И это досадно. Мне доводилось читать Гермеса Трисмегиста, и я надеялся что-либо узнать о герметической традиции, хотя бы о простой форме превращений. Но что касается этих диких племен, тут ничего не удается добиться.
Король Генрих облокотился на стол и из-под густых бровей в упор посмотрел на Идэйн.
– Как я понял из слов де ля Герша, ты, моя дорогая, не обычная цыганская гадалка или бродя­чая шарлатанка?
Идэйн переводила взгляд с короля на там­плиера и обратно. Значит, Асгард и об этом ему рассказал.
В комнате стало очень тихо, только со двора слышалось громыхание телеги. Идэйн опустила глаза на доску.
– Ваше величество, – сказала она ясным и чистым голосом, – простите меня, но я не умею играть в шахматы.
Казалось, король даже не слышал ее слов. Он смотрел на черно-белые квадраты и фигуры на них.
– Я пошел ладьей, – сказал король Англии, указывая на фигурку черного дерева. – Правила игры таковы, что теперь ты должна сделать ход.
Идэйн все еще держала в руках королеву сло­новой кости, которую он дал ей, закончив свою речь. У Идэйн возникло странное ощущение, будто она услышала слабое, похожее на пчелиное, жужжание, эхом отдававшееся где-то у нее в го – лове.
Она смотрела на шахматную фигуру, не впол­не понимая, что случилось. Король, не спуская с нее глаз, подался вперед.
Идэйн неуверенно поставила фигурку короле­вы на надлежащее место рядом с королем. На ощупь фигурка была теплой, будто побывала воз­ле огня.
Внезапно Идэйн почувствовала себя отупев­шей от усталости. Ум ее не хотел прилагать уси­лия, чтобы овладеть наукой игры в шахматы. Мыс­ли блуждали где-то далеко, ей вспоминался пиршественный зал, вдовы за своим столом и при­дворные туалеты, те самые, что она и леди Друсилла так старательно приводили в порядок, что­бы к приезду короля Генриха у нее появился элегантный гардероб.
Она знала, что бессмысленно протестовать, ссылаясь на усталость и жалуясь, что на рассвете она не в силах учиться играть в шахматы. Под взглядом короля она взяла белую ладью и пере­двинула ее по доске вперед. Король ничего не сказал. Она смотрела, как его рука замерла над доской, смотрела, как он выбрал другую ладью и пошел ею. Не способная ни о чем думать, она сде­лала то же самое. Король пошел конем и взял ее пешку.
Идэйн в смятении смотрела на доску. В ушах у нее звенело. Она сидела здесь, потому что не знала, что еще делать. Но она не могла себе представить, что король находит эту игру забавной, интересной или увлекательной – наблюдать за девушкой, не имеющей о шахматах никакого пред­ставления, смотреть, как она неуверенно перестав­ляет по доске фигуры.
Король тем временем говорил с Асгардом, склонившимся к его плечу. Идэйн чувствовала, как веки ее тяжелеют, она старалась заставить се­бя не зевать.
– Есть другие варианты, – сказал король, делая ход слоном. – Особенно если использовать сарацинскую защиту.
Несколько свечей догорели и погасли. Асгард не заменил их новыми. Король встал из-за стола и поворошил угли в камине, потом подбросил в огонь небольшое поленце. Огонь теперь ярко раз­горелся, но полено вскоре сгорело, и остались только тлеющие уголья. Когда король вернулся к столу и взглянул на доску, он нахмурился.
– Ну и что ты сделала? – спросил он. Идэйн едва слышала его. Когда он сделал ход слоном, она протянула руку и пошла своим конем из слоновой кости и взяла слона. Король откинул­ся на стуле и после недолгого размышления пошел конем.
Идэйн оперлась головой на руку. Голова была тяжелой, казалось, она не сможет удержать ее. Идэйн смотрела на передвигаемые по доске фигу­ры, и у нее было такое впечатление, что они пере­двигались сами по себе.
Она видела, что это настоящее поле битвы с двумя сражающимися армиями. Там были пешки, обычные солдаты, которых всегда берут в плен и убивают. Там были бесшабашные кони, рвущиеся вперед, и слоны – башни, защищающие короля и королеву.
И в смятении Идэйн поняла, что в этой игре главным и всемогущим был не король, а королева.
Потому что, при всем своем бурном характере и гордости, король был вынужден уступать, и нести свой крест, как того требовала церковь, и на него налагалась епитимья за убийство его давнего друга Томаса Бекета, назначенного им архиепи­скопом Кентерберийским.
И будто откуда-то издалека она видела кро­шечную фигурку короля Генриха, шагающего по шахматной черно-белой доске босиком и в мешко­вине, как и требовали от него церковники. Когда Генрих дошел до конца шахматной доски, появился Лев Шотландский. Он приблизился к Генриху, хвост его подрагивал. Но в последний момент он смиренно лег у ног Генриха Плантагенета.
– Видишь, как она играет? – послышался тихий голос, который, как показалось Идэйн, до­несся откуда-то издалека.
– Благородная девица… – услышала она голос тамплиера, но его перебил другой голос.
– Страсти Господни! – сказал король. – Неужели не видишь, какое у нее лицо? Если нуж­но ей что-то сказать, попроси ее предсказать нам будущее!
На доске сражались две армии – ярости их не было предела. Идэйн не могла отвести от них глаз. Из башни вышла королева – лицо гордое, но печальное, она махнула рукой из слоновой кости. Четыре коня – два белых и два черных – подъехали и окружили ее.
Звон в ушах Идэйн все усиливался.
Боже милостивый! Королю Генриху никогда не знать мира! Молодой король, принц Генри, ко­торого он короновал сам, вытеснил его из Фран­ции. Как и второй его сын и союзник принца Ген­ри, Джеффри. Что же касалось его третьего сына, Ричарда Львиное Сердце, то он всегда был ма­менькиным сынком, и единственная женщина, ко­торую он будет любить, – это мать. Младший, мрачный и надутый принц Джон, оказался тем, кто завладеет троном после всех них.
Король внимательно наблюдал за ней. Потом тихо спросил:
– Что ты видишь, благородная девица? Идэйн попыталась привести свои мысли в по­рядок, чтобы ответить:
– Медвежата повергнут во прах старого мед­ведя и отнимут его золотую корону, хотя он и лю­бит их. Гордость короля попрана; прощение при­ходит от Папы Римского. Как и от мертвого.
Некоторое время король Генрих сидел молча, не в силах вздохнуть полной грудью. В свете пла­мени камина лицо его казалось красным. Потом, как ей показалось, он содрогнулся.
– Ах, Томас, – простонал он, – неужели мне так и не суждено избавиться от этой пытки? Неужели мои мятежные отродья так и будут тер­зать меня, как и твой чертов призрак? Страсти Господни! Право же, я не осмеливаюсь сказать, чего я больше всего желаю!
Король сделал резкое движение, перегнулся через шахматную доску к Идэйн, взял за руку и перевернул ее ладонью кверху.
Идэйн крепко сжимала в руке коня из слоно­вой кости. Королю Генриху пришлось силой раз­жать ее кулачок и отогнуть большой палец, чтобы увидеть его. Маленькая фигурка была покрыта кровью.
Пока они оба молча созерцали ее, кровь за­струилась с ее ладони на черно-белые квадраты шахматной доски, и скоро на ней скопилась целая лужица.
Генрих Плантагенет посмотрел на Идэйн. Те­перь его серо-голубые глаза были ясными, будто он внезапно протрезвел.
– Ну, благородная девица, – спросил ко­роль скрипучим, внезапно охрипшим голосом, – ты проделала весь этот долгий путь, чтобы от­крыть мне то, что никто, кроме тебя, не может от­крыть. Когда же ты мне это скажешь?
Идэйн молчала, все еще объятая страхом. Она старалась избежать его взгляда. Под ними на шахматной доске все еще, не обращая на них вни­мания, сражались армии. Но скоро бой должен был прекратиться. На ладони Идэйн лежал белый конь из слоновой кости, и из его фигурки таинст­венным образом все еще сочилась алая кровь.
– Молодой король, принц Генри, – сказала Идэйн, – мертв!
20
– О, какой стыд, какой по­зор, что ты не берешь с собой ни одно из тех пре­красных платьев, над которыми мы так потруди­лись, – причитала жена коменданта. – Это самые прелестные в Англии наряды, и все они ос­танутся здесь, и носить их будет некому, и никто не оценит их красоты, девушка, никому не пойдут они так, как шли тебе!
Леди Друсилла смотрела, как двое рыцарей сносили по лестнице маленькую корзинку с веща­ми Идэйн, чтобы передать солдатам, ожидавшим, когда девушка спустится. К вещам жена комен­данта присовокупила все, что необходимо для пу­тешествия, – пищу и вино, теплое одеяло и попо­ну из овчины, чтобы накинуть ее на седло.
Леди Друсилла в отчаянии сжимала руки.
– Ничто, увы, ничто не пригодится тебе, бедное дитя, – рыдала она. – Там, куда ты от­правляешься, модные платья не нужны. Это все, что мне сказал комендант замка!
Идэйн знала это. Всему замку было известно, в какой гнев пришел король. Ходили слухи, что с ним приключился один из его пресловутых при­ступов ярости, когда он катался по полу и изрыгал проклятия.
Король Генрих не поверил тому, что она ска­зала о его старшем сыне принце Генри. Он швыр­нул окровавленную шахматную фигурку через всю комнату, отрицая все сказанное ею и называя ее пророчество самым зловредным вздором. Тамплиеры обманули его, бушевал король. Было прискорбной ошибкой подниматься к ней в башню и слушать эту чепуху.
Это произошло сутки назад. И больше не имело значения, потому что из Франции прибыл курьер с известием, что молодой король, принц Генри, который должен был править вместе с от­цом, но вместо этого поднял против него открытый мятеж, умер от дизентерии.
Кое-кто шептал: «Яд». Однако слухи эти ни­чем не подтверждались. Во Франции верные Ген­ри люди горько его оплакивали, города Ле Мэн и Руан, поддержавшие Генри против его отца, чуть не передрались из-за права погребения его воз­любленного трупа. И в наследных землях короле­вы Элинор Аквитании образ его был увековечен в песне «Плач по молодому королю». Песня эта была сочинена трубадуром Бертраном де Борном. О королеве Элинор, запертой в своем замке-тем­нице, слышно ничего не было.
Многие дни город Честер и замок Бистон были переполнены людьми, которые оплакивали принца. Приближенные короля говорили, что он погружен в безутешную скорбь и предается бес­пробудному пьянству. Несмотря на все раздоры, на все несогласия, несмотря на предательство юного Генри, король любил своего сына. Совет­ники и близкие друзья Генриха Роберт Бомон, граф Лестер и Джилберт Фолиот, епископ Лон­донский, не могли привести его в достаточно трез­вое состояние, чтобы он мог отправиться назад в Лондон. На севере исход войны оставался неясным: король Уильям Шотландский потерял в мо­лодом принце союзника.
Замок Бистон бурлил слухами и сплетнями. Графы Херфорд и Норфолк выступили со своими армиями в надежде напасть на шотландцев, пока те не оправились еще от смятения, в которое по­вергло их известие о смерти молодого Генри.
Все дороги были запружены. И тем не менее от короля прибыли рыцари с приказом немедлен­но увезти из Бистона девицу Идэйн.
Управляющий замком – кастелян – явился сообщить ей, что король Генрих решил не сжигать ее на костре и не пытать на дыбе по обвинению в колдовстве и даже не заточил в донжоне замка Бистон. Из уважения к церкви было решено пре­проводить ее в ссылку в ее родной монастырь Сен-Сюльпис. Да отправится она туда нищей, ка­кой пришла, и в той одежде, что была на ней.
За Идэйн прислали рыцарей и дали ей на сбор считанные минуты. Никакие просьбы дать ей хоть немного времени не могли их смягчить. Идэйн могла взять с собой только плащ, подби­тый мехом, гребень, зеркало, немного нижнего белья – все это было связано в узелок и брошено в корзинку.
Жена коменданта бродила, ломая руки: ведь пол в комнате Идэйн был усеян разбросанными нарядами, которые они смастерили. Идэйн взяла леди Друсиллу за руку и отвела в сторону.
– Я прошу вас передать весточку Магнусу фитц Джулиану. Вы сделаете это для меня? Я знаю, он здесь, в замке Бистон. Я видела его во время празднества по случаю прибытия короля. Ах, леди Друсилла, пойдите к нему, – умоляла она, – скажите ему, что я возвращаюсь в монас­тырь по приказу короля Генриха! Если бы я могла поговорить с ним хоть минутку, на сердце у меня стало бы легче!
Почтенная дама бросила на нее изумленный взгляд.
– Ты говоришь о молодом сыне графа де Морлэ? Разве он только что не обручился с доче­рью графа Лестера?
Идэйн отпрянула. Она об этом не слышала и высказала свою просьбу под влиянием импульса, не задумываясь. Магнус обручен?
– Ах, девушка! – При виде выражения ли­ца Идэйн леди Друсилла обняла ее. – Не смотри так! Я привязалась к тебе и не могу видеть тебя такой печальной. – Она отстранилась и вытерла глаза. – А теперь, дорогая, попытайся забыть о печали и посмотреть на вещи с другой стороны. По крайней мере тебе сохранили жизнь, тебя не сожгли!
В двери стоял рыцарь и делал им знаки.
Идэйн взяла свой плащ. Итак, Магнус обру­чен! Он ни разу не пришел к ней, не попытался найти ее. Все еще оцепеневшая, она смогла только прошептать непослушными губами:
– Да, это верно, по крайней мере жизнь мне оставили.
Она последовала вниз по ступенькам за леди Друсиллой. Шел мелкий холодный дождь. Учи­тывая, что дороги запружены меняющими дислокацию войсками, им понадобится целый день на то, чтобы выбраться из города и попасть на север­ную дорогу.
У подножия лестницы Идэйн ждал эскорт – двое конных рыцарей из королевской гвардии Генриха Второго и оруженосец с белыми, как лен, волосами. Сердце ее подскочило в груди при виде третьего всадника в темном плаще, под которым было обычное одеяние тамплиера – белое с крас­ным крестом.
– Сэр Асгард!
Когда тамплиер спешился, Идэйн подбежала к нему и схватила за руку. Пальцы его были хо­лодны.
– Как ты себя чувствуешь? – крикнула она. Ей хотелось заключить его в объятия. – Я тебя не видела с той ночи… с тех пор, как король… – Идэйн осеклась.
То, что случилось, было слишком ужасно, чтобы это можно было выразить словами и об­суждать даже с Асгардом, который при атом при­сутствовал. Она пыталась догадаться, знает ли он, что она говорила спонтанно, не зная заранее, что скажет, не задумываясь о последствиях. С той ночи Идэйн уже сотни раз пожалела о том, что король пришел к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40