Как он может так много думать о Магали, когда на следующий день женится на Беатрис? Чтобы отвлечься, он подумал, что сказала бы Клара о его втором браке. Беатрис была не из «персонала», она была дочерью врача – кстати, ее родители должны были приехать из Анже, – она училась, она знала мир права. Достойные качества, да, но в то же время она была университетской подружкой Виржиля! И тут Клара бы поморщилась, Винсен это знал.
Приехав к площади Этуаль, он повернул на авеню Виктора Гюго. Вместо того чтобы напрасно терзать себя, он попробовал подумать о том, что через несколько часов он окажется в одной кровати с очень желанной женщиной. С женщиной, которая его очаровала, захотела, соблазнила, что было лестно. Женщина, которая полностью отдавалась ему. И которая собиралась стать его женой.
Так как на авеню Малахов не было места, чтобы припарковаться, он открыл ворота и въехал на территорию особняка. Он поднялся по ступенькам крыльца, смирившись с тем, что у него не будет времени сменить рубашку, и зашел в ярко освещенный холл. Мари продумала малейшие детали вечера, заказала у трактирщика ужин, который включал в себя официантов в белых куртках, тщательно обдумала меню и к тому же приехала заблаговременно, чтобы встретить всех.
Вместо того чтобы направиться в главную гостиную, он все-таки задержался на мгновение в комнате, которая служила гардеробом и оставалась освещенной. Он бросил свой плащ на пуф, подошел к одному из трельяжей времен Людовика XV, чтобы поправить галстук. Дождь и ветер растрепали его каштановые волосы. Он взял расческу, чтобы привести их в порядок. Дверь в находящуюся рядом маленькую гостиную, где Мадлен всегда проводила свои дни, была открыта, но он заметил это только когда услышал резкий голос Виржиля.
– Ты никогда не заставишь меня поверить, что выходишь за него по любви, никогда!
– Но ты ничего об этом не знаешь, ты не знаешь, что у меня в голове! – возразила Беатрис.
Винсен замер с расческой в руке. У него не было ни малейшего желания слушать объяснения девушки с его сыном. Однако следующая фраза привлекла его внимание.
– У тебя в голове одни колонки цифр! Когда ты смотришь вокруг, это заставляет тебя мечтать, нет? С папой ты срываешь большой куш, и ты удачно воспользовалась мной, чтобы приманить рыбку! Оставалось только послать тебе парня, который годится тебе в отцы. Я желаю тебе получить удовольствие!
– Я бы так не сказала! Твой отец в постели… скорее, здесь я выигрываю!
– Тогда тебе повезло на всех уровнях, браво! Вульгарная, но торжествующая, циничная, но с умилительным личиком!
– Жалкий маленький придурок…
– Ты увидишь, твой блеск – он недолговечен!
Винсен услышал шум перевернутой мебели, сухой удар и потом тишину Он уже хотел вмешаться, как Виржиль продолжил тише:
– Он не сделает тебя счастливой. Ты знаешь, что он сделал с моей матерью? Он запер ее в клинике! Я предполагаю, этим он не хвастался? Ты ничего о нем не знаешь. Ничего! В противоположность тому, что ты думаешь, ты не обеспечиваешь себе красивое будущее. То, что он карьерист, еще не все, он к тому же очень умный…
В центре маленькой гостиной Беатрис, стоящая перед Виржилем, тряслась от негодования. Никто не встанет между ней и Винсеном, особенно этот молодой петух, который говорит не пойми что, лишь бы спровоцировать ее.
– Ты думаешь, что тебе удастся водить его за нос? – продолжил он с кусающей иронией.
– Почему нет? – взорвалась она.
– Почему нет – да, и ты, в конце концов, достаточно красива, чтобы он расслабился…
– Я очень надеюсь!
Она ошиблась, вступив в игру, надо было облить его презрением. Она это понимала, но его сарказм толкнул ее в пропасть. И она бросила резко:
– Твой отец, я сделаю с ним все, что захочу, тем хуже, если тебя это бесит!
В гардеробной Винсен, наконец, отреагировал, подавленный тем, что услышал, он поспешил в холл. Там он отдышался, пытаясь собраться с мыслями. Достаточно красивая, чтобы его расслабить, она на это надеялась, и достаточно ловкая, чтобы сделать с ним все, что она захочет? Была она на самом деле аморальна или раздражена Виржилем? Господи, во что он впутался!
– Ты вернулся, мой дорогой! – закричала она, выходя их маленькой гостиной.
Одновременно с ней, величественной в платье, которое он не видел, он заметил Виржиля.
– Я только что приехал, – машинально ответил он, – было много пробок…
– Добрый вечер, папа, – неуверенно сказал Виржиль.
– Очень приятно, что ты приехал…
Надо было определенно что-то сказать, чтобы осветить ситуацию. С безразличием, которое прозвучало фальшиво, он спросил:
– Вам удалось поговорить наедине?
Если бы она призналась в своей злости, унижении, обвинениях, которые он ей предъявил, он мог бы поверить, что произошло недоразумение, но она заявила, уверенная в себе:
– Все улажено, мой дорогой, я обожаю твоего сына, мы поговорили, как два старых друга!
Ее не допускающий возражений тон и обаятельная улыбка окончательно сразили Винсена. На самом деле она лгала, как дышала. И через несколько часов они собирались соединить свои судьбы во имя лучшего, а также во имя худшего. Он попытался улыбнуться ей в ответ, но, казалось, замедлял ход, больше ничего не чувствуя.
– Я представлю тебе родителей, – продолжила она, – им не терпится с тобой познакомиться.
Она любезно повела его, а он не знал, что можно сделать, чтобы избежать того, что его ожидало. Войдя в большую гостиную, он увидел мужчину лет сорока пяти, который с холодным любопытством смотрел, как он идет к нему, и который поднялся, чтобы пожать ему руку.
– Доктор Одье, я рад… – пробормотал Винсен.
Его будущий тесть рассмотрел его с ног до головы, прежде чем расплыться в натянутой улыбке, и потом осведомился:
– Как я должен вас называть, господин Морван-Мейер? Мой зять? Господин президент?
– Винсен будет очень хорошо…
Беатрис должно быть заметила что-то странное в его поведении, так как она направила его к своей матери, которую он поприветствовал также очень натянуто. Мари выполняла роль хозяйки, подходя то к одному, то к другому, тем не менее, она бросила на него беспокойный взгляд, и он постарался взять себя в руки. Рядом с Мадлен, которая восседала с недовольным видом, находились Готье и Шанталь вместе с Полем, их старшим сыном, так же как и Даниэль, который ездил в больницу, где он провел весь день перед колыбелькой своих близнецов. С Леей, Сирилом, Лукасом, Тифани и Виржилем их было пятнадцать, они чокались за здоровье будущих супругов.
Винсен отпустил руку Беатрис, чтобы взять бокал, который протягивала ему Лея.
– Как дела? – спросила она тихо.
– Очень хорошо.
– У тебя суровый вид. Неужели… выпил?
– Никогда в жизни!
Девушка с любопытством за ним наблюдала, полная заботы, а он сделал два глотка шампанского, даже не заметив этого. При вопросе «Ты думаешь, что тебе удастся водить его за нос?» – Беатрис ответила: «А почему нет?», показывая столько же уверенности, сколько и непринужденности. Но нет, никто не сделает из него славную собачку, даже эта восторженная девушка, которая вынуждена была признать, что обожала Виржиля, но отныне между ними все улажено.
– Пап?
Тифани только что к нему пробралась и мило ему улыбалась. Тем не менее, ей, должно быть, не нравился ни вечер, ни присутствие Беатрис под семейной крышей. Может быть, как и Лея, она находила его странным.
– Тебе телеграмма, – прошептала она, передавая бумажку ему в руку.
Он опустил глаза на голубой квадрат, где были приклеены белые полоски. «И все-таки желаю счастья. Искренне. Ален».
Чувства, которые его переполнили, резко вернули его к реальности. Он перечитал эти несколько слов, прежде чем скомкать листок.
– Я сейчас, – прошептал он своей дочери.
В холле он бросил взгляд на столик, на котором стоял телефон, но предпочел подняться в будуар Клары. Он закрыл дверь, сел и набрал номер Валлонга, подождал двадцать гудков, прежде чем положить трубку, потом нашел свою записную книжку во внутреннем кармане куртки. Там был номер Жана-Реми, он ни секунды не сомневался, чтобы это сделать. Как всегда важный и мелодичный голос, который почти сразу ответил, удивил его и заставил пробормотать:
– Добрый вечер, я Винсен Морван-Мейер и мне бы хотелось поговорить с Аленом, если он там…
– Не вешайте трубку, я его даю.
Он потерпел немного и потом услышал кузена, который ему бросил:
– Привет, Винсен! Проблема?
– Нет, нет…
Вдруг он забыл, зачем звонил. Его отношения с Аленом были настолько испорчены за последние годы, что он спрашивал себя, с чего начать. В принципе, они созванивались, только если случалось несчастье.
– Что случилось, Винсен?
– Совсем ничего, не волнуйся, я просто хотел… спасибо за телеграмму.
Молчание воцарилось в трубке, пока Ален не ответил:
– Разве ужин не в разгаре?
– Нет еще. А ты? Может, я тебя отрываю?
– Прекрати, Винсен, скажи мне, что происходит.
Не в состоянии сформулировать связную фразу, он кусал себе губы, снова между ними было только слабое потрескивание.
– Это серьезно? – удивился Ален через мгновение.
Нежная модуляция его голоса была такой знакомой, что Винсен почувствовал себя почти в отчаянии.
– Скажи мне, Ален, ты меня, правда, находишь старым занудой?
– Старым? Ты знаешь, мы одного возраста…
– Да. Но это также возраст моего будущего тестя, что его не порадовало.
– Пойми его!
– Предположим. Занудой?
– Ты хочешь искренний ответ?
– Да.
– Тогда да.
В первый раз за вечер Винсен улыбнулся помимо воли.
– Я совершаю глупость, – сообщил он.
– Конечно! Но успокойся. Мы все их совершаем.
– Здесь большие масштабы. Из серии необратимого.
– Ты говоришь о твоей свадьбе?
– О чем еще, как ты думаешь?
После паузы Ален спросил очень спокойно:
– Откуда эта внезапная трезвость?
– Я тебе как-нибудь расскажу, но ты мне тогда не поверишь.
– Если ты действительно встревожен, почему ты не остановишь все это? Еще можно сказать «нет».
– Будь серьезным.
– Я и есть. Увы! Ты не осмелишься сделать это. Любезный Винсен, который не хочет провоцировать ни скандала, ни огорчения…
– Ты находишь меня любезным? Ты единственный!
Смех Алена раздался в трубке.
– Это было пренебрежительно! Любезный, совершенный, короче, образ, который тебе нравится, нет?
Винсен положил ногу на ногу, нашел свою пачку сигарет, чтобы поиграть с ней.
– Тебе идет быть нехорошим, – заметил он, – мне доставляет удовольствие тебя слушать.
– Ты, правда, должен погибать, чтобы так говорить! Вчера ты хотел, чтобы мы выпотрошили друг друга, помнишь?
– О, Ален…
Ров между ними исчезал. Парадоксальным образом расстояние облегчало их сближение. Они не могли ни смерить друг друга взглядом, ни проигнорировать малейшее изменение интонации другого.
– Ты чувствуешь себя одиноко, Винсен?
– Да. И на краю пропасти. Ты должен был меня предупредить.
– Я пытался.
– У меня нет другого друга, кроме тебя, ты мог попытаться лучше.
– Друга? Ты смеешься надо мной? Ты считаешь меня чужим, соперником, жалким, и этим я обхожусь! Уже давно я говорю с тобою, как со стеной! Никакого отклика!
Ярость Алена оставалась глухой, наполовину окрашенной, почти ласковой.
– Все это не подсказывает, что мне делать, – вздохнул Винсен.
– Что и предвиделось, я полагаю. Но ничто не вечно, ты это хорошо знаешь.
– Нет, ничего, кроме…
Вдруг он снова увидел Магали на кухне. Картинка возникла совершенно неожиданно и вызвала вскоре другую, гораздо более раннюю, – совсем молодая скромная, плохо одетая девушка, которую он представил своему отцу двадцать лет назад. Может, можно жениться только один раз в жизни?
– Винсен? Они все зададутся вопросом, куда ты ушел…
– Да. Ты прав. Мне кажется, что я иду на скотобойню, но я туда иду. Извинись за меня перед Жаном-Реми, я не очень представлял, как представиться.
– Все нормально.
И еще раз наступила тишина, прежде чем Винсен со вздохом признал:
– Мне тебя не хватает Ален.
Его кузену тоже понадобилось время, чтобы ответить странным голосом:
– Мне тебя тоже.
Винсен аккуратно положил трубку, посмотрел на пачку сигарет, которую совсем измял. Его отсутствие должно было уже быть замечено гостями внизу. Помимо воли он встал из удобного кресла и огляделся. Будуар Клары был определенно самой любимой его комнатой. В любом случае он запомнит, что здесь он помирился с Аленом. Несмотря ни на что, душа бабушки еще царила здесь, душа той, которая имела обыкновение говорить: «Семья прежде всего». Девиз, который он мог бы сделать своим, даже зная, что с Беатрис он составит лишь семейную пару. И то только потому, что он был слишком слабым или честным, чтобы отступать.
VII
Париж, июнь 1976
Известность Жана-Реми Бержера оправдывала рекламу, сделанную вокруг выставки. Для вернисажа галерея использовала много средств, организуя пресс-конференцию и банкет, где толкался весь Париж. Телевидение даже сняло утром картины с целью подготовки репортажа, посвященного открытию выставки.
Когда приехал Винсен, вскоре после восьми часов вечера, буфеты опустели, и толпа была уже не столь многочисленной. Пригласительный билет, полученный три недели назад, долго лежал на его столе, но он не мог решиться. Однако вернувшись из Дворца правосудия, уже дома он вспомнил дату и поехал в предместье Сен-Оноре.
Как только он переступил порог галереи, одна из сотрудниц устремилась к нему с каталогом выставки в руке, и ему пришлось объяснять, что он не был ни журналистом, ни искусствоведом, ни потенциальным покупателем, а просто хотел поприветствовать Жана-Реми. Она пообещала привести его и удалилась на своих высоких каблуках. Пока же он начал рассматривать картины. Манера письма показалась ему более страстной, вдохновение более сильным, иногда извращенным, но талант проявлялся на каждом холсте с новой силой, через грозное небо и руины, которые, казалось, были населены привидениями.
– Винсен Морван-Мейер? – спросил приятный голос, заставивший его обернуться.
Он видел Жана-Реми только два или три раза, тем не менее, он легко узнал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40