Теперь уже огнем были охвачены несколько домов на той стороне.
Все смешалось.
– Спасайте дома!
– Стены, стены обливайте водой!
– Берегись!
– Ко мне, ребята!
Я носился, словно очумелый. Хватал ведра, копал землю, что-то кричал, на кого-то натыкался. Дождя, дождя бы теперь! Но дождя не было. Кругом бушевал огонь… Мычали коровы, выли собаки… Отовсюду неслись обрывки русской, турецкой, грузинской, лазской речи… Вдруг я почувствовал, что мои плечи освободились от какого-то привычного груза… «Автомат!» – промелькнуло в голове, и я бросился в пылающий куст, закрыв автомат собственным телом. Запахло паленым, нестерпимая боль пронизала меня с ног до головы. Я вдохнул воздух, захлебнулся и, уже теряя сознание, почувствовал, как чья-то сильная рука схватила меня за пояс, вытащила из огня и бросила на землю.
– Накройте его чем-нибудь! Быстро! Сбейте огонь! – донесся до меня чей-то знакомый голос. «Дождя, дождя, дождя…»– билась в сознании назойливая мысль. Потом она заколыхалась огромным кровавым заревом, потом стала куда-то уплывать, уменьшаться, превратилась в чуть мигающую точку и наконец погасла…
Первое, что я увидел, открыв глаза, было заплаканное лицо Пархоменко. Он неуклюже водил по моим щекам своей огромной лапой и бормотал:
– Слышь, Джакели, как дела?.. Что с тобой, бичо?.. Людей бы постыдился!.. Ну-ка, глянь сюда! Смотри, кто тут!
Я скосил глаза и увидел… улыбающуюся Феридэ. Рядом с ней стоял Луговой.
– Ребята… Где я?.. Что со мной? – Я приподнялся, огляделся и тут только почувствовал, что шел проливной дождь.
– Очнулся? Ну, слава богу! – обрадовался Пархоменко. – Ты на турецком дворе, вот ты где! Здесь же ты и того… пострадал малость… А дом все равно сгорел, брат… Дотла!.. Жаль!.. Мужику-то каково без дома, а?..
Я окончательно пришел в себя. И понял все… Мы – Пархоменко, Луговой, Феридэ, я, другие наши ребята – стояли на чужой земле, перед обуглившимся скелетом дома. Тут же на земле лежала и тихо плакала убитая горем женщина в черном – хозяйка сгоревшего дома…
Сотни глаз с благодарностью взирали на нас. В этот тяжелый час словно исчезло расстояние, отделявшее друг от друга людей с той и с этой стороны… Большое человеческое горе сблизило нас.
В толпе я разглядел красивую молодую женщину с родинкой – жену учителя.
– Здравствуй, девушка!
– Здравствуй, брат!
– Ты узнала меня?
– Конечно.
– А как звать тебя?
– Мевнунэ.
– Ты не обижаешься на нас?
– Что ты, брат! Если бы не вы, выгорело бы все село!
– Испугались, Мевнунэ?
– Конечно. Но теперь ничего… Обошлось… А ты как, брат? Очень больно?
– Нет, Мевнунэ, уже не больно…
– Что ж это получается, брат… Нужно было случиться пожару, чтобы встретились мы?
– Пойдем, Авто! – шепнул мне Пархоменко.
Я повернулся лицом к нашему селу. Оно было тут же, рядом, такое близкое и родное. У ручья стоял Чхартишвили – уставший, грязный, в истрепанной одежде. Мы медленно двинулись. Меня поддерживали Пархоменко и Луговой. Переправившись через ручей, мы подошли к майору. Он не сказал ничего, лишь одобрительно похлопал нас по плечам и внимательно взглянул на мои обгоревшие руки. Пройдя еще несколько метров, я обернулся. Наши солдаты спокойным, деловым шагом возвращались домой – уставшие, обтрепанные и все же довольные и веселые. Вооруженные ведрами, лопатками, топорами, они перебирались через ручей, поднимались по холмику и молча выстраивались за своим командиром. Это была удивительная картина!..
В конце сентября и начале октября побережье – по эту и ту сторону – полно рыбаков. С утра до вечера стоят они, словно изваяния, в двух-трех шагах друг от друга. Время от времени они крутят над головой длинную шелковую леску с грузиком и ловким движением забрасывают ее в море. На самом конце лески – блестящая металлическая приманка в виде рыбешки и тройной крючок. Как только крючок опустится в воду, рыбаки начинают быстро и плавно выбирать леску.
Осенью к побережью идет саргана. Она преследует ставриду и хамсу, гонит к берегу. Окружив скопище рыбы с трёх сторон, косяк сарганы врезается в него, словно голодный волк в овечье стадо. Что тогда творится! Море бурлит и кипит, как вода в котле. Тогда и выходят рыбаки на промысел. С веселыми громкими возгласами тащат они на берег жирную, сверкающую под солнцем саргану.
С нашей вышки все побережье видно как на ладони. На пляже заставы, у небольшого пирса стоят две лодки: одна большая, рыбацкая, другая – поменьше, сторожевая. Лодка поменьше принадлежит нам, на ней по утрам и вечерам старшина Зудов и лейтенант Королев инспектируют побережье. Большая лодка – колхозная. В колхозе есть рыболовецкая бригада, которой руководит Али Хорава. Все лето лодка бригады праздно простояла у пирса. Краска на ней осыпалась, несколько досок сгнило.
Сегодня с утра к берегу привалил целый караван ставриды и хамсы. Перепуганная рыба прямо-таки лезла на пляж. Ватага ребятишек с визгом носилась по воде, пригоршнями выбрасывая на берег рыбу. Потом появился первый – небольшой – косяк сарганы. Словно опытный разведчик, присмотрелся этот «передовой отряд» к скопищу мелкой рыбы и повернул обратно. Теперь начинается! Теперь жди полчищ сарганы!
Я вижу, как бригада Али Хорава хлопочет вокруг своей лодки. Двое заменяют прогнившие доски, другие красят лодку в белый цвет. Сам Али и еще один рыбак возятся с разостланными на песке огромными сетями. Похоже, на днях бригада соберется в море, на ночной промысел. Али придет к майору, попросит разрешения – с наступлением темноты без разрешения Чхартишвили никто не смеет выйти в море. Но Али… Разве может майор отказать в просьбе Али Хорава? Али пробудет в море до утра, а утром он принесет нашему повару лучшую часть улова. Это уж как пить дать! На заставе знают: если уж Али Хорава вышел в море – жди наутро уху и жареную рыбу! И потому сейчас Пархоменко и Луговой, наблюдая за приготовлениями бригады Хорава, молят бога о том, чтобы скорее собрался в поход старый рыбак Али Хорава…
– Добрый вечер, Автандил Джакели!
– Вечер добрый, уважаемый Али!
– Узнал я, ты свободен сегодня.
– Свободен, уважаемый Али.
– А послезавтра кончаешь срок службы, едешь домой.
– Еду, уважаемый Али.
– Рад?
– Еще бы.
Али уселся на край пирса, свесил вниз ноги, не спеша достал кисет, набил трубку, закурил.
– Пошла саргана.
– Видел, уважаемый Али. Утром видел, играла рыба.
– Сегодня ночью выхожу в море.
– С бригадой?
– Нет, с бригадой пока рано, рыба еще далеко.
– Один?
– Почему один? Ты пойдешь со мной.
– Я? Как я?
– Так сказал Чхартишвили.
– Он сам назвал меня?
– Нет, тебя назвал я, он разрешил.
– А… Почему именно я, уважаемый Али?
– Ты нравишься мне… Хочу поучить тебя своему ремеслу… К двенадцати часам будь готов… До свидания!
– Спасибо, уважаемый Али!
Али Хорава выбил трубку, медленно спустился по бетонным ступенькам и зашагал вдоль берега.
Мы плывем по светлой полосе, проложенной лучом прожектора на море. Я сижу на корме, у мотора, Али Хорава – на носу, спиной ко мне. Море чуть колышется, и брызги воды приятно освежают мне лицо. Рыба играет в свете прожектора. Иногда подпрыгивает высоко, серебром мелькает в воздухе и тотчас же со шлепком падает в воду.
По знаку Али Хорава я выключил мотор. Лодка по инерции проплыла несколько метров, потом остановилась и мерно заколыхалась. Луч прожектора переместился куда-то вглубь. Али Хорава развернул сверток, разложил на дне лодки жареную ставриду, мчади, бутылку водки.
– Подкрепимся, – предложил он.
– Может, после, уважаемый Али? Половим пока… – сказал я.
– Ловить еще рано, – ответил он, – рыба пойдет к рассвету…
Он наполнил водкой крохотный рог, молча выпил и налил мне, потом закусил хвостом ставриды.
Я выпил так же молча и тоже закусил ставридой.
– Значит, уходишь из армии? – спросил он.
– Ухожу, уважаемый Али!
– Рад, говоришь?
– Рад, конечно… Но, с другой стороны, жаль расставаться…
– С кем это тебе расставаться жаль?
– Да так… Вообще… Привык я здесь ко всему. Трудно будет забыть…
– Что забыть?
Как вам ответить, Али Хорава?.. Разве сможет Автандил Джакели забыть бессонные ночи и веселые дни, проведенные здесь за эти два года? Сможет ли забыть Щербину, Пархоменко, Чхартишвили? Или ту красивую девушку – учительскую жену Мевнунэ? Или дом на чужой стороне, сгоревший в ту страшную ночь? Или его самого – доброго, мудрого старика Али Хорава? Или… Феридэ?.. Как вам объяснить все это, уважаемый Али? Да и зачем вам знать об этом?..
– Вообще – все… Два года не так просто забыть, – повторил я.
– А сколько тебе лет, сынок? – спросил он.
– Скоро двадцать.
– Двадцать лет – это немало! – сказал он и стал набивать трубку. – Но ты мне не ответил: с чем тебе жаль расстаться?
Али Хорава поднял голову и пристально взглянул на меня. Освещенное луной его худое, изрезанное глубокими бороздами лицо напоминало каменное изваяние. В глазах старика угадывалась какая-то невысказанная мысль. Меня пронзило подозрение.
– Уважаемый Али, – начал я осторожно, – вы что-то не договариваете… Скажите мне прямо…
Он, видно, не ожидал такого вопроса и поэтому смутился Чтобы скрыть смущение, он начал раскуривать трубку. Потом тихо произнес:
– Я жду, что ты сам мне скажешь все… Давно жду!
– Чего вы ждете, уважаемый Али? – вырвалось у меня.
– Эта девушка – несчастная девушка… – сказал Али, и голос его задрожал. Я похолодел.
– Уважаемый Али, вы могли сказать мне об этом дома… Зачем вы взяли меня в море?
– Море – мой дом, Автандил Джакели… Море чисто, как ничто другое на свете. Море не терпит пыли, грязи, мусора… Оно очищает душу и тело людей и выбрасывает грязь на берег. Гляди! – Али Хорава зачерпнул рукой воду и рассеял ее в воздухе. Фосфоресцирующие брызги светлячками засияли в темноте. – То, что я тебе скажу, – это правда, как само море. И от тебя я должен услышать только правду!
– Хорошо, уважаемый Али, я скажу вам все… Я пришел в дом Феридэ и ушел оттуда чистым, как море!
– Селу об этом неизвестно. Село не видело, что ты делал в том доме…
– Клянусь вам, уважаемый Али! Матерью клянусь!
– Феридэ – честь нашего села, дочь нашего села. Тот, кто снимет с нее траурное платье, должен стать совестью и сыном нашего села.
– Я люблю Феридэ больше жизни!
– Когда ты успел, сынок, столько прожить и так полюбить? – Дядя Али… Уважаемый Али… – У меня пропал голос, одеревенел язык. Я зачерпнул горсть воды и выпил. Соленая вода обожгла горло.
– У тебя, сынок, вся жизнь впереди, а Феридэ уже прожила полжизни… Ты еще ребенок, а Феридэ уже вдова… Феридэ нужен сильный и верный покровитель, ты же сам пока нужда ешься в покровительстве… Феридэ может спасти настоящая любовь, тебе же любовь представляется в виде красивой женщины… Феридэ – женщина простая, деревенская, и с тобой в городе она никогда не будет счастливой… Я знаю, ты – чистый, честный парень, но ты слишком молод. Ты еще не испытал бури в море, и море еще не просило у тебя души. Ты еще не попадал в пасть к киту и не возвращался невредимым из его чрева… Я прошу тебя, перебори свой двадцать лет, одолей свою страсть и возвращайся домой с миром! Так будет лучше, сынок, поверь мне! Все на свете имеет пару, и человек должен искать себе пару!.. Посмотри на небо: день и ночь Яуна гоняется за Землей, а она, матушка наша Земля, каждое утро ждет не дождется восхода Солнца… Так-то, сынок! Али Хорава умолк.
– Дядя Али, дорогой, уважаемый Али, – начал я, стараясь не расплакаться, – Феридэ для меня все! Я люблю ее так сильно, как только можно любить человека! Большей и лучшей любви я не представляю… Если я потеряю Феридэ… Не делайте этого, уважаемый Али, не губите меня, не мешайте моему счастью!..
Я зарылся головой в колени и разрыдался. Долго плакал я. Потом почувствовал прикосновение сильной руки Али Хорава. Старик ласкал меня, как ласкают потерявшегося на улице, плачущего ребенка.
– Нет, сынок, нет. Ни в чем я твоему счастью не мешаю и губить тебя, видит бог, не собираюсь… Просто опытный я человек и погоду угадываю неплохо, и я хочу предостеречь тебя, Автандил Джакели: быть завтра на море буре, выйдет вода из берегов, и как бы не утонул ты, сынок!.. Вот и все. А теперь вытри слезы, солдат!.. Ну-ка, заводи свой мотор! Впервые в жизни возвращаюсь с моря без рыбы!.. Давай, сынок, не мешкай, через час начнется шторм!..
Али Хорава, ты мудрый и опытный человек! Ты угадал: завтра на море поднимется буря, закипит море, вырвется вода из берегов. Но Автандил Джакели не утонет! Пусть море просит душу у Автандила Джакели – он не отдаст ее! И в пасть к киту не попадет Автандил Джакели! Лодка Автандила Джакели плывет к берегу.
Автандил Джакели благодарен тебе, Али Хорава!
Пархоменко и Луговой спали мертвецким сном. Я прилег, не раздеваясь, на койку. В висках стучала кровь, в ушах звенело. Я закрыл глаза, и тотчас же передо мной возникла вереница знакомых образов. Они приближались, удалялись, смешивались. Потом на миг видение исчезло, и вдруг завертелась, закружилась знакомая карусель, только вместо фарфоровых слонов сейчас все, и я в том числе, сидели в лодках. Бушующее море подбрасывало нас на страшную высоту, лодки исчезали в пенящихся волнах, вновь появлялись, вновь взлетали на гребне огромных волн и так без конца…
Мать… Отец… Або… Дед… Дядя Ванечка… Дадуна… Феридэ… Щербина… Мевнунэ… Они поднимались высоко, до звезд, потом, сорвавшись, метеоритами падали вниз и исчезали в морской пучине. И вот на огромной волне осталась лишь моя лодка… Волна подбросила ее высоко, так высоко, что меня обдало теплом мерцающих звезд. Я протянул руки, желая схватить хоть одну из них, и тут лодка провалилась подо мной, и я остался один в небе с протянутыми к звездам руками… Объятый ужасом, я зажмурился, и долго потом ветер носил меня на своих крыльях в одной бездонной пустоте от одной звезды к другой, и везде нас встречали безмолвие и холод погасших жизней, а ветер все носился в поисках звезды, которой он мог бы доверить мою жизнь и мою судьбу…
Феридэ стояла в саду и осторожно перекладывала мандарины из подола в большую плетеную корзину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23