его подданной, и потому они нуждались в его позволении.
Все это время Джилберт Фолиот что-то на­шептывал на ухо то одному, то другому епископу Англии, и епископы вслух выражали серьезную обеспокоенность по поводу предполагаемого ведьмовства девушки и вызванных этим слухов, рас­пространившихся столь широко. Отцы церкви были особенно озабочены бытующим в народе мнением, что девушка была одновременно и волшебницей, и святой. Такая мысль была как невозможной, так и опасной. Недостаточно оставить ее доживать свою жизнь в таком отдаленном месте, как монастырь Сен-Сюльпис, потому что слишком уж много по­клонников захотели бы увидеть ее.
– Перестаньте! – прикрикнул на них Ген­рих, отмахнувшись от своего советника.
Пожав плечами, Джилберт Фолиот выпря­мился во весь рост. Подошел рыцарь и вновь на­полнил чашу короля.
Генрих сидел, опустив глаза в чашу с вином и представляя золотоволосую девушку. Иисусе, что за дьявольская была эта ночь! Он был полупьян и ничего не мог поделать.
Король вспоминал, как она выглядела. Де­вушка казалась погруженной в себя, далекой, се­рьезной, и ее изумрудные глаза сверкали в свете камина, как драгоценные камни. Он не ожидал, что она так прекрасна, столь желанна и телом, и лицом. И в голову ему пришли обычные для него мысли, как он уложит ее к себе в постель после того, как с предсказаниями судьбы будет поконче­но. А потом какой-то ей одной ведомой силой она сумела полностью изгнать эти мысли из его голо­вы, и это было очень мудро.
Он помнил также, что она пользовалась своим даром, не ведая того, что это, и говорила все, что могла угадать в будущем, не хитря, совершенно естественно. И он понимал, что только так она и может угадывать судьбу. К тому же ему казалось, что она мало что знала о своем особом даре или почему он был ей дан.
И уж, конечно, она не сделала ни малейшей попытки «околдовать» его, а тамплиеры обвиняют ее именно в этом. Генрих сомневался, что эти воинственные монахи, постоянно заигрывающие с оккультными науками в своих парижских подзе­мельях, понимают, что означает это слово – «кол­довство».
Потом королю снова представился тот ужас­ный момент, когда он увидел, как с ее руки и шах­матной фигурки из слоновой кости, которую она сжимала в кулачке, закапала кровь.
Генри!
Боже мой! Этот вопль по утраченному сыну все еще отдавался болью в его сердце!
Внезапно король накрыл лицо дрожащей ру­кой и застонал. Боже всемогущий! Как он мог сказать, что это прекрасное дитя с золотистыми волосами и кожей могло причинить ему такую ве­ликую печаль? Он сидел с ней за столом и задавал ей вопросы, провоцируя ее показать свой «та­лант». Как и хотел, он увидел и узнал все.
Она сказала, что шотландский лев будет ле­жать у его ног. Так и случилось: король Уильям Лев побежден и взят в плен. Он стал узником ко­роля Генриха. Что же касается размолвки с Па­пой Римским из-за убийства архиепископа, то он принес публичное покаяние, мучительное для не­го, и считал, что Бекет, черт бы его побрал, удов­летворен, где бы он там ни был.
И точно, как она и сказала, когда он допыты­вался у нее и разжал ее руку с истекающим кро­вью конем, что его возлюбленный старший сын Генри действительно мертв. А теперь сторонники молодого принца, а их было немало, ненавидели его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40