– А теперь, я думаю, вам следует прилечь, – сказала она, нагибаясь, чтобы надеть на него чулки и башмаки. – Если ваши “посетители” действительно явятся, у вас будет достаточно времени, чтобы сесть прежде, чем они войдут.
– Я приму их внизу.
– Но это же безумие! – Увидев его выражение, она наклонила голову. – Я хотела сказать, милорд, что вы…
– " Я тебе уже говорил: перестань величать меня милордом.
– Да, сэр. Я только хотела сказать, что мне это кажется неразумным.
– А почему ты считаешь, будто твое мнение меня интересует хоть в малейшей степени?
Лили закончила шнуровать ботинки и плавно поднялась на ноги.
– Я вовсе так не считаю. Извините. Сама не могу понять, что это на меня нашло.
Она стояла, опустив глаза, но губы у нее сжались от возмущения. Дэвон увидел, как ее пальцы сжались в кулаки раз, другой, третий, пока она наконец не овладела собой настолько, чтобы поднять голову и посмотреть на него. Он подивился ее самообладанию: лицо девушки было спокойным, зеленые глаза смотрели холодно и строго. Но он почувствовал, как под этой напускной холодностью бурлит гнев.
Сделанный ею реверанс был безупречно грациозен и на сей раз лишен иронии. Если она ему больше не нужна, проговорила Лили, она просит разрешения уйти.
Но она выдала себя, когда повернулась и направилась к дверям, так и не дождавшись разрешения.
– Лили.
– Милорд?
Завязался немой поединок взглядов. Лили уступила первая.
– Сэр? – кротко переспросила она. Прошла еще минута. Наконец Дэвон тоже пошел на попятный:
– Возможно, ты права, мне следует принять их здесь. Сидя за столом.
– Очень хорошо, сэр.
Ей хотелось сказать совсем другое. Например:
"А почему вы считаете, будто ваши действия меня интересует хоть в малейшей степени?” Это доставило бы ей несказанное удовлетворение, хотя и не было правдой.
– Вы сможете позавтракать самостоятельно? – спросила она бесстрастно.
– – Да, спасибо.
Теперь его голос звучал вежливо, почти по-доброму. Это было своего рода перемирие.
– Тогда я пойду. Миссис Хау меня, наверное, уже ищет. Я вернусь, если хотите. Как только смогу.
Он кивнул. Еще мгновение их взгляды оставались скрещенными, а потом она ушла.
Лили думала, что ее отсутствие было не таким уж долгим, однако, спустившись в столовую для прислуги, убедилась, что завтрак уже закончился и в помещении никого нет, кроме Доркас и еще одной судомойки, убиравших со стола. Личико Доркас, обычно неотличимое по цвету от ее холщового чепца, раскраснелось.
– Миссис Хау говорит, вы должны зайти к ней в комнату. – доложила она, едва завидев Лили.
– Когда, Доркас? Когда она велела мне зайти?
– Прямо сейчас, мисс. Ух, и злющая же она! – Тусклые глазки непривычно блеснули от возбуждения.
Лили оглядела длинный стол в надежде найти какие-нибудь остатки завтрака – обломок бисквита или недопитую чашку чая, – но он был пуст: даже полчища саранчи не могли бы обглодать его так чисто. На нее обрушилась волна усталости и тоски. А теперь ее ждет встреча с рассерженной и мстительной миссис Хау, которая, несомненно, возложит на нее какую-нибудь тяжелую работу за то, что она опоздала, а у нее даже нет под рукой никакого правдоподобного объяснения.
Комнаты экономки находились в коротком конце узкого, загнутого в форме буквы L коридора. Быть приглашенной туда для беседы само по себе считалось среди прислуги ужасным наказанием, которого всеми силами следовало избегать. С Лили этого пока не случалось, но среди слуг до сих пор были живы воспоминания о том, что произошло с Норой Пенглнан, шестнадцатилетней горничной, служившей в Даркстоуне за несколько месяцев до появления Лили. Подвальная версия совершенного ею злодеяния сводилась к тому, что она забыла переменить простыни в комнате младшего мистера Дарквелла в день стирки. Тот факт, что в роковой для нее день Нора по неизвестным причинам дважды лишилась чувств, очевидно, не был принят во внимание. Что именно произошло между девушкой и миссис Хау, так и осталось тайной; Нора вернулась после беседы вся дрожа и побелев, как мел, но ничего рассказывать не стала. Через несколько дней она сбежала из дома.
"Я не боюсь миссис Хау, – твердила себе Лили, проходя по коридору. Однако она заметила, что не спешит; непредвзятый наблюдатель сказал бы даже, что она еле волочит ноги. – Я ее не боюсь. – повторила она, фыркнув и решительно расправляя плечи, – потому что я не какая-нибудь Нора Пенглнан, бедная, необразованная девушка, которую может запугать угрозами мелочно жестокая экономка. Я – Лили Трихарн. Моя мать была настоящей леди, мой отец был дворянином”. Правда, ее отцу приходилось зарабатывать себе на жизнь, и некоторые из его занятий нельзя было считать безупречными в самом строгом смысле этого слова. Но он был хорошо воспитан и прилично образован, к тому же, насколько было известно Лили, он никогда не совершал бесчестных поступков.
Какой же все это вздор! Честное имя ее отца не имело никакого отношения к делу, да и ее собственное имя тоже. Ей предстоит выдержать неприятный разговор со злобной и вздорной женщиной, вот и все. Но что, если, изображая из себя прислугу на протяжении двух с лишним месяцев, она и в самом деле начала думать и чувствовать как прислуга? Вздор, повторила про себя Лили и решительным жестом трижды постучала в дверь комнаты миссис Хау.
– Да?
Она открыла дверь и вошла. Запах свежей выпечки все еще витал в комнате. Еще бы: этим утром миссис Белт пекла ячменные лепешки, которых никому из слуг, за исключением разве что Трэйера, не суждено было отведать. Экономка сидела за конторкой, просматривая счета. Она сделала вид, что не замечает Лили, и та поняла, что это первая стрела из ее арсенала. Сложив руки на поясе, девушка приняла, пожалуй, несколько преувеличенную позу вежливой покорности. Секунды шли, и ей стало отчасти даже смешно: она ожидала от своей противницы более хитроумной тактики. Но было нечто настораживающее в руках миссис Хау, лежавших на столе, – в этих тяжелых, по-мужски грубых руках. Одного вида этих рук было довольно, чтобы сделать самую мысль о веселье неуместной, не соответствующей моменту. Беспокойство Лили возросло вопреки ее собственной воле.
После затянувшегося молчания миссис Хау положила наконец перо и подняла голову. Она так долго поедала Лили взглядом, не говоря ни слова, что девушку стал разбирать нервный смех. Бедная Лили была готова выпалить в лицо экономке признание в совершении самых невероятных преступлений, лишь бы не видеть устремленного на нее, невыносимо действующего на нервы пристального взгляда. Это трюк, напомнила она себе, специально рассчитанный на то, чтобы смутить и запугать невежественную служанку. И все же ей с первого взгляда стало понятно, что эти свирепо выпученные бульдожьи глазки ничего не упустят. Возможно, в эту самую минуту они отыскивали на платье Лили непросохшие места или, хуже того, неотстиравшиеся пятна крови, которые она попыталась скрыть под фартуком. Тем не менее она каким-то чудом сумела сохранить спокойствие и не отвести глаз, хотя ей очень этого хотелось. Она знала, что того же хотелось и самой миссис Хау.
Экономка поднялась на ноги, тяжелая связка ключей у нес на поясе громко звякнула. Несмотря на свою тучность, она двигалась с плавностью питона.
– Ты пропустила завтрак, – заметила миссис Хау, остановившись сбоку от стола. Ее голос звучал подозрительно мягко.
– Да, мэм, – Лили покаянно склонила голову.
– Но ведь это против правил, не так ли?
– Да, мэм.
– Что же тебя так задержало в комнате хозяина? Ведь ты собиралась только отнести ему поднос с завтраком?
– Этого я не могу сказать.
– Не можешь сказать? Значит ли это, что ты не знаешь?
Все мысли вылетели из головы у Лили.
– Я.., я потом поднялась к себе в комнату… Я забыла.., мне хотелось переменить чулки.
– Чулки? Зачем?
– Я.., я не знаю.
– Может, по глупости? Может, ты просто глупа, Лили?
– Нет, мэм. Я просто.., переменила чулки. Боже, как все это отвратительно! Лили почувствовала, как внутри у нее все сжимается от гнева.
– Но я же велела тебе немедленно возвращаться на кухню и помочь поварихе, не так ли? – Миссис Хау все еще говорила, не повышая голоса.
– Да, мэм.
– Значит, ты ослушалась моею приказа?
– Я…да.
– Почему?
Лили с тиснула зубы.
– – Не знаю. Я забыла.
Миссис Хау подошла ближе. Они были одного рос-га, и теперь их лица оказались в нескольких дюймах друг о г друга. Чтобы не смотреть в глаза экономке, Лили сосредоточила свой взгляд на угрюмо поджатых губах миссис Хау. Они прилегали друг к другу, как две “ половинки булочки, разрезанной острым ножом.
– Забыла? – прошептала экономка. – Потому что ты глупа?
Лили не могла ответить.
– Ты глупа, Лили?
– Нет. Нет, мэм.
– Нет? Тогда почему же ты не сделала того, что было ведено?
– Я.., не подумала.
– Потому что ты глупа?
Горло Лили свело судорогой. Она не могла вымолвить ни слова.
– Скажи это, – торопила миссис Хау. Ее голос превратился в хрипловатое довольное урчанье. – Признай это.
– Нет, прошу вас, – умоляюще прошептала Лили.
– Скажи!
– Нет. Я не глупая. – Но жгучая предательская слеза покатилась у нее по щеке: это было хуже, чем признание вслух. Лили обреченно склонила голову.
Экономка бесшумно отступила на шаг и подхватила два металлических ведерка, стоящих на столике рядом с конторкой. Ее движения стали резкими и угловатыми, в глазах засветилось удовлетворение.
– Глупость – одна из личин Сатаны. Она подлежит наказанию, ибо порок прячется под нею. Он скрывается под брюхом змея, подкарауливая невинных и незапятнанных. Порок должен быть наказан. – Она подошла к Лили и вручила ей ведра, каждое из которых вмещало не больше галлона . – У нас кончился песок для чистки полов. Лили. Я хочу, чтобы ты наполнила оба чана в сарае при кухне. Доверху. Пользуйся только этими ведрами и не останавливайся, пока не наполнишь оба чана. Если ты прервешься, я опять тебя накажу. Поняла?
– Да, мэм.
Бессилие переросло в бешенство, поражение обернулось ненавистью. Лили готова была задушить миссис Хау голыми руками.
– Мы вместе изгоним дьявола, Лили. Поблагодари меня за это. – Экономка подошла ближе. – Поблагодари меня.
– Благодарю.., вас. Благодарю вас… На мгновение Лили закрыла глаза.
– Мэм.
Миссис Хау улыбнулась. В непроглядной черноте ее взгляда девушка увидала настоящее злобное торжество. Лили вышла из комнаты вся дрожа.
***
К полудню слепящий лимонно-желтый диск солнца добрался до середины бесцветного небосвода и застыл неподвижно, заливая светом темные скалы, показавшиеся из моря при отливе, подобно спинам древних чудовищ. До самого подножия дюн песок был влажен и хранил следы морской пены.
Лили опустилась на корточки возле последней из вырубленных в скале крутых ступеней и наполнила песком оба ведерка. Выпрямившись, она взглянула на море, вздыбившееся сверкающими бурунами до самой линии горизонта. Платье у нее на спине взмокло от пота, он крупными каплями стекал по лицу. Здесь, у берега, хоть чуть-чуть задувал соленый ветер, зато наверху, среди хозяйственных пристроек позади дома, воздух был совершенно неподвижен.
Она захватила обеими горстями края фартука, чтобы хоть как-то смягчить боль от впивающихся в мякоть ладоней тонких дужек, но это больше не помогало. Волдыри, вздувшиеся уже несколько часов назад, прилипали к ткани, выпустить ведра из рук в конце путешествия стало настоящей пыткой. Склонив голову и ссутулив плечи, Лили принялась карабкаться вверх по ступеням.
Семьдесят две ступеньки. На двадцать седьмой была устроена деревянная площадка. Лили остановилась на ней, чтобы перевести дух. От внезапной остановки у нее закружилась голова. Закрыв глаза и стараясь утихомирить мучительно колотящееся сердце, она судорожно уцепилась одной рукой за грубо сколоченные перила. Проще всего было бы упасть в обморок, но такого удовольствия она миссис Хау не доставит. Однако один из чанов в кухонном сарае все еще был пуст, а второй полон едва ли наполовину. Простая арифметика подсказывала ей, что впереди еще не меньше семи часов таскания песка.
Если бы она хоть могла заплакать! Сейчас, когда никто ее не видит, можно было бы себе позволить выплакаться от души. Но, как ни странно, слезы не шли. Против собственной воли Лили удерживала их вместе с яростью и отчаянием, возможно, наказывая сама себя за ту минутную слабость, за позорную капитуляцию, когда не выдержала и заплакала на глазах у миссис Хау. Иногда ей удавалось вспомнить о Дэвоне. Что он сейчас делает? Все ли с ним в порядке? Приходили или нет те таинственные “посетители”, которых он так опасался? Но вскоре возвращалась боль, и мысли начинали путаться. Ей было слишком больно, чтобы долго думать о чем-либо. Миссис Хау нашла в ее душе уязвимое место – гордость, достоинство, самоуважение – и ударила прямо в него. Лили была ранена. Она истекала кровью.
Подняв ведра, девушка вновь принялась подниматься по ступеням. Спина горела, и не было никакой возможности унять ноющую боль в пояснице. Солнце палило нещадно, во рту у нее было так сухо, словно она наглоталась того самого песку, который несла в ведрах. За двенадцать ступеней до вершины она подняла голову, но не сразу узнала человека, стоявшего наверху. Он держался за перила с обеих сторон, загораживая дорогу. Потом, прищурившись на ярком солнце, она разглядела его. Трэйер.
Ну, ясное дело. Он пришел позлорадствовать. Хотя ноги у нее были как будто налиты свинцом, Лили ускорила шаг, распрямив плечи и выставив вперед подбородок. Она пыталась казаться спокойной, хотя и знала, что ее лицо взмокло от пота, покраснело и, возможно, покрылось веснушками. Потом ей пришло в голову, что глупо разыгрывать спектакль перед Трэйером Хау. Он того не стоил. Во всем ее пылающем болью теле не нашлось ни единой косточки, которой не было бы безразлично, что он о ней думает. Она упрямо шла наверх и остановилась на три ступеньки ниже его.
– Извините, – громко сказала Лили, мысленно гадая, как долго он намерен держать ее здесь, загораживая путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29