– Я.., ну… У меня все украли на ярмарке. Обобрали до нитки.
Использовать ирландский акцент в разговоре с Лауди Ростарн оказалось делом почти что невозможным:
Лили пыталась понять, о чем Лауди толкует ей на своем невообразимом корнуэльском диалекте. Да, из них выйдет славная парочка!
– Да ты совсем из сил выбилась, бедняжечка! Задуй-ка свечку да полезай в кровать. Миссис Хау выдает всего по свечке в неделю на комнату, по воскресеньям, так что нам еще четыре дня сидеть с этим огарком, а тут темно, как в мешке с дерьмом, когда луны нет. Ты голодная? Эх, было у меня немного печенья, да я его съела.
– Я была голодна, но сейчас мне уже все равно. Лили бросила последний взгляд на окрашенные клеевой краской стены и голый дощатый пол, на убогую разнокалиберную мебель, на тусклое зеркальце и потрескавшийся, с отбитыми краями таз для умывания. В комнате было холодно, каково же тут должно быть в феврале? Просыпаться, выбивая дробь зубами, находить покрытую коркой льда воду в тазу и замерзшее с вечера мокрое полотенце… Она задула свечу и забралась под одеяло в расшатанную железную кровать с четырьмя столбиками, два из которых были спилены, чтобы можно было втиснуть ее боком под скат крыши. Вокруг пахло сыростью, плесенью и гнилью. Матрац был комковатый и очень тощий. Лауди подтолкнула к ней половину жесткой подушки.
– Спасибо, – прошептала Лили и задумалась о своей новой товарке.
Сама она, наверное, не так приветливо встретила бы незваную гостью, если бы та вломилась в ее тесную комнатку и еще более тесную постель в третьем часу утра. Однако Лауди, казалось, искренне обрадовалась компании, и это навело Лили на мысль о том, что жизнь в громадном особняке, похожем на средневековый замок, может показаться молодой девушке очень одинокой. Семнадцатилетняя Лауди сообщила, что работает в Даркстоуне уже два года. Коротконогая, коренастенькая, с маленькой грудью и широкими бедрами, она казалась крепкой, гораздо крепче Лили. Ее черные волосы были коротко острижены и вились веселыми кудряшками вокруг живого, смышленого личика. Один из передних зубов был со щербинкой, и всякий раз, когда она улыбалась (а улыбалась она частенько), этот щербатый зуб придавал ей игривый и хитроватый вид. Лили с трудом понимала ее сильнейший корнуэльский акцент, имевший весьма мало общего даже с простонародным английским. К счастью, Лауди говорила медленно, с обдуманной неторопливостью, и это давало Лили время расшифровать только что произнесенную фразу еще до начала следующей.
– Как тут работается? – прошептала Лили в темноте.
На самом деле ей хотелось узнать, что представляет собой хозяин и часто ли происходят сцены, подобные той, которую ей только что довелось увидеть внизу, или же это случайность. Но оказалось, что у Лауди крепкий сон, она, видимо, не слышала ни пистолетных выстрелов, ни падающих люстр, а поскольку Лили дала слово человеку по имени Кобб, что ничего не скажет о происшедшем, она не могла задать прямой вопрос.
– Ну.., не лучше, не хуже, чем в других местах, – Лауди зевнула и повернулась на бок. – Ты, главное, опасайся миссис Хау, она сущая ведьма. Да я лучше быка дразнить стану, чем ей хоть словечко поперек скажу.
– А что она делает?
– Бьет, вот что. Прюденс тут жила, ну служанка, что до тебя работала, так эта Хау так ее отделала, что руку ей сломала. А Сидони, судомойка, два года назад дело было, до меня еще, но мне говорили, что она упала в погреб да чуть не убилась. Хозяевам никто ни словечка не сказал, но внизу-то все знали, что это Хау. А была она, девчонка эта, Сидони, совсем сопливка, всего-то лет двенадцать!
Лили лежала, не двигаясь, охваченная ужасом. В таких домах, стоящих на отшибе, всегда ходит множество легенд и слухов, твердила она себе, тут самая благоприятная почва для сплетен. Несомненно, Лауди преувеличивает.
– А еще сторонись Трэйера, уж что он творит, так это похуже побоев.
Вот этому нетрудно было поверить. Лауди издала еще один зевок, и Лили торопливо заговорила, пока ее усталая наперсница окончательно не погрузилась в сон:
– А хозяин, что он за человек? Ему ведь трудно угодить. Миссис Хау говорила, что он очень разборчив в том, что касается слуг.
Лауди презрительно фыркнула в ответ.
– Ну и здорова же она врать! Да хозяин знать не знает, есть мы или нет, только о своей работе и думает!
– О работе?
– Вот-вот. Он богатый помещик, у него и рудники, и земли, и скот, и много чего еще. А раз миссис Хау врет, будто он разборчивый, так оно и понятно: надо же ей как-то скрыть, что служанки тут не задерживаются. Уходят одна за другой, вот что.
– А ты почему не уходишь, Лауди?
– Лопни моя печенка, куда ж я пойду?
– Разве у тебя нет семьи?
– Не, меня сюда взяли прямо из приюта. На какое-то время обе девушки умолкли. Лили решила, что Лауди уже спит, и заговорила тихо-тихо, чтобы ее не разбудить, если это так:
– А хозяин бывает буйным?
– Хозяин? Да нет, он просто бирюк. От него и слова-то не услышишь, не то чтоб чего еще. Говорят, от него жена сбежала, бросила его вроде как, да она и умерла уже.
– Когда, Лауди? Когда это случилось?
– Не знаю. Меня тут не было. У него брат есть, молодой хозяин, да только он не тут живет, а где-то в Девоншире, вроде бы с их матерью, а сюда приезжает, только когда товар есть. Говорят, он завтра приедет. Он контрабандист, у него свой корабль.
Этому Лили решительно не поверила. Пока она обдумывала свой следующий вопрос, Лауди захрапела.
Лили тоже закрыла глаза, беспокойно ворочаясь на жестком, неудобном тюфяке. Слава Богу, хоть клопов нет. Створчатое окно, должно быть, выходило на море, потому что в наступившей тишине явственно слышался таинственный шепот волн. Она попыталась привести свои мысли в порядок, но воспоминания путались, сменяясь у нее в голове, словно бесконечно тасуемая колода карт. Мысленным взором Лили видела, как ее кузен потягивает мадеру, сидя у огня и вытянув ноги на каминную решетку. Она видела лица детей, мимо которых проскользнула в переулок, видела, как Трэйер Хау грубо пялится на нее, и тотчас же вслед за этим – злобный взгляд его матери и две седые пряди в ее темных волосах.
А потом перед ее мысленным взором, вытеснив все остальные воспоминания, возникло страдальческое, озлобленное лицо Дэвона Дарквелла. Какое странное тепло проступило в этом лице, когда он спросил: “Что же ты делаешь в моем доме. Лили?” Но потом он назвал ее чертовой служанкой. Вспомнит ли он ее, если они снова встретятся? Лили была твердо уверена лишь в одном: даже если она покинет этот дом прямо завтра, его лицо ей не суждено забыть до конца своих дней.
Глава 3
В половине пятого утра, полусонная, едва не падая с ног от усталости и поеживаясь от холода. Лили умылась ледяной водой и кое-как оделась в полной темноте. Голые ступени служебной лестницы она нашла, пересчитав их одну за другой собственными боками, и спустилась на четыре узких марша в подвал, держась за стену. Доркас уже хлопотала в кухне, слабо освещенной фитилем лампы. Она велела Лили разжечь огонь в кухонном камине (причем стало ясно, что ей впервые за всю свою молодую жизнь приходится кому-то что-то приказывать), а потом еще два наверху – потому что утро выдалось холодное, – в столовой и в библиотеке хозяина. Лили дочиста вымела ложе кухонного камина, принесла ящик угля и принялась за дело.
– Разве вы не хотите сначала почистить решетку, мисс? – робко спросила Доркас, подходя к ней сзади. – Надо обязательно, миссис Хау так: говорит. Все решетки каждое утро.
– Ах да, я.., я забыла.
Откинувшись на пятки, Лили внимательно осмотрела черную от копоти каминную решетку. Им с отцом порой приходилось в жизни туго, но никогда они не были настолько бедны, чтобы не позволить себе нанять хоть одну служанку. Она могла приготовить растопку и разжечь огонь в камине без всяких затруднений, но еще ни разу в жизни ей не доводилось самой чистить решетку.
– Э-э-э.., гм… Доркас, как ее чистят?
– Да разве вы не знаете? – Бесцветные глазки Доркас расширились от удивления.
– Я прислуживала за столом у своей прежней хозяйки, понимаешь? Мне не приходилось чистить решетки.
Это была глупейшая отговорка, но ничего более умного она с ходу придумать не сумела.
На лице Доркас отразились в равной степени недоверие и испуг. Тем не менее она показала Лили, как чистить щеткой с графитом и полировать наждачной шкуркой решетку, щипцы и кочергу. Это была грязная, утомительная работа, отнимающая много времени. Переходя от одного камина к другому, а затем и к третьему, Лили все никак не могла уразуметь, какой смысл в том, что она делает. Что толку начищать каминную решетку до блеска, если вслед за этим приходится разжигать огонь и пускать все свои труды насмарку? Почему бы не чистить решетку хоть через день, а еще лучше раз в неделю?
Поблизости, разумеется, не было никого, с кем она могла бы обсудить этот вопрос, но он приходил ей на ум снова и снова по мере того, как тянулось это бесконечное первое утро: поводов было предостаточно. Зачем мыть каменный пол в судомойне каждый день перед завтраком? Какой смысл каждое утро выбеливать ниши подвальных окон? И неужели бронзовые ручки, петли и накладки дверей нуждаются в ежедневной полировке?
К половине восьмого она умирала с голоду и устала так, будто проработала полный день. Однако завтрак в столовой для слуг состоял всего-навсего из кусочка сыра и пресной лепешки, оставшихся после вчерашнего ужина, да кружки пива. Каждый кусочек показался Лили манной небесной, она ела так, словно сразу после завтрака ей предстояло умереть. Миссис Хау сидела во главе длинного деревянного стола под намалеванным на стене изречением, гласившим: “Чистота – залог благочестия”. В ее присутствии разговаривать было невозможно, разве что шепотом, почти украдкой. Стрингер, дворецкий, молча сидел на противоположном конце стола. Оба они не принимали участия в трапезе. Между ними – по старшинству, принцип которого оказался слишком сложным для понимания Лили, – располагались все остальные слуги: камердинер хозяина (это был Трэйер), повариха, горничные, поломойки, судомойки, поварята, конюх и два его помощника, кучер, три лакея, молочницы и прачки.
Она поняла лишь, что занимает в этой иерархии самую низшую ступень. Преимущество такого положения заключалось в том, что ее ирландский акцент тоже мог еще немного отдохнуть за ненадобностью. Единственным сотрапезником, обратившим на нее внимание, оказался конюх, огненно-рыжий голубоглазый весельчак и плут по имени Гэйлин Маклиф. По его собственному признанию, во всем Корнуолле не найти другого парня, который так ловко управлялся бы с лошадками – четвероногими и двуногими, – как он сам. Лили его заигрывания показались чрезвычайно нелепыми и безобидными. Небольшого роста, жилистый и крепкий, он слегка косил на один глаз, но это его ничуть не портило, даже наоборот, только усиливало его привлекательность. Он был неотразим. Слушая его хвастливые байки, Лили почувствовала себя почти довольной жизнью, как вдруг заметила через стол нахмуренное и обиженное лицо Лауди. Ее жизнерадостное дружелюбие исчезло без следа, по всему было видно, что она ревнует. Поняв это, Лили умолкла и до самого окончания завтрака просидела, уткнувшись носом в тарелку.
Остаток утра прошел в самых разнообразных хлопотах на кухне. Она получала робкие указания от Доркас и бесчисленные приказы от миссис Белт, острой на язык седовласой поварихи. Ближе к полудню миссис Хау зашла в судомойню, где Лили мыла посуду, и, трясясь от негодования, никак не вязавшегося с тяжестью проступка, сообщила ей, что она плохо вычистила каминную решетку в библиотеке и придется сделать это заново. Шатаясь от усталости, девушка вернулась в библиотеку, вооруженная щеткой и наждаком, и принялась за работу.
Лауди нашла ее там четверть часа спустя.
– Бог мой, да ты глянь на себя-то! Лицо у тебя – ну точь-в-точь как у лакея леди Алисии, но он-то арап, сроду такой. На, держи.
Лили взяла скомканный носовой платок, который протягивала ей Лауди, и протерла щеки, с ужасом обнаружив на нем неимоверное количество жирной черной сажи.
– Кто такая леди Алисия? – спросила она, вытирая почерневшие до локтей руки.
– Приятельница хозяина. Приезжает иногда к гости вместе с его матерью. На, держи еще вот это.
И Лауди протянула ей выцветший застиранный чепец с измочаленными завязками.
– Ох, Лауди! Я расплачусь, как только смогу, честное слово.
– Да ну тебя! Быстро побежали вниз, пока хозяин не вернулся.
Работу низшей прислуги в барских покоях, как поняла Лили, полагалось заканчивать до обеда, чтобы, не дай Бог, не оскорбить неприглядным зрелищем взор кого-либо из “благородных” после часа дня.
– Хау говорит, что тебе надо еще раз выбелить колодцы подвальных окон, утром, мол, не справилась, а потом вернуться сюда и закончить, – пояснила Лауди, глядя, как Лили прячет под чепцом свои темно-рыжие волосы. – Красивые у тебя волосы, – добавила она со вздохом, перебирая свои собственные короткие черные кудряшки.
Лили вспомнила, как Гэйлин Маклиф флиртовал с нею за завтраком.
– Вот и мой ухажер так считает, – вдохновенно солгала она, слишком поздно вспомнив, что ей положено быть ирландкой.
– А у тебя есть ухажер?
– Ну да, мы помолвлены.
И опять лицо Лауди осветилось широчайшей щербатой улыбкой.
– Ну что ж, – заметила она, ведя Лили вниз по черной лестнице, – это же отлично!
Обед прошел так же безрадостно, как и завтрак. Лили казалось, что у нее не хватит сил подняться из-за стола. То, что с нею происходило, даже в самом бурном порыве фантазии уже никак нельзя было назвать приключением. Больше всего на свете ей хотелось прилечь где-нибудь хоть на несколько минут и закрыть глаза. Все тело ныло, взывая об отдыхе, кожа на ладонях была содрана, ногти обломались и почернели. Накопившаяся усталость была столь велика, что одной лишь еды не хватало для восстановления сил. Но ей еще предстояло белить ступени, щипать кур, лущить горох, чистить кухонную утварь и переделать еще тысячу дел для других слуг, каждый из которых был выше ее по положению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29