– А теперь расскажи нам, кто ты такой, – выпалил он. В его темных глазах сверкала ярость. – Еще никто не позволял себе так оскорблять мистера Маккрея! Ты слышишь меня? Никто!
Взгляд Брина был прикован к залитому потом лицу Маккрея.
– Ты, Маккрей, наверное, слышал обо мне, – тихо сказал он. – Джон Брин.
Маккрей дернулся, как будто в него выстрелили. У него отвисла челюсть, и он ошалело уставился на высокого, широкоплечего мужчину. Джон Брин был легендой. Маккрей молился на него, следовал его примеру в сколачивании своего состояния. Бесспорно, он добился определенного успеха, но его достижения не шли ни в какое сравнение с успехами Брина, который воистину был владельцем огромной империи. Более того, Маккрей мечтал, что в один прекрасный день у них появятся общие интересы, что когда-нибудь Брин одобрит его достижения.
Но Нож все испортил.
– Мне плевать, кто ты, – прошипел он, с трудом преодолевая желание выхватить пистолет. Его пальцы конвульсивно сжимались и разжимались. В полуденном солнечном свете, пробивавшемся через бархатные шторы, его лицо казалось уродливым, темные глаза мрачно блестели. – Уберите свои чертовы пушки и дайте мне позвать доктора к мистеру Маккрею, иначе…
– Заткнись, Нож, – оборвал его Маккрей и поднялся на нетвердые ноги. Кровь все еще сочилась из раны, лицо сохраняло неестественную бледность. Он протянул Брину здоровую руку и улыбнулся: – Рад познакомиться с вами, мистер Брин, очень рад. Если бы я знал, кто вы, мы бы избежали всех этих неприятностей. Готов помочь вам любым способом, сэр.
– Приятно слышать это.
– Как я понимаю, за девчонку Монтгомери объявлено вознаграждение. – Колени Маккрея подогнулись, но он силой воли заставил себя стоять прямо. – Больше мне ничего не известно, мистер Брин. Связано ли это с вашим стремлением поймать ее?
– А вот это уже тебя не касается, Маккрей.
Брин опустил ружье, разгладил усы и с презрением оглядел заставленную мебелью, кричаще отделанную гостиную.
– Я собираюсь купить ранчо в этих краях, – поспешно сообщил ему Маккрей. Неожиданно эта комната с бархатными шторами, глубокими креслами, аляповатым диваном, картинами в позолоченных рамах и обоями с ворсистым рисунком, сладковатый аромат духов, витавший во всех помещениях этого двухэтажного особняка, – все, что прежде он считал верхом элегантности и стиля, показалось ему дешевым и нелепым. – Ранчо, которое я намерен купить, – это действительно изумительное место. Я перееду туда, как только договорюсь с нынешним владельцем, – продолжал Маккрей. – А пока я временно поселился здесь. Естественно, я снял весь особняк для своих людей, – похвастался он и посмотрел на неподвижную как статуя, забрызганную кровью женщину, сидевшую на краешке дивана.
В своей жизни Белль Мэллори повидала и огонь, и воду и знала, что каждый шаг должен быть тщательно продуман, когда перед тобой стоит вооруженный незнакомец.
– Белль, ну что ты расселась! – нетерпеливо вскричал Маккрей. – Где твои манеры, женщина? Принеси виски или бренди для нашего гостя. Мистер Брин очень важный человек.
– Лайн, мне кажется, что в первую очередь тебе нужен доктор… – тихо проговорила она и, получив одобрение Брина, встала.
– Не нужен мне никакой доктор. Пуля пробила мякоть. Она только задела меня. – Маккрей выдавил из себя слабую улыбку. – Между прочим, отличный выстрел, мистер Брин.
Брин даже не удосужился ответить. Лайн Маккрей с его лакейскими манерами, амбициозностью и тошнотворным чванством представлял для него интерес только как способ выйти на Джулиану.
– Барт, – вдруг сказал он, бросив взгляд на своего управляющего, – почему бы вам с ребятами не проводить этого парня, – он указал на Ножа, – в «Десять галлонов» и не поставить ему выпивку? Оставайся там и не выпускай никого из салуна, пока я не разрешу. Мы с мистером Маккреем обсудим кое-какие дела наедине. – Затем он довольно вежливо обратился к Белль, с бесстрастным видом ожидавшей указаний: – Вы можете принести бренди. А также бинты и мазь для мистера Маккрея. Вряд ли будет разумно, если он умрет от потери крови, прежде чем послужит на благо нашему делу, не так ли, мэм?
Когда все ушли, Брин повернулся к Маккрею:
– Мы еще раз обсудим все детали, вплоть до цвета шляпы Уэйда Монтгомери. А потом я разработаю для тебя план, как поймать эту докучливую банду воров.
– Ценю вашу помощь, мистер Брин. Позвольте заверить вас, что я сделаю все возможное, чтобы отплатить вам…
– О, ты действительно заплатишь мне, Маккрей. Поверь мне.
При виде холодной улыбки на лице Брина Маккрей больше не сомневался в истинности его слов.
В тот самый момент, когда Брин выстрелил в Маккрея, Коул боролся с желанием изрешетить Джила Киди.
Молодой техасец в открытую нанес ему оскорбление: он танцевал с Джулианой один танец за другим. Глупо улыбаясь, он кружил ее по комнате, его руки сжимали ее талию, глаза горели, как звезды в летнюю ночь. Его голос отдавался в ушах Коула скрежетом песка по мрамору.
Естественно, и другие мужчины танцевали с ней – все, кроме Коула, – но в ярость его приводил именно Киди. Возможно, потому, что глаза Джулианы вспыхивали, когда она смотрела на рыжеволосого ковбоя. Или потому, что она весело смеялась всему, что он нашептывал ей. Или потому, что, танцуя с ним, она, казалось, забывала обо всем вокруг.
«Ведь именно этого ты хотел, не так ли? – сердито спросил себя Коул, сев в кресло в углу и наблюдая, как Джулиана грациозно скользит по дощатому полу. – Она обратила свое внимание на другого, на Киди. А почему бы и нет? В отличие от тебя он стабильный, покладистый, у него есть стремление обосноваться на одном месте. Он хорошо позаботится о ней».
Но сделает ли он ее счастливой? Вспомнив, с каким восхищением смотрела на него Джулиана, лежа на пуховой перине, какое счастье отражалось в ее глазах, Коул спросил себя: а действительно ли она чувствует к Киди то же самое, что, по всей видимости, чувствовала к нему? Впрочем, какая разница? Главное, что он обеспечит ей безопасность и покой.
Тогда почему ему так трудно бороться с желанием вскочить и въехать этому тощему техасцу по физиономии?
Наконец Джулиана решила передохнуть и села рядом с братьями. Скунс подал ей вина. Коул устремил взгляд на братьев Монтгомери. В этой хижине царит атмосфера тепла, дружбы, радости. Даже когда со всех сторон подступает опасность – Коул чует эту опасность так же явственно, как запах свежесваренного кофе, – члены банды братьев Монтгомери, Джулиана и Киди чувствуют себя прекрасно. Им уютно, легко в обществе друг друга, нравится делиться своими заботами, вместе проводить вечера, танцуя, смеясь и болтая перед очагом. Он же не умеет всего этого. Долгие годы у него не было не только семьи, но и просто дорогого сердцу живого существа, поэтому здесь ему тесно и душно. Он стремится наружу, в горы, к костру под открытым небом, к вольному ветру и ночным обитателям гор в качестве товарищей и…
Коул одернул себя. Он едва не представил Джулиану частью этой картины. Да, ему действительно хотелось бы увезти ее с собой в горы, положить на душистую траву, распустить ее волосы и предоставить их воле ветра, увидеть, как луна освещает ее лицо. Ему бы хотелось по очереди расцеловать ее очаровательные веснушки, потом расстегнуть пуговицы на платье и медленно, неторопливо ласкать ее под звездным небом Аризоны.
Что с ним случилось? Ведь он одиночка. Ему никто не нужен.
Проклятие, что она сделала с ним?
Внезапно он вспомнил, как сегодня она держала ребенка на руках, и у него пересохло в горле. Эта картина сотворила забавную штуку с его сердцем. В нем появились нежные чувства, совсем ему не знакомые. Однако он не имеет на них права, особенно при его образе жизни. Это сумасшествие – мечтать о жене и ребенке.
Кроме того, желания редко соответствуют возможностям. Он понял это много лет назад, в приюте.
«Мне здесь не место», – снова, с еще большей убежденностью подумал Коул и встал, чем вызвал удивленные взгляды Серого Пера и Янси, увлеченно игравших в шашки. Не посмотрев на Джулиану, чья голова была склонена к Киди, он вышел из хижины.
У Джулианы упало сердце, когда она увидела, что Коул уходит. Все то время, что она танцевала с Киди, флиртовала с ним, болтала без умолку, она ждала, что Коул подойдет к ней, пригласит на танец или просто бесстрастно посмотрит на нее – она ждала от него хоть малейшего проявления эмоций. Но он остался бесстрастным. Ни разу не попытался заговорить с ней и смотрел на нее с полным равнодушием. Она почувствовала на сердце великую тяжесть.
Неужели лишь потому, что в Сент-Луисе она считалась признанной красавицей, она возомнила, будто способна пробудить интерес у любого мужчины? Коул Роудон просто воспользовался ею, когда она оказалась под рукой. А потом его интерес иссяк. Уж лучше смириться с этим и забыть о нем.
Она с трудом сдержала рвавшиеся наружу рыдания.
– Иди сюда, сестричка, – позвал ее Уэйд. Он сильно сжал ее плечо, но в этом пожатии чувствовались тепло и забота.
Уэйд впервые в жизни оказался перед необходимостью вмешаться в сердечные дела другого человека. Поступи он так с Томми, тот пристрелил бы его на месте, однако унылый вид сестры не оставлял ему выбора. Видеть ее страдания было невыносимо, и он взмолился о том, чтобы любовный недуг никогда не поразил его самого.
– Тебе не надо ломать передо мной комедию. Я вижу, что беспокоит тебя, Джулиана. То же, что и Роудона. – Уэйд вздохнул. – Черт, ну почему ты не пойдешь к нему и не поговоришь? Или еще лучше – поцелуешь его и скажешь, что прощаешь.
У Джулианы от удивления вытянулось лицо.
– Уэйд, – придя в себя, огрызнулась она, – не лезь не в свое дело. Мне нечего прощать. Между мной и Коулом Роудоном ничего нет. Если не считать… благодарности. Он действительно не раз спасал мне жизнь.
– Гм…
Скептическое выражение на лице брата возмутило Джулиану.
– О, да ты такой же невыносимый, как и Коул. Удивительно, как только женщины научились терпеть вас, мужчин? Даже ты, мой родной брат…
– В чем дело? – Томми обнял Джулиану за плечи. – Большой братец создает тебе проблемы, малышка? Скажи только слово – и я превращу его в половую тряпку.
– Думаешь, у тебя получится? – По холодному блеску в глазах Уэйда было ясно, что ему не терпится продолжить разговор, но наедине с сестрой.
– Запросто, – заявил Томми. – Смотри…
Джулиана поспешно встала между ними.
– Я помню, как мама разводила вас по разным углам дома и нагружала работой, чтобы не допускать драк. Мне нужно делать то же самое?
Вызывающее выражение исчезло с лица Томми.
– Ты помнишь маму, Джулиана? Ты ведь была такой маленькой…
– Помню.
Как ни странно, но сейчас она помнила мать лучше, чем раньше. Очевидно, присутствие Уэйда и Томми, так не похожих на тех неугомонных мальчишек, образ которых хорошо сохранился в ее памяти, и в то же время почти не изменившихся, разбудило в сознании давние воспоминания.
– Она любила петь, когда готовила ужин. Соединяла куплеты из разных песенок в одну. У нее это здорово получалось. А еще я помню, что ее волосы были шелковистые на ощупь. Перед сном она долго расчесывала мои волосы, а потом разрешала расчесывать свои – провести щеткой не меньше ста раз.
Томми задумался.
– От нее пахло лимонной вербеной. С тех пор этот запах всегда напоминает мне о ней.
Уэйд тоже поддался воспоминаниям, теплым, как летний дождь.
– Она была замечательной женщиной, – тихо проговорил он. Из всех троих он помнил ее лучше всех. – Большую часть времени она грустила. Думаю… она всегда была благодарна папе за то, что он женился на ней и увез из салуна, где она работала. Однажды она призналась мне, что ненавидела свою работу. Трудно представить маму в таком заведении. Наверное, некому было помочь ей, а она нуждалась в деньгах. С первого взгляда было ясно, что салун – не место для нее. Мама была нежной, спокойной. Когда я упал с крыши Элама Поттера и сломал руку, она на цыпочках зашла в мою комнату, думая, что я сплю, и долго гладила по щеке. Ее прикосновения были легкими как перышко.
– Ты прав, – согласился с братом Томми. – Когда она сердилась на нас, мы готовились к взбучке, а она только говорила, что очень расстроена, и давала нам какое-нибудь поручение. Но никогда не била.
– Папа тоже не бил, но наказания его всегда отличались суровостью, – сухо заметил Уэйд. – Помните, как однажды, после воскресной школы, мы решили научить Джулиану грести? Она упала в воду и испортила свое новое платье.
– Я отлично помню тот день! – Смеясь, Джулиана переводила взгляд с одного на другого. – Мама долго шила это платье и закончила за ночь до занятий в воскресной школе. По рукавам шла отделка из белых и розовых лент, на груди был кармашек из кружев. Когда вы выловили меня из воды, кармашек был оторван, а в кружеве запутался головастик.
– И ты была в грязи с головы до ног! – со стоном закончил Томми.
– И набросилась на нас, заявив, будто бы мы хотели утопить тебя!
– Ты не ошиблась, – счастливо улыбнулся Томми.
Ахнув, Джулиана схватила его за грудки.
– Я всегда это знала! – воскликнула она. – Но вы упорно все отрицали.
– Папа наказал нас, заставив целый месяц колоть дрова старой вдове Додд. И запретил брать с нее деньги. Когда я вспоминаю о волдырях…
– Папа наказывал нас и построже, – возразил ему Уэйд. – Когда я вспоминаю о наших проделках…
Глаза Джулианы наполнились слезами. Это были слезы счастья и печали. Родителей уже нет на свете, их убил пьяный грабитель, решивший поживиться в магазине. Однако Уэйд и Томми с ней. Они – живое напоминание о семье, о доме, не таком большом, как особняк дяди Эдварда в Сент-Луисе, но уютном. Там собирались все Монтгомери, в атмосфере любви и доброты они делились своими заботами и мечтами. Их жизнь сложилась бы по-другому, если бы не было того дня, когда она пришла из школы и увидела кровь…
– Вы так и не позволили мне взглянуть на них, – сказала Джулиана. Уэйд грустно посмотрел на нее. – На маму и папу. Я помню, что поднялась на террасу и увидела, как из-под двери течет кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42