Девушка едва ли отдавала себе отчет, что он чувствует, настолько она была занята своим, выпаливая эту ужасную тайну:
— И потом я тебе не могла рассказать… Думала, в Нью-Йорке мы пойдем разными дорогами… Думала, что не имеет значения, знаешь ты или нет…
Сердце Стефена бешено колотилось. Он слышал его удары в ушах и в голове, от бухающей крови голова сделалась пустая. Каким-то образом ему удалось выдавить:
— Так он в Америке, ваш… муж. Вы собираетесь встретиться с ним в Нью-Йорке?
— Ах, да нет, он не в Нью-Йорке. Он бросил меня пять лет назад, и с того дня ни слуху ни духу о нем.
Она запахнула пиджак на себе. Из-под него развевался кусок шали. Она выглядела потерянной и смущенной, но для Стефена имело значение только то, что Анна, его красавица Анна обманула его. Никогда он не чувствовал себя таким обманутым и преданным.
— Вы сказали, что не знаете, где он? — спросил Стефен с горечью в голосе. — Я не верю вам.
Анна пригладила кудри, свободно разметавшиеся на ветру.
— Ради Бога, это истинная правда!
Правда! Это было как падение в бездну. Она принадлежала еще кому-то! Стефен теперь понял все эти протесты, постоянные напоминания, что они женаты не на самом деле… Заявления, что она будет сама по себе. Его использовали. Она попользовалась им, чтобы иметь бесплатный билет и безопасный проезд в Америку, чтобы там быть с другим мужиком.
— Замужем. Ладно, здесь сам черт ногу сломает.
— Но он никогда мне не был дорог, не то что вы!
— А-а, так я вам дорог, я?! — спросил Стефен, передразнивая ее. Он смотрел на перепуганное лицо Анны, но чувствовал только собственную боль. Ему хотелось ударить ее прямо под дых, точно так же, как она ударила его. — Ну, а вы мне безразличны — были и есть.
— Стефен, — тихо проговорила она. В глазах ее засверкали слезы, сделав ее еще прелестнее, прелестнее, чем имеет право быть женщина.
— Вы не думаете так. Конечно, не думаете, нет.
— Играть дурачка не собираюсь… Вашего мужа, вашего защитника. Вот почему я даже не затащил вас в постель — так заботился о вашей чести!
Теперь он кипел от гнева. Никогда — никогда он такого удара не получал; никогда не позволял такого рода удару пробить его защиту.
Лицо Анны исказилось отчаянием:
— Ах, не говорите так! Ну где же ваше сердце?!
— Мое сердце?! — вскричал он. — Оно здесь. — Он потянул спереди свои брюки. — Здесь мое сердце, да и все чувства к вам. Все, что я от вас хотел, было здесь, именно здесь, и я ведь преуспевал, желая вас заполучить. Что, не так разве?
Анна зарыдала, и слезами прекратила борьбу, а Стефен был этому рад. Когда она пыталась справиться с рыданиями, в лунном свете нежно белело ее горло, но это зрелище его не тронуло — собственная боль была нестерпима. Приняв небрежную позу у ограждения, он отвернулся. Ум его метался в поисках защиты, пока он не нашел то единственное, что могло служить барьером для его чувства к Анне.
Роза! Помилуй Бог, ну разве не позор, что он о ней забыл?! Позволил себе спутаться с женщиной, вроде Анны; позволил обмануть себя и попасться на приманку, — пленник своих самых низменных инстинктов, когда у него есть сын Рори, которого нужно растить. Господи! Она же и Рори обманула! Десятилетнего мальчонку.
— Вы можете оставаться с нами до конца плавания, — холодно сказал он. — Я не хочу, чтобы Рори плакал, когда вы уйдете, так что перестаньте суетиться над ним, как вы это делали, заставляя его привязываться к вам все больше и больше. И не говорите о вашем… муже в его присутствии.
Анна задохнулась:
— Да я никогда! Как вы могли даже об этом подумать?
— Я не хочу, чтобы по вашей вине парнишка плакал.
— И вы думаете, что я способна на такое? — взорвалась Анна. Она сорвала с плеч пиджак Стефена и, бросив в него, хлестнула по лицу. — Вы не о Рори думаете. Думаете о себе, о своей гордости. Я вас поняла, Стефен Флин. Я поняла, что если заглянуть вам в душу, то вы не о Рори печетесь и не обо мне или о правде, а единственно только о себе самом! И все, что вас волнует — это как бы вам не выглядеть полным дураком, женившись на мне.
— Замолчите, иначе…
— И не вы ли говорили мне, что этот брак только на время плавания? «Он не будет вечным», — вы мне сказали. Говорили вы это в тот день в каюте?
— Не перекладывайте на меня свою вину, черт возьми!
— За то, что не сказала вам правду, от всей души прошу прощения. Но почему вы говорите со мной с такой ненавистью? У вас не хватило милосердия простить мне пустяк — вроде булавочного укола, у вас — которого я считала самым добрым человеком на свете… — Она замолчала и сердито вытерла глаза. — Можете меня убить, если я не выплачу вам все, до последнего цента, включая и плату за выкуп меня у капитана.
Она повернулась и побежала от него прочь, сверкая в лунном свете шелками и спутанными рыжими кудрями.
Стефен ударил кулаком по ограждению. Да пропади она пропадом! Ну разве это не истинно по-женски — обмануть мужчину, а потом перевернуть все так, что он же и виноват? «Вы думаете единственно о себе самом», — сказала она, но он думал не о себе, он же о Рори думал. И несомненно, у него была причина чувствовать себя обманутым.
Он старался подогреть ярость, но ему удалось только перебрать свои муки. Вместо того чтобы почувствовать ненависть, он погрузился в печаль. Если бы он был не на корабле, он бы постарался с ней никогда больше не встретиться. А раз все было так, как есть, он должен еще три или четыре дня терпеть, наблюдая, как она приглаживает волосы; слушать шорохи, которые она издает, когда работает… Ради мальчика он должен с ней говорить вежливо, а ради самого себя прекратить вспоминать, каково ее чувствовать в своих объятиях.
Стефен встряхнул пиджак и набросил на плечо. Муж. Как это она сказала? «Он бросил меня пять лет назад». Да разве это может быть? Муж наверняка дожидается в Нью-Йорке. Ни один мужик с мозгами, с сердцем и действующими мужскими частями не бросил бы такую девушку.
Или, может быть, она сама его бросила, бежала без оглядки. Помилуй Бог, может, этот ублюдок оскорблял ее!
Эту мысль Стефен быстро отбросил. Он больше не защитник Анне. Она врала ему напропалую. Наврала и использовала его, дурака из него сделала. Муж дожидается ее в Нью-Йорке, он пари готов держать!
Тучи закрыли луну. Стефен промерз до мозга костей. Не может он оставаться здесь всю ночь, будь он проклят! Он и не собирается прятаться в каком-нибудь салоне из-за того, что не хочет оставаться с Анной наедине.
Стефен надел пиджак и, взглянув последний раз на скрывшуюся луну, пошел в каюту.
Анна поднялась с кушетки, когда Стефен вошел в каюту.
— Я не хотела вас беспокоить, — сказала она, избегая смотреть на него. — Но я не могу снять это платье. Горничная миссис Смит-Хэмптон зашила его очень прочно.
Стефен бросил на вешалку пиджак. Анна хотела сделать ему замечание, но промолчала. Не ее дело, что он будет делать со своим пиджаком. Она добьется, что он может вообще бросить его в море.
Стефен вынул запонки из манжет и бросил их на блюдо.
— И что я должен сделать, ну? — кисло спросил он, глянув мельком на платье. — Снять его с вас?
Анна приготовилась к резкому отпору, но когда взглянула ему в лицо… Он выглядел побитым, измученным. На щеках и подбородке появилась тень от щетины, в глазах — усталость.
— Только разрежьте нитки, и все… — Она подала ему маленькие ножницы и повернулась спиной.
Нитки легко подались. Анна крепко придерживала лиф, боясь, что он упадет.
— Спасибо… Спокойной ночи, — сказала она тихо.
— Анна…
Она повернулась к нему.
— Мы должны быть вежливы, — продолжил Стефен. — Ради спокойствия Рори…
В его голосе была только печаль. Анна почувствовала жалость к этому большому, сильному человеку. Но она не могла забыть всю жестокость его слов.
— Я никогда другой и не бываю, — сказала она негодующе и скрылась за занавеской.
Стефен лежал — сна ни в одном глазу, — заложив под голову руки, прислушиваясь к мерным, усыпляющим ударам машины. Он думал о Розе, которая никогда ему не перечила, которая ни разу даже на секунду не бросила ему вызов, и говорил себе, что он с ума сошел, связавшись с женщиной вроде Анны. Ему головой нужно было думать, а не позволять своему аппетиту самца взять над ним верх. Все, что он к ней чувствовал — это плотское вожделение, простое и откровенное. Лучше бы он держался своей главной цели — растить сына. Когда они доберутся до Нью-Йорка, он найдет себе набожную девушку и на ней женится. И она позаботится и о нем, и о Рори…
На рассвете он встал, надел боксерские трусы, рубашку и поднялся на палубу бегать. Тучи сгустились прошлой ночью, обложив небо. Сильный ветер, пахнущий морем, дул в лицо холодом. Судно «Мэри Дрю» ныряло и поднималось, заставляя его терять равновесие при беге.
Стефен начал свои три круга по палубе. Моряки, привыкшие к его ежедневной пробежке, поднимали руки в приветствии.
Пробежка была тяжелой. Стефен чувствовал тяжесть после бессонницы. Его охватила мучительная грусть. Казалось, что бег делает ее еще тяжелее; от ветра слезились глаза. Он то и дело вытирал колючие щеки и думал, как ему хотелось бы повидаться с Рори. Ему не хватало маленького паренька, глядящего на него широко раскрытыми от обожания глазами — так, будто его отец никогда не бывает не прав.
Их теперь только двое, думал Стефен. Отец и сын, оба истинные Флины. И нет Анны, только сделалась дыра там, где стояла в его жизни эта красивая женщина.
Замужем. Она была замужем все время. Боже мой, да одного этого хватит, чтобы мужик спятил!
Бедро напомнило о себе, когда Стефен второй раз обегал рубку, к трубе он уже шел. Он направлялся к палубным парусиновым стульям, когда увидел маленькую фигурку, прижавшуюся к двери мужской купальни.
Это был Рори, опустивший лицо на узел с одеждой в руках. Стефен посмотрел на сына, и нежность сжала его грудь. Всего одна ночь, а казалось, что Рори не было целую неделю.
Он приближался к мальчику, наслаждаясь тем, что видит его, и вспоминая утро, когда он впервые увидел парнишку в гостиной Пэдрейка. С первого мгновения он почувствовал к сыну сильнейшую нежность. Рори смотрел на него обожающими глазами, и Стефен почувствовал, что что-то в нем распахнулось навстречу ребенку. Что-то, о существовании которого Стефен даже не подозревал…
— Привет, дружище, — сказал он.
Рори поднял голову — лицо побледнело от недосыпа, — и Стефен получил то, в чем так нуждался — его улыбку.
— Привет, пап!
Стефен положил руку на шапку волос, подстриженных Анной. Груз отчаянья стал уменьшаться.
— Выглядишь так, будто тебе не удалось поспать.
— Анна говорит, что мне нужно помыться, прежде чем я лягу в постель. Она велела найти тебя, чтобы мы помылись вместе.
— Так она не спит? Рори кивнул:
— Она у меня искала вшей.
— И нашла?..
Рори согласно кивнул головой и широко зевнул:
— Я всю ночь не спал, там так шумно…
— Тебе станет значительно лучше, когда помоешься и вздремнешь.
В купальне было тепло, стоял пар, бак был полон горячей воды. Стефен разделся, помог снять одежду Рори и стал намыливать худенькое тело сына.
— В Нью-Йорке у меня мытье под душем, — сказал Стефен, окатывая Рори чистой водой. — Я его оборудовал в тренировочной комнате. Встанешь под ним, и вода польется прямо на тебя.
— Это ты сделал?! — Глаза у Рори расширились — бальзам на израненную душу Стефена. — И я тоже смогу обливаться?
— Конечно, а как же!
Рори выпустил воздух из груди, маленькие ребра опали.
— А много боксеров приходят к тебе в салун, пап?
— Там достаточно людно, но ходят не только боксеры, есть и джентльмены, которые хотят быть сильными.
Мальчик сжал свой тоненький бицепс, проверяя его силу.
— Анна останется с нами? — спросил Рори. Стефен остановился.
— Не думаю, дружище. Наверное, она от нас уйдет…
Рори посмотрел встревоженно:
— Но разве ты не сказал ей, что мы хотим жить с ней? Она тебя послушает, па, я знаю!
Стефен понял, что должен положить конец Рориным надеждам. Для мальчишки будет лучше начать усваивать, что его отец не может всякий раз мечты претворять в жизнь.
— Ее с нами не будет… Но мы отлично справимся и без нее…
— Но что же будет с ней? Она же одна и где она будет жить? А что, если появится кто-нибудь вроде Спинера?
Стефен вдруг представил, как Анна бродит по улицам Нью-Йорка в поисках места, — отличная приманка для всякого мужика… Но вспомнив о ее муже, оставил жалость.
— Анна может о себе позаботиться. Сейчас вытирайся и надевай скорей ночную рубашку. Тебе давно пора спать!
Анна поднялась вскоре после того, как Стефен ушел бегать. Она проплакала всю ночь. Она плакала и ругала себя за эти слезы. Нет ведь никакой веской причины, уговаривала она себя, — чувствовать себя виноватой перед мужиком, который наговорил ей столько гадостей. У этого Стефена Флина два лица — одно, когда он идет своим путем самца, а другое — когда его отвергают. Рассказав ему правду, она почувствовала себя виноватой, но когда он не захотел слушать, когда он так грубо обошелся с ней, она поняла: ей ни в чем не нужно раскаиваться.
Когда она вышла из-за занавески и увидела разбросанные повсюду вещи Стефена, ее охватил гнев. Обычно он был разумно аккуратен и учил этому Рори. В это же утро брюки Стефена и нижнее белье, носки и башмаки и даже его лучший белый галстук валялись прямо на полу, там, где он их бросил прошлой ночью. На полу валялся и пиджак — последний детский жест гнева.
Анна изрядно потрудилась, приводя все в порядок.
Она убрала все ради Рори, чьи глаза уставились бы на весь этот страшный беспорядок по возвращении из трюма. Ей надо приучить Стефена убирать за собой!
Но устраивать сцены при мальчике она не хотела.
Анна достала кусок кружева и уселась на софу. Она уже успела хорошо потрудиться над отделкой капора миссис Оутис, когда появился из купальни Рори.
— Не забудь почистить зубы, — заметила она. — И прочесть молитвы…
Лицо Рори помрачнело.
— Молитвы? Но ведь уже утро.
— Бог нас слышит весь день, Рори. И кроме того, я что-то сомневаюсь, чтобы ты читал их вчера вечером, с этими Карэнами.
Вошел Стефен с мокрыми волосами, небритый, похожий на какого-то хулигана, выловленного из моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47