– Я вижу темноволосую женщину. Она на ярмарке, и вы можете с ней прекрасно развлечься.
Потом рассказала молодому солдату о его семье, о том, что он второй сын свободного крес­тьянина, пьянчуги, привыкшего колотить своих детей. Она это сказала, чтобы заставить солдат ей поверить. По крайней мере младший солдат лю­бит свою мать, подумала Идэйн. Она боролась с подступавшей икотой, продолжая размышлять о семье солдата. Неважно, что его мать была не­счастным униженным созданием, – он был к ней привязан.
– Кроме того, – продолжала Идэйн свое «гадание», – ты выиграешь на скачках. – Тебе светят недурные денежки, и все будет идти как по маслу. Сегодня здесь, на ярмарке, будет лучший день в твоей жизни, если ты будешь держаться вместе со своим приятелем.
В этом была доля правды.
– Ты говорила о темноволосой девушке, это точно? Не о светловолосой? – Солдат, ухмыля­ясь, смотрел на нее.
Идэйн покачала головой:
– Ищи цыганку!
Предвидение говорило Идэйн, что одна из женщин Тайроса выманит у него почти все день­ги. Но цыганку воспламенит его неутомимость в любви, и она позволит ему гораздо больше, чем он мог бы купить за эти свои деньги.
Второй солдат был счастлив, когда она сказа­ла ему, что его жена снова беременна и подарит ему сына, который разбогатеет, потому что пойдет в подмастерья к мяснику. Все остальные его дети были проданы с глаз долой. В том числе две стар­шие дочери, которые были определены в бордель.
Идэйн и ему посоветовала поставить на скачках на какую-нибудь лошадь.
Солдаты графа Тьюксбери ушли, размахивая своим мехом с вином и распевая пьяными голосами. Поднялся ветер, взметая пыль за их спиной.
Идэйн оглянулась по сторонам и заметила, что возле ее повозки собралась небольшая толпа. Очевидно, люди подслушивали ее разговор с сол­датами и ждали, когда она освободится. Судя по выражению их лиц, они ни за что не отстанут, пока она им не погадает.
– Я слышал, что ты сказала английским сол­датам, – сказал пастух. – Если ты могла пога­дать им, погадай и мне и скажи, какая лошадь вы­играет.
Тучная женщина подтолкнула к ней молодую девушку, которую держала за руку.
– Моя девочка хочет знать, когда встретит своего суженого и когда выйдет замуж. Ей не нравится никто из здешних парней.
От вина Идэйн раскраснелась. Прижав руки к щекам, она судорожно придумывала, что бы им сказать, чтобы они наконец убрались. Вилланы и их женщины толпились, толкая друг друга, протя­гивая монеты.
Она ничего не могла придумать.
– Подождите здесь, – сказала Идэйн.
Она приподняла край одеяла, проползла в глу­бину повозки, где спал Асгард, и присела среди горшков, одежды и другого цыганского скарба, удивляясь, почему Предвидение, которое молчало с той самой ночи в зале собраний тамплиеров в Эдинбурге, теперь такое сильное. Это смущало и озадачивало Идэйн.
Во-первых, она совершенно отчетливо видела молодого солдата и жену Тайроса. А также то, что случилось с детьми другого солдата. Идэйн сидела, сжимая руками колени, и дрожала.
Что-то с ней происходит. Видения теперь ста­ли иными – не нежными, направленными на доб­ро, как это было всегда, например, ее умение по­нимать и подчинять себе животных и свой дар призывать человека, не зная, где он. Впрочем, она редко пользовалась этим даром, если не считать случая с бедной сестрой Жанной-Огюстой и еще нескольких подобных.
Теперь она не знала, что делать. Все шло не так, как всегда, не так, как должно. Тамплиеры были убеждены, что это из-за нее обрушились ка­менные своды их подземелья. Ей надо быть осто­рожной. Идэйн не хотела пробуждать неизвест­ные ей силы, которые могут натворить Бог весть что. Ей не следует делать ничего, что могло бы привлечь к ним нежелательное внимание. Особен­но здесь, между двумя вражескими армиями.
Но она не могла придумать, как избавиться от вилланов после того, как они слышали ее разговор с английскими солдатами. Кроме того, Тайрос и его цыганки, бродившие в толпе, делали то же самое – гадали и предсказывали.
Идэйн со вздохом поднялась и вышла из по­возки к ожидавшим ее людям. Снова подул силь­ный ветер, вздымая клубы пыли и надувая полог из одеяла за ее спиной.
Толпа была не слишком велика. Возможно, если она согласится погадать им по руке, они разойдутся.
– Дай руку, – сказала она средних лет мужчине, хотевшему узнать, на какую лошадь ставить. Идэйн глубоко вздохнула. Она знала, что в последнем заезде стоит поставить на гнедую ко­былу, поскольку кобыла эта быстрая, как стрела, и неутомимая, а потому поставившие на нее долж­ны были сорвать хороший куш.
Когда она рассказала об этом дородному вил­лану, тот пришел в восторг и обещал вернуться, когда выиграет, и дать еще денег вдобавок к мед­ной монетке, которую вложил ей в руку.
Идэйн посмотрела на монетку. Было кое-что еще, чего она не сказала, хотя, как никогда преж­де, чувствовала себя способной предсказывать: Предвидение сейчас было очень сильным.
Прежде чем виллан ушел, она задержала его и рассказала, что его жена украла деньги, зарытые им в саду, и покупает на них подарки своему лю­бовнику. Идэйн ясно видела этого любовника, будто он стоял здесь, – высокий и светловоло­сый, моложе жены виллана. Он был средним сы­ном мясника в городке Киркадлизе.
С минуту виллан не мог выговорить ни слова. Он покраснел как рак.
– Мои деньги! – прохрипел он и бросился бежать через луг к своим загонам для свиней.
Идэйн икнула. Толпа разразилась хохотом.
Слава Богу, говорила она себе, изучая по оче­реди еще с полдюжины рук, никто из них не умрет. Хотя одна женщина в понедельник должна упасть, когда понесет корзину со свежевыстиран­ным бельем, и сломать при этом ногу, а у старика ужасно разболятся зубы, и почти всех их ему суж­дено лишиться.
К сожалению Идэйн, люди нашли это забав­ным и принялись вовсю дразнить беднягу.
Когда наступила очередь женщины с доче­рью, искавшей подходящего жениха, Идэйн ска­зала, что ее дочь найдет его только тогда, когда поедет в гости к тетке в соседний городок. Та по­заботится о том, чтобы девушка попалась на глаза молодому человеку, весьма завидному жениху, сыну богатого торговца шерстью.
Мать с дочкой еще улыбались, когда Идэйн добавила:
– Но твоя дочь от него забеременеет, и толь­ко тогда он с неохотой согласится жениться на ней, потому что его семья будет противиться его браку с твоей дочерью.
Женщина обняла дочь за плечи и повела ее прочь от палатки, крича:
– Что за гадкие вещи ты говоришь молодой невинной девушке! Будь ты проклята, цыганская потаскушка! Что бы ты ни говорила, прикрываясь своим красным платком, а я не дам тебе ни по­лушки за такое предсказание.
Идэйн в ответ только пожала плечами.
Когда женщина с дочерью шли через поле, Идэйн подумала, а не позвать ли их и сказать, что отец девушки так и не знает, что она не его дочь? Но в последнюю минуту передумала и решила не говорить этого.
После этого гадание ее пошло не так гладко, как раньше: некоторым не нравилось, что Идэйн говорила им нечто, слишком близкое к правде. Например, молодая пара была возмущена, когда она сказала, что один из них бесплоден и у них не будет потомства. В конце концов один человек пошел к священнику и сказал, что нельзя разрешать цыганам заниматься их дьявольским ремес­лом.
Вновь поднялся ветер. По небу проносились низкие облака, как это бывает перед бурей. Неко­торые вилланы все еще стояли в очереди, дожида­ясь предсказания своей судьбы. Наконец они ус­тали стоять, и ветер, налетавший сильными порывами и осыпавший их пылью, прогнал всех домой.
Но Идэйн чувствовала: что-то должно слу­читься.
Магнус кружил возле торговцев лошадьми, думая о прекрасной конюшне в замке Морлэ и ло­шадях, которых там столь заботливо разводили. Лошади на ярмарке были неплохими, но ясно было, что они переходили из рук в руки много раз. Особенно это касалось лошадей, предназна­ченных для верховой езды: они выкатывали глаза, и, казалось, потребуется потратить целые недели, чтобы снова приучить их к седлу. У Магнуса был наметанный глаз, и он тотчас понял, что их гнали табуном много миль днем и ночью и не выезжали, сколько положено.
Кроме Тайроса и его табора, на ярмарке были и другие цыгане, торговавшие лошадьми. Сельские жители, не скрывая своего любопытства, та­ращили глаза на смуглых людей. На севере Анг­лии и в Шотландии «египтяне», как называл их народ, встречались не слишком часто и их практи­чески не знали. Хотя цыгане появились в Англии в первые годы царствования короля Генриха Вто­рого, многие из них последовали с Востока за крестоносцами. Магнусу они были известны до­вольно хорошо. Некоторое время их было, что блох, в Уэльсе и в Морлэ тоже. Отец Магнуса был к ним снисходителен, пока цыганки не стали яблоком раздора среди местных мужчин.
Магнус ценил цыган как знатоков лошадей, но весьма не одобрял их склонность к мошенниче­ству. Если городской люд питал к цыганам недо­верие, то цыгане отвечали им на это презрением. «Ромалэ», как они называли себя, ненавидели вилланов, которых считали глупыми и настолько жадными, что их ничего не стоило обобрать.
Внимание Магнуса привлек крупный гнедой конь с бочкообразной грудью, выглядевший так, будто готов бежать без устали мили и мили, преж­де чем выдохнется. Ее владельцем был ирландец, занимавшийся торговлей лошадьми и постоянно ездивший туда-сюда вдоль северного побережья. Он подошел к Магнусу, когда тот стоял, прило­жив ухо к вздымающимся ребрам гнедого, при­слушиваясь, нет ли звуков, которые свидетельст­вовали бы, что коня распирает от газов.
Владелец сказал Магнусу, что продает вместе с жеребцом и вороную кобылу.
Когда ирландец назвал цену, Магнус отвернулся и пошел прочь. Но владелец лошадей последовал за ним, будто знал, что торг следует продолжить.
– Один гнедой стоит этого серебра, – за­явил ирландец. – Я предлагаю кобылу только потому, что она без ума от него, бедная девочка!
Магнус поневоле рассмеялся.
– Мне не нужна пара голубков, – сказал он, – мне нужна лошадь.
И все же подождал, пока ирландец сел на кобылу и продемонстрировал ее стати. Маленькая лошадка оказалась резвой. Она вскидывала голо­ву и высоко поднимала ноги, будто понимала, что за ней наблюдают, и Магнус был очарован. Он поймал себя на мыслях о Золотой Идэйн. Кобыл­ка ей подойдет. Несколько дней он будет выез­жать ее, и она станет пригодной для неопытного всадника. И он не мог не подумать, как они будут смотреться рядом – два прекрасных существа женского пола.
И вдруг он поймал себя на том, что представ­ляет себе картину, как большой гнедой жеребец покрывает маленькую вороную кобылку. Ему бы­ло известно, что жеребцы в любовном пылу куса­ют и лягают кобыл, стараясь заставить их встать на колени, и только потом покрывают их. У этого жеребца орган был огромный, и Магнус подумал, что кобылка для него слишком мала и изящна.
Магнус внезапно почувствовал, что чресла его будто охватило пламя. Вид жеребца и кобылы всколыхнул в его памяти воспоминание о том, как они занимались с Идэйн любовью в лесу, и тут же Магнус подумал о том, что она может делать сейчас в повозке. Там никого нет, кроме этого черто­ва живучего тамплиера!
Магнус расплатился с ирландцем. Когда он отсчитывал деньги, общее внимание было привле­чено дракой, завязавшейся возле овечьих загонов.
– Они всегда – источник неприятностей, – сказал ирландец, указывая кивком на дерущих­ся. – Хотел бы я, чтобы их совсем выгнали из страны. Чертовы попрошайки!
Он говорил, конечно, о цыганах. Магнус вскочил на спину гнедого и подождал, пока тот успокоится и перестанет лягаться, потом уселся поудобнее и взял у ирландца поводья вороной ко­былки.
Как раз в этот момент он и увидел Тайроса и других цыган, улепетывающих со всех ног.
– Есть у нее кличка? – спросил Магнус.
– Подойдет любая, подойдет любая, сэр! – крикнул ирландец. – Лошадка будет благонрав­ной и послушной, если наездник сумеет с ней справиться, можете быть спокойны.
Магнус поддал пятками в бока своему гнедо­му и тронулся вперед. Он знал подходящего на­ездника для этой кобылки. Кобылы и жеребцы и их любовные отношения! Голова его кружилась при мысли об этом. Все, что ему нужно сейчас, – это несколько минут мира и покоя.
Идайн увидела, что цыгане возвращаются. Они спешили через поле, а за ними ехал Магнус вер­хом на гнедом жеребце, ведя в поводу маленькую вороную кобылку. Он осадил своего гнедого перед повозкой, оглядывая небольшую группу лю­дей, собравшихся возле нее. Бросив всего лишь один взгляд своих золотисто-карих глаз, он мгно­венно охватил их всех.
Что-то было не так, и Идэйн сразу поняла это.
– В путь! – крикнул он ей, заглушая шум ветра.
Мила торопливо отвязывала мулов и впрягала их в повозку. В отдалении была видна толпа, спе­шившая к ним через луг. И, словно порыв ветра, по толпе, окружавшей «гадалку», пробежал ропот недовольства. Слыша­лись приглушенные выкрики, повторявшие одно только слово – «ведьма!».
– Ты взяла мои деньги! – крикнул кто-то. – Отдай их обратно!
Магнус кружил на своем жеребце, ожидая, когда повозки тронутся. Тайрос уже приближался к ним по дороге из Киркадлиза. Вторая цыганка подбежала к Миле помочь ей запрячь мулов. Идэйн швырнула горсть медных монет в толпу вилланов. Они на минуту забыли о своем недо­вольстве и бросились их подбирать.
– Скорее! Скорее! – кричал Магнус.
Повозка тронулась, неожиданно сильно на­кренившись, и Идэйн чуть не выбросило на доро­гу. Толпа отступила. Брошенный камень задел край повозки, потом полетел второй.
Идэйн держалась за деревянные стенки обеи­ми руками. Магнус ударил своего коня пятками, подгоняя его. Лицо его было угрюмым.
– Что ты здесь делала? – закричал он. – Почему они называют тебя «ведьмой»?
Идэйн даже не попыталась объяснить: поры­вы штормового ветра не давали говорить, вырывая и унося слова прямо от губ. Она только бросила на него испепеляющий взгляд.
Повозку тряхнуло на ухабе и Идэйн подбро­сило вверх. Цыганские повозки уносились из Киркадлиза и с этой ярмарки с такой скоростью, будто их преследовали все псы ада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40