– Так и есть, – согласился брат Бельдана дАрнонкура и внезапно просветлел. – Пойдем со мной к воротам, Франческа. Его преосвященство – интересная и сильная личность. Его власть простирается на всю Италию и не только на Италию. Его протекция тебе не повредит. И мне от нее польза. Кардинал умеет убеждать и наверняка убедит тебя остаться в Риме надолго.
Они шли по залитому солнцем монастырскому двору, и у Франчески заныло в груди: она вспомнила прежнего Ги. Вот и теперь он с таким же озорством улыбался монахиням, и молодые послушницы смущенно краснели от его красоты. Но любовь прошла, остались воспоминания. Франческа заметила: то, что раньше было для него естественным, сегодня давалось благодаря заученным ужимкам, золотым шпорам и дорогой одежде. Очарование юности увяло. И не сменилось мудрой уверенностью Бельдана.
Ги принял у оруженосца поводья великолепного белого жеребца и повернулся к Франческе. Заученная улыбка исчезла с его лица, и глаза затуманила грусть.
– Мне очень жаль, что у меня не хватило решимости жениться на тебе.
Графиня почувствовала, что он говорит правду. Быть может, впервые за всю жизнь. Теперь уже было слишком поздно, но его печаль кольнула Франческу в самое сердце.
Ждать пришлось недолго. Визит Ги посеял семена, и вскоре они дали первые плоды. В тот день кардинал Конти не появился в монастыре, но прислал письмо, в котором благодарил Франческу за то, что она согласилась с ним познакомиться. Он писал, что хорошо знал ее отца и очень его ценил. И умолял принять еще одну белую розу – символ их общей тайны.
Франческа ласкала пальцами удивительные белые лепестки, думала о Бельдане и просила у Бога дать ей терпения. Мальвиль бросил англичанину обвинения в колдовстве. За такие проступки людей сжигают на кострах. Но суд инквизиции требует времени. Иногда многих лет. Франческа знала об этом из рукописи Сержа де Краона. Но оттуда же она знала, что эти годы полны мучительных пыток, и заключенным приходится знакомиться с дыбой, клещами и кнутом.
«О Господи! – думала она. – Только бы успеть!»
Ночью ей приснился возлюбленный, она пыталась вырвать его из мрака. Она мечтала положить его рядом с собой, целовать, обнимать, гладить волосы. И своей любовью прогнать все печали и боли.
– Представляю, как вам было больно, – проговорил кардинал Конти.
Франческа кивнула и потупилась.
– Да, больно. Но это случилось давно. Ги теперь счастлив... А в то время, когда мы знали друг друга, мы были почти детьми.
Кардинал мягко поглаживал себя по бедру длинными пальцами. Солнечный луч пронзал переплет маленького окна и разгонял застоявшийся сумрак монастырской трапезной.
– И все-таки это предательство, – сочувственно улыбнулся он. – Такие вещи трудно простить.
– Ги не виноват в том, что помолвка была расторгнута, – резко возразила Франческа. – Это дело Бельдана. Ги в ту пору еще не достиг совершеннолетия. И за него все решал его старший брат.
– Ах вот как! – Что-то в ее словах или в ее – тоне явно понравилось собеседнику. Пальцы успокоились и легли на бедро. – Естественно, я наслышан о давней распре между Дуччи-Монтальдо и Арнонкурами. Но по слухам, недобрые чувства питали все: мать и дочь, с одной стороны, и оба брата – с другой.
– Я не испытываю ненависти к Ги. – Франческа постаралась сказать это так, чтобы кардинал понял, насколько сильно она не любила Бельдана.
– Знаете, дочь моя, – отозвался он, – для подобных ситуаций у испанцев есть отличная пословица. Когда один человек незаслуженно обижен другим. Дайте-ка вспомнить... Ах да: «Месть – такое блюдо, которым лучше всего наслаждаться холодным». – На губах кардинала снова заиграла улыбка. – Пять лет – достаточный срок, чтобы остудить все, что угодно.
Франческа подняла голову и наткнулась на его испытующий взгляд. Но от этого следующая ложь ей далась только легче.
– Ваше преосвященство, мне нет дела до Арнонкуров. Я не собираюсь им мстить.
Кардинал похлопал ее по руке, и этот жест означал, что она правильно выбрала слова.
– Мы тоже не хотим мести. Но ее требует мир. Если не наводить порядок, на земле может наступить хаос. Преступления Бельдана Арнонкура заслуживают наказания. Он – порочный человек, и его злоба не знает границ. Она калечит даже самых близких ему людей. Взгляните на несчастного Ги! Бельдан лишил его всяких прав, словно тот малолетний ребенок.
Франческа вздрогнула. Меньше месяца назад она такими же точно словами укоряла Бельдана, когда он рассказал ей правду о ее расстроенной помолвке.
– У Ги столько добрых, хороших качеств, – продолжал Конти. – Если бы не брат, он многого смог бы добиться. И еще сможет. Список грехов Бельдана бесконечен. Среди них есть и самые тяжкие. Хотя бы то, как он поступил с вами. И то, что он совершил с братом. – Кардинал помолчал, и Франческа почувствовала, как его взгляд ожег ее щеку. – Ходят слухи, что он принадлежит к тамплиерам и замешан в чародействе и колдовстве.
– Не могу этому поверить, – осторожно заметила графиня. «Только бы не показать своей заинтересованности, – твердила она себе. – Только бы кардинал не заметил, что я встревожена. Только бы думал, что увлекает меня туда, куда ему нужно».
– Но это так, – настаивал он. – Многие люди собственными глазами видели его черные дела и готовы в этом поклясться.
– Ересь – недостаточное основание, чтобы обвинить человека в колдовстве. Необходим суд. Истинный суд. И подозреваемый должен признаться в своем грехе. Но такой сильный человек, как сир Арнонкур, никогда не согласится этого сделать.
– Он уже согласился, – спокойно возразил кардинал. – Дело в том, дитя мое, что даже самые сильные часто оказываются слабее, чем кажется. Бельдан Арнонкур – не исключение. В его несгибаемом характере оказались червоточины – слабина и духа, и тела.
– Мне не приходилось слышать, чтобы Бельдан Арнонкур проявлял в чем-либо слабость. – У Франчески от ужаса перехватило дыхание. – Он всегда честно исполнял свой долг.
– Именно долг, – подхватил Конти. – Бельдан возгордился оттого, что добросовестно выполнял все, что от него требовалось. Но гордыня – зачастую обратная сторона слабости. – Кардинал махнул рукой. – Вам, конечно, известно, что наш лорд Бельдан захвачен в плен, вскоре предстанет перед судом и будет признан виновным. Сколько же грехов при этом вытащат на свет Божий, чтобы затем сжечь их в костре!
После этой тирады кардинал решил, что тема исчерпана, и никакие усилия Франчески не смогли вернуть его к обсуждению греховной основы колдовства и даже пользы мести. Казалось, он устал слушать про Бельдана. Зато с удовольствием расспрашивал о падре Гаске. Кардинал знал, что тот отлучен от церкви, но считал, что это заблуждение папы в Авиньоне: Гаска не колдун, а определенно человек науки. Конти был с ним знаком, когда оба учились в Париже, и составил о Гаске самое благоприятное впечатление.
Кардинал рассказывал Франческе забавные истории из времен своего детства. О том, как они веселились с Катериной, Беатрис и еще одной их подругой.
– Вы мне очень ее напоминаете, – не уставал повторять он. Но не называл имени. Однако Франческа вспомнила, что имя подруги Катерины – Приска.
– Странная это была дружба, – признался кардинал.
А Франческа, слушая про их детские проказы, невольно покатывалась со смеху. – Беатрис и я были из знатных семей. А две другие девочки – без всякого положения и образования. Но нас что-то объединяло. Мы говорили о том, что казалось нам важным тогда и не утеряло значения до сих пор. По крайней мере для меня. С Беатрис я давно не встречался, но знаю, что Катерина живет прежними идеалами. Она всегда была самой убежденной из нас. Однако я вас совсем заговорил. Вот что, мой друг. Я навестил вас в монастыре и жду ответного шага – визита в мою резиденцию. Это маленький дворец в древнеримском стиле неподалеку отсюда – напротив Колизея. Я часто устраиваю праздники для своей воспитанницы. И теперь, когда близится день ее свадьбы...
– С удовольствием принимаю ваше приглашение. – Франческа сделала глубокий и, как она надеялась, смиренный реверанс. Кардинал с трудом поднялся. Его лицо исказила гримаса, когда он оперся на короткую ногу.
– Вам больно? – спросила она и тут же пожалела о своей явной бестактности.
– Да, – ответил он. – Большую часть времени. Но я принимаю боль, как все остальное, что посылает мне Провидение. Я считаю боль испытанием, которое способствует моему духовному росту. Болезнь напоминает мне, что жизнь и есть страдание. И мы должны ежесекундно делать усилия, чтобы продолжать свой путь.
Прощаясь с кардиналом, Франческа невольно подумала, что жизнь казалась бы ему не такой жестокой, если бы время от времени он позволял себе такую роскошь, как носилки.
– Странный человек, – пробормотала она. – Очень трудно его понять.
Франческа закончила переписывать последнее письмо матери Катерины и усталой рукой размяла болезненную точку между глаз. Потом опустила взгляд на красиво оформленные послания, которые предназначались важным людям в Италии, в Париже, в Авиньоне и даже самому императору Священной Римской империи. Двадцать пять писем породил живой ум настоятельницы, но одно сочинила сама Франческа. Она засунула его в самую середину пачки. На тяжелом, запечатанном сургучом конверте стоял адрес: «Леди Беатрис Корсати. Близ Санта-Марии-Новеллы во Флоренции». Но послание предназначалось господину Кристиано ди Салерно.
Еще один конверт лежал на столе. Плотная бумага, тяжелые голубые печати, изящный, словно паутинка, почерк Бланш. Франческа поднесла его к пламени свечи, и бумагу моментально охватило пламя. Как и три предыдущие ее письма. Франческа чувствовала, что пока у нее нет сил думать о матери и о том, что она некогда сделала.
Сначала следовало помочь Бельдану. Потом подумать о Ги. И лишь после этого – о Бланш. И то если хватит сил прощать.
Франческа смотрела, как шипели печати и превращалась в золу бумага. А когда письмо догорело, отправилась в спальню грезить о Бельдане и строить планы.
Глава 24
Кардинал Конти сдержал слово. Через неделю в монастырь прибыл его гонец и нашел Франческу в кабинете настоятельницы, где та диктовала ей очередное письмо.
– Леди Франческе графине Дуччи-Монтальдо, – произнес гонец торжественным голосом, проникаясь сознанием важности собственной миссии.
При виде серого пакета и красных печатей глаза матери Катерины засияли.
– От кардинала! – воскликнула она, и в ее голосе послышалась гордость за друга детства. – Должно быть, прием в честь его воспитанницы. Очень скоро она выходит замуж.
Франческа об этом знала. Но не поэтому она так поспешно распечатала изящный пакет. Вскоре она должна была получить ответ Кристиано, и ей требовались для него сведения. Сведения о том, где находится Бельдан. Но добыть такую информацию оказалось невероятно трудно. Ни кардинал, ни Ги не отвечали на ее замаскированные вопросы и ни словом не намекнули, где прятали Арнонкура. Будто его тюрьма была самой страшной в мире тайной, а он – самым охраняемым узником.
– На сегодняшний вечер, – объяснила она, пробегая глазами приглашение. – Ужин, пантомима и другие развлечения в честь леди Кьяры и ее суженого. Кардинал пишет, что, когда колокол прозвонит к вечерне, он пришлет за мной Ги. Если я соглашусь.
– А вы согласитесь? – Мать Катерина оторвала взгляд от шитья, лежавшего на столе, и посмотрела на Франческу. Так она поступала всегда: будь перед ней хоть юная послушница, хоть забредшая отведать монастырского хлеба шамкающая старуха. Этим она давала понять, как важен для нее ответ собеседницы.
– Да, – неуверенно проговорила Франческа. – Если вы не рассердитесь.
– Почему я должна сердиться? – рассмеялась настоятельница. – Вы неделями героически приводили в порядок мои дела. Без вас я бы не справилась. А в Риме вы так ни с кем и не познакомились. Я думаю, что резиденция кардинала – лучшее место для знакомства: там собирается весь цвет города. Так, говорите, пантомима? Очень интересно.
Потом расскажете мне об этом немом театре. Меня всегда удивляло, как это люди умудряются выражать свои мысли без слов. Сама я такая говорунья, что тишина для меня – просто какое-то чудо.
Мать Катерина помолчала, и ее брови задумчиво изогнулись.
– Но вам потребуется платье. Вы же не можете явиться к кардиналу в монашеской сутане! У леди Кьяры праздник, а вы для монастырского наряда слишком красивы. Дайте-ка подумать... Ну конечно! Бросайте перо и идите за мной. Я поделюсь с вами своей тайной.
Франческа еле поспевала за энергичной настоятельницей и совершенно задохнулась, когда они оказались на верхней площадке лестницы. А по дороге ломала голову, можно ли открыться матери Катерине, рассказав, какая опасность подстерегает Бельдана, и убедить ее в том, что он невиновен. Но ее остановила мысль о дружбе монахини с кардиналом. Дружбе, которая продолжалась уже тридцать лет. Франческа подумала, что вряд ли мать Катерина разделит ее подозрения в отношении Конти.
Настоятельница толкнула скрытую за ворохом старых корзин дверь.
– Вот мой секрет! Но учтите, что об этом месте не знает никто. – Ее глаза радостно сверкнули, и она налегла плечом на деревянную створку. Дверь скрипнула, и женщины оказались в залитой солнцем просторной комнате с низким потолком. Вдоль стен стояли корзины и деревянные сундуки. – Богатства! – воскликнула мать Катерина и распахнула занавешенное белыми шторами окно. Из него открывался вид на весь Рим: от Марсова поля до голубеющего вдали Тибра. – Слава Богу, у нашего монастыря очень много друзей. Многие из них, желая помочь обители, часто присылают хорошие вещи. Обычно мы их продаем, а деньги раздаем беднякам. Но иногда, очень редко, попадается такое, от чего очень трудно избавиться. Мы приносим эти вещи сюда в надежде, что они когда-нибудь пригодятся.
Мать Катерина подняла крышку сундука из английского кедра и положила на перьевой матрас у окна пожелтевший сверток. – Упаковку мы пропитываем детской мочой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40