Он взволнованно наклонился к бабушке, чтобы поцеловать в щеку.
– Твои духи, это правда, твое, никогда не меняй их, – с нежностью произнес он.
– В моем возрасте никакого риска! Я использую мои запасы пузырьков, больше нет необходимости покупать…
– Бабушка!
– Это очень мило с твоей стороны принимать возмущенный вид, мой дорогой, но кого ты хочешь обмануть?
Она потрепала его по руке и вздохнула.
– В конце концов, я не голодна. Съешь их… Разве здесь не жутко жарко?
Встревоженный, он внимательно на нее посмотрел. Она была немного покрасневшая и, казалось, тяжело дышала.
– Не хочешь пойти на минутку отдохнуть? – предложил он.
– Я думаю, на первом этаже нет, ни одного спокойного места, а моя комната, кажется, так далеко…
– Если нужно, я тебя отнесу!
– О да, ты-то можешь, но нет, я…
Она прервалась, вдруг стесненная в дыхании. Фигуры приглашенных путались перед ней, шум разговоров казался приглушенным.
– Ален, – прошептала она через мгновение, – я не очень хорошо себя чувствую.
Она никогда не произносила этой фразы, в любом случае не перед ним. Клара была всегда в форме и находила смешным жаловаться. Он разом поднялся, пробежал глазами присутствующих, пытаясь найти Готье. Ален его заметил в другом конце гостиной, беседующего со своим тестем, профессором Мазойером. Он стоял очень далеко от них. Мари же, напротив, была в нескольких шагах, она скоро к нему подошла.
– Сходи за Готье, Клара нехорошо себя чувствует!
Растерявшись, она бросила взгляд на диванчик, бабушка выглядела обессиленной, и поспешила за Готье. Ален обернулся к Кларе и опустился на колени перед ней.
– Подкрепление идет, – сказал он, выдавив улыбку.
– Что происходит? – спросил Винсен, которого предупредила на ходу Мари.
– Небольшой приступ усталости, – ответила Клара еле слышно.
Она вытащила камею, чтобы открыть воротник своей рубашки, и брошь упала ей на юбку, а она даже не стала ее искать. Ее щеки покрылись красными пятнами, вены выступили на ее морщинистых руках.
– Ну, бабушка, устала от вечеринки? – бросил Готье, подходя к ним.
Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ситуация была критической. Он сжал запястье Клары пальцами и нашел пульс очень плохим. Тарелка, которая стояла подле нее, была не тронута. Он на секунду повернулся к Алену и Винсену, которые ожидали его.
– Давайте перенесем ее в комнату, мне надо ее осмотреть…
Вокруг них все пили и смеялись, было, по крайней мере, двести человек, которые толпились в гостиных. Ален нагнулся над Кларой, взял ее одной рукой за спину, а другой под коленями и поднял без усилий.
– Ты с ума сошел! – возразила она вдохнув. – Я не хочу, чтобы люди…
– Никто не обращает на нас внимания, – заключил он успокаивающим голосом.
Винсен, Готье и Мари окружили их, чтобы освободить проход и скрыть их от взглядов приглашенных. В холле, где было меньше народу, Мари заметила Сирила, которому сделала знак подойти.
– Поднимись с нами, чтобы нас не заметили! – бросила она ему.
Они вместе, окружая Алена, поднялись по лестнице, и дошли до комнаты Клары.
– Положите ее на кровать, – сказал Готье, укладывая подушки. – У меня здесь ничего нет, даже стетоскопа…
Он все же расстегнул шелковый корсет и приложил ухо на уровне сердца. Когда он выпрямился, его лицо ничего не выражало.
– Что со мной? – спросила его Клара, глядя ему в глаза.
– Я думаю, у тебя небольшая проблема с сердцем. Это не серьезно, не волнуйся. Я вызову скорую.
Когда они отошли, чтобы позвонить, она притянула его за руку.
– Не может быть и речи! – просвистела она. – Ты потерял голову! Прием в полном разгаре! Ты хочешь испортить свадьбу Даниэля? Ты хочешь, чтобы приглашенные собрались на крыльце и смотрели, как меня уносят на носилках? Меня?
Приступ ярости вызвал у нее удушье, но она не отпустила Готье.
– Я тебе это запрещаю, ты меня слышишь? Это я решаю…
Она упала на подушки с широко открытым ртом, которым искала воздух. Потом боль изменила черты ее лица, и она застонала, но быстро подавила стон. Готье сел рядом с ней, подавленный.
– Бабушка, будь разумна. Я не могу тебя так оставить, я не имею права. Ты понимаешь?
– Вовсе нет. Ты сделаешь то, что я тебе говорю… Я никогда не доверяла ни одному врачу, по крайней мере, ты не предавай меня.
– Ты просишь меня о невозможном. Я буду говорить с тобой откровенно, есть необходимость…
– Но нет! Какая необходимость, в восемьдесят девять лет? Я знаю, что приближаюсь к концу. Мне бы хотелось прожить еще один день и все. Время, когда голубки уезжают в свадебное путешествие и не видят этого.
Так как ее голос был едва слышим, она попробовала безуспешно прочистить горло.
– Подойдите немного, мои дорогие, – сказала она остальным.
Мари пошла со стороны Готье, в то время как Винсен стоял плечом к плечу с Аленом.
– Я не хочу умирать в скорой. Ни в больнице, как Шарль.
– Ты не умрешь, – возразил Готье.
– О, я точно буду первой! – ответила она, скорчив гримасу, которой хотела изобразить улыбку.
Новая волна боли душила ее, и Готье подумал, что у нее начинается инфаркт. Но она все еще держалась за него, ее пальцы сжимали его руку, как когти.
– Винсен, – с трудом выговорила она, – ты продолжишь, ты обещал…
Дверь на лету распахнулась, заставив всех подскочить, и Даниэль устремился к кровати.
– Сирил сказал мне… Мой Бог, что с ней?
– Это ты, Даниэль? – прошептала она. – О, мой бедный малыш, прости…
Он замер, ошеломленный, глядя на своего брата и кузенов, которые, казалось, были не в состоянии пошевелиться.
– Мы ничего не можем сделать? – спросил он у Готье.
Тот молча покачал головой, потом воцарилось долгое молчание. Когда Клара открыла глаза, ее тусклый взгляд медленно переходил с одного на другого.
– Я уже плохо вижу, дорогие. Но так как вы здесь все пятеро…
Ее голос был таким слабым, что они все одновременно склонились к ней, как если бы хотели ее удержать.
– Винсен… – удалось ей сказать.
Последняя судорога была очень долгой, и Готье понял, что все кончено. Остальные долгое время оставались без движения, прежде чем они поняли, что Клара ушла навсегда.
Кладбище Эгальера
Похороны без Клары. Похороны Клары. Перед склепом Морванов, оторопевшие, они стояли все пятеро, чувствуя себя бесполезными, потерянными, потому что больше не было бабушки, которую надо было поддерживать. Хотя им и пришлось признать, что она была не бессмертна, никто из них не мог принять траур, никто не мог свыкнуться с мыслью, что она ушла навсегда.
Они долго сомневались при выборе места захоронения. Нельзя было не учесть воли Клары, которая хотела лежать рядом с Шарлем. Но тот был один в могиле, по другую сторону аллеи. Так он пожелал. И потом, место Клары было рядом с мужем.
Мари, Ален, Готье, Винсен, Даниэль стояли выпрямившись, взгляд был направлен на гроб той, которая их вырастила, поддерживала, любила. Потеряв ее, они навсегда прощались с молодостью, они с горечью это понимали. Позади них стояли Шанталь и София, опустив головы, так же как и все правнуки. Спрятавшись под черной муслиновой вуалью, Мадлен изредка искренне и громко всхлипывала. Священник заканчивал читать последнюю молитву, но его слова были непонятны, уносимые мистралем, который дул с неистовой силой.
Винсен решился пошевелиться, перекрестившись, отошел на несколько шагов, чтобы принять соболезнования. Аллеи были заполнены толпами людей, считавших своим долгом в последний раз проститься с Кларой, к которой они, должно быть, испытывали некую симпатию. Стиснув зубы, без эмоций на лице Винсен пытался уже часа два успокоиться. В церкви он чуть не сломался на мгновение, когда услышал первые ноты Pie Jesus. Этот реквием Габриеля Форе он много раз слышал с Кларой на концертах, когда был еще очень молодым, хорошо воспитанным сопровождающим бабушки. Сначала по долгу, потом ради удовольствия. Ведь это она научила его ценить музыку, живопись, театр. Это она научила его, как завязывать галстуки и подбирать их к костюмам. Она позволяла ему целыми вечерами листать старые альбомы, где он без устали искал фотографии отца в форме лейтенанта.
Ален коснулся его плеча, и он вышел из прострации, стал пожимать руки, которые ему протягивали.
– Все нормально? – прошептал кузен едва слышно.
Банальный вопрос, который Ален иногда задавал ему в прошлом, точнее тогда, когда ему было плохо, и который резко вернул его к жизни. Он молча кивнул, не в состоянии произнести ни слова. Ален стоял рядом с ним, слева, а Даниэль только что подошел и встал справа. Он всегда думал, что не выдержит эту церемонию до конца, что рухнет или расплачется, как дитя.
– Через десять минут все закончится, – пробормотал Ален.
Откуда он знал? И почему он проявлял такую заботу? Ведь они были в ссоре. Он тоже чувствовал себя одиноким? Тем не менее, они были не единственными, кому хотелось плакать. Готье и Шанталь, у которых перед глазами была могила Филиппа, должно быть, находили этот момент невыносимым. Ничто и никогда не могло заставить Шанталь забыть, что тот утонул в пяти километрах отсюда, хоть она и ждала еще одного ребенка.
Остались всего несколько человек, и Одетта была одной из последних, кто пожал руку Винсену, коротко и неловко, произнеся какие-то формальные фразы. Когда он, наконец, поднял голову, освободившись от необходимости сохранять достойный вид, он увидел фигуру Магали поодаль. Он не заметил ее присутствия раньше ни в церкви, ни по дороге на кладбище. Он упрекнул себя, что ни разу не подумал о ней. Их развод настолько его ранил, что он попытался выкинуть ее из головы, вычеркнуть из своей жизни. Уже несколько месяцев их общение сводилось к коротким разговорам по телефону, касающимся детей. Ни одного личного слова, даже по поводу того маленького домика, который она выбрала в Сен-Реми-де-Прованс, а он, не моргнув, оплатил и который до сих пор не видел.
Удрученный, он сделал несколько шагов в ее сторону, остановился. Она была в сером костюме, белой рубашке и черных лодочках. Ее волосы были собраны в пучок, но ветер трепал несколько рыжих прядей на лбу. Она была невероятно красивой. Он убрал руки в карманы, жест, который ему также напомнил о Кларе.
– Ты не поздороваешься с ней? – спросил Ален оскорбительным тоном.
Винсен резко повернулся и посмотрел на кузена.
– Хоть раз не вмешивайся! – грубо ответил он.
Пойти поприветствовать свою бывшую жену, мать своих детей – такая мелочь. Но как это сделать? Внезапная агрессия Алена ничего не меняла. Он пожал плечами, направился к Магали, не зная, что скажет.
– Спасибо, что пришла, – пробормотал он, наклонившись к ней.
Он слегка коснулся ее щеки. Как и каждый раз, он смог оценить нежность ее кожи, вдохнуть запах ее духов.
– Я не очень любила Клару по личным причинам, но это была необыкновенная женщина, ее можно было только уважать, – ответила она быстро.
Фраза, казалось, была подготовлена заранее и звучала фальшиво. Кто ей подсказал? Ален? Жан-Реми?
– Я приглашаю сегодня детей на ужин, – добавила она. – Это может их немного отвлечь… Их кузены тоже желанные гости, естественно.
Сбитый с толку ее уверенностью, он кивнул головой в знак согласия. Она смотрела ему прямо в глаза с холодом, который заставил его почувствовать себя неловко. Он не мог даже предположить, что однажды они встретятся на кладбище как два чужих человека и обменяются лишь несколькими словами.
– Хочешь, чтобы я привез их к тебе? – предложил он.
– Не утруждай себя. Я заеду за ними к семи. Пусть они позвонят мне и скажут, сколько их будет.
Не простившись, она развернулась и удалилась. Она была достаточно проницательна, чтобы догадаться о его любопытстве, но очевидно, не хотела отдавать себе в этом отчет и не хотела, чтобы он приближался к ее дому. Да и потом до нынешнего момента он вел себя так корректно, что она могла заподозрить его в безразличии. Он не задал ни одного вопроса у нотариуса в день, когда она подписала документы на покупку дома, ограничившись лишь переводом собственности на ее имя – тем не менее он пережил худшие моменты своей жизни. Оставив ее тогда на тротуаре, он отдал бы что угодно, чтобы она с ним поговорила или, по крайней мере, посмотрела на него. Но она его проигнорировала. Потом он перевел на ее счет существенную сумму, чтобы она могла произвести необходимые работы и расположиться с удобством. Тем не менее, от неловкости, он никогда не проявлял желания знать об этом больше. Однако Тифани, проявив сочувствие, описала это место отцу. Домик узкий, но высокий на бульваре, в тени платанов, с фасадом, выкрашенным охрой, с черепичной крышей, зелеными ставнями. Других подробностей он не знал.
Подняв голову, Винсен понял, что аллеи опустели. Семья, должно быть, ждала на стоянке около кладбища. Никто не посмел прервать их разговор с Магали. Вдали рабочие похоронного бюро все еще стояли вокруг могилы и ждали, пока он уйдет, бросая раздраженные взгляды. Когда он повернулся, порыв мистраля рванул его галстук и ударил по щеке. Он поправил галстук и поспешил к ограде, вновь охваченный горечью потери Клары и терзаемый острым чувством одиночества.
София гладила Даниэля по голове почти с материнской нежностью. Сидя подле нее на одном из диванов, он положил ей голову на плечо, как будто покинутый, как будто нуждающийся в утешении. Готье и Шанталь сидели напротив, приблизительно в такой же позе, только Шанталь лежала на руках у Готье, изнуренная похоронами и будущим материнством. Мари занимала место в кресле, где держалась очень прямо, Ален стоял у окна, изображая приглашенного, что раздражало Винсена.
– Ты можешь сесть! – бросил он кузену Ты тоже дома, как и мы…
Намек на завещание Клары был обдуман, и он воспользовался им, чтобы продолжить:
– К тому же мы все собственники этого дома и парка. У тебя есть твои земли.
– Тебе это мешает? – грубо ответил Ален.
– Совсем нет. Твое хозяйство – образец для подражания, который льстил бабушке.
Ален опустил глаза, внезапно смущенный. Десять лет назад он был вынужден защищаться от нападок Шарля. Разговоры о масле Морванов до сих пор задевали его за живое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40