Все здесь было чуждо, но если бы ее жизнь была такой, как положено, она бы тоже принадлежала этой холодной и мрачной среде, была бы ее частью и не видела бы, что эти стены выстроены ненавистью и подозрительностью. Она не видела бы ничего плохого в том, что уничтожают невинного человека, дабы удовлетворить черные желания другого. Имея зрение, она была бы слепа к нежности и любви, которые скрываются под доспехами Роберта.
Вот это было бы настоящей трагедией.
Кони зацокали копытами по каменной мостовой, и Имоджин с силой сжала руки. Вдруг оказалось, что отступать некуда. Она обречена сделать все, что от нее требуется. Она выпрямилась и почувствовала, как голова приняла аристократическую посадку, – казалось, все поколения благородных предков вдруг проявили себя после многолетнего отсутствия.
Происхождение – это ее единственное преимущество. Может, оно не позволяет ей умолять короля, но, надо надеяться, придаст решимости предъявить ему требование.
Они остановились. Лошадь Имоджин гарцевала, пока ее не привела к покорности твердая рука Гарета, державшая уздечку.
– Стойте! Кто ищет допуска в крепость короля Вильгельма?
Гарет застыл в седле и на секунду в голове мелькнула мысль развернуться и оставить Имоджин одну, ко всем чертям. От воплощения фантазии в жизнь его остановила твердая уверенность в том, что она никогда ему этого не простит.
Он отозвался:
– Леди Имоджин из Шедоусенда со своими вассалами ищет допуска в королевскую крепость.
Голос прозвучал довольно спокойно, но Гарет был уверен, что внес в него должную долю замешательства, будто удивлялся, как кто-то может ставить под вопрос право леди Имоджин войти в королевские ворота.
Имоджин скупо улыбнулась такой демонстрации надменной самоуверенности. Она не знала об этой стороне натуры весельчака Гарета, но, судя по ошеломленному молчанию часовых, манера была весьма действенной.
Вот бы ей капельку его надменности! Она осознавала, что сейчас к ней прикованы глаза всей толпы во внутреннем дворе замка. Она заранее знала, что окажется в центре жадного внимания, и не могла себе позволить съежиться. Наоборот, она сидела с таким безмятежным видом, как будто это ничего для нее не значило. Возбуждение толпы подскочило еще больше, тихий ропот множества голосов разрастался со сверхъестественной быстротой.
До нее донеслись слова «леди Калека», и Имоджин вспыхнула.
– Сэр Гарет, почему я должна ждать? Мы объявили себя, и этого достаточно, – властно спросила она, намеренно возвысив голос, так, чтобы его все слышали. Толпа утихла, никто не хотел пропустить ни мгновения из диковинного представления.
– Я не уверен, миледи, – почтительно сказал Гарет, и Имоджин услышала в его голосе улыбку, он тоже начал играть на зрителей. – Возможно, вы ошеломили часовых своей красотой.
Она пожала плечами, словно чрезмерная лесть была ей привычна.
– Они с таким же успехом могут восхищаться, когда я буду внутри замка, а не снаружи, на сквозняке. – По удовлетворенному вздоху толпы она поняла, что хорошо играет роль.
Если бы она еще верила в эту роль, а так это была чистая бравада. Имоджин с ужасом ждала, что кто-нибудь оправится от удивления и вспомнит, что она – жена приговоренного к смерти преступника.
Она отвлеченно подумала, что страх стал слишком частым ее гостем; все органы чувств напряглись и оценивали, насколько хорошо она играет свою роль. Раздался лязг засова, скрип петель – часовые открыли ворота, и Имоджин подумала, что от облегчения упадет в обморок. На секунду она позволила себе расслабиться и тут же выпрямилась. Они преодолели только первое препятствие, дальше пойдутдругие.
Гарет остановил лошадей у дубовых дверей, соскочил с коня и подошел к Имоджин; протянув руки, подхватил ее за талию и бережно поставил на землю. Гарет кивнул конюху, который повел лошадей на конюшню, и постарался скрыть тоскливое чувство.
Держа Имоджин за руку, он почувствовал, что она дрожит, наклонился и восторженно прошептал:
– Вы все делаете хорошо, вы держались прямо как принцесса. – И с грустной улыбкой добавил: – Роберт будет вами гордиться.
– Спасибо, – мягко сказала она.
Медленно подошел Мэтью, он с отвращением оглядывал двор.
– Подумать только, мне пришлось столько потрудиться, чтобы выбраться отсюда! Лучше было поберечь себя, раз я снова отправляюсь к черту в зубы.
Гарет усмехнулся:
– Я рад, что ты не сообщил часовым о своих приключениях. Если бы они узнали в тебе сбежавшего пленника, то все высокомерие мира не допустило бы нас сюда.
– Постараемся все объяснить, когда нас поведут на виселицу, – пробурчала Имоджин.
Мэтью с презрением фыркнул:
– Эти ротозеи не узнают кончик собственного носа, не то что беглого пленника. Это просто сборище глупых старух. Дайте мне месяц, и я кнутом сделаю из них более-менее способных судомоек, если только они не помрут от непосильного труда. А чтобы сделать из них солдат, и жизни не хватит.
– Тебе ли жаловаться на их дисциплину, когда это было твоей главной удачей при побеге? – Гарет поднял брови.
– Я в принципе говорю, – извернулся Мэтью, и Гарет захохотал.
Поглощенная своими мыслями, Имоджин сдержанно улыбнулась. Мозг с бешеной скоростью вырабатывал тактику. «Нападай и удивляй», – тихо сказала она, и на миг ей показалось, что она сидит дома перед камином, а Роберт объясняет ей правила замысловатой игры в шахматы.
Гарет едва расслышал тихо сказанные слова, но понял, что они означают. Он взял ее под руку и повел к парадной лестнице. Мэтью медленно пошел за ними, обведя толпу взглядом, который, как он надеялся, должен казаться угрожающим.
Когда за ними захлопнулась дверь, Имоджин вздрогнула, но продолжала идти рядом с Гаретом с видом полного спокойствия. Она хорошо понимала, что надо действовать быстро, пока никто не заметил, что они взяли в осаду короля и его крепость. Любое колебание с ее стороны – и они обречены.
Пока удача им сопутствовала: гвардейцы были слишком ошарашены, чтобы как-нибудь воспрепятствовать их продвижению. Наконец-то они своими глазами увидели печально знаменитую леди Калеку. Слух о ее приезде разлетелся по замку, и коридоры быстро заполнялись людьми, жаждавшими взглянуть на нее.
Гарет озабоченно посмотрел на хрупкую фигурку идущей рядом женщины. Безмятежное лицо не ввело его в заблуждение, он чувствовал, как она впилась в его руку. Он бы все отдал, чтобы оградить ее от жестоких, любопытных взглядов, но ничего не мог поделать. Его злость подогревалась пониманием, что все любопытство толпы вызвано желанием лично увидеть, в чем состоит знаменитое увечье леди Имоджин.
Пока они ее не видели, леди Калека – скверная, никудышная сестра Роджера, Придворного Ангела, – щекотала любопытство пресыщенного двора. Но в горделивой фигуре женщины, ступавшей с большим достоинством, не было заметно никакого изъяна, и это еще больше возбуждало толпу.
Возбуждало, щекотало и соблазняло.
На нескольких мужских лицах он заметил вспышку вожделения и сдвинул брови. Их изумление быстро превращалось из невинного любопытства в кое-что более плотское. Гарет попытался сразить их взглядом, но на одного опустившего глаза приходилось десять, которых хрупкая красавица, вызывающая такую свирепую преданность, заинтриговала еще больше.
Преданность была при дворе куда более редким качеством, чем невинность.
По напрягшемуся телу Гарета Имоджин поняла, как он зол, и тихонько пожала ему руку, стараясь успокоить.
– Не тревожьтесь, Гарет, их грубое любопытство меня не задевает. Я этого ожидала.
Гарет скрипнул зубами; если она может вынести, должен и он. Но стерпеть не значит признать. Позже они за это заплатят. Он молча записывал в память каждое плотоядное лицо.
Он так этим увлекся, что они чуть не наткнулись на гвардейца, который вдруг вышел из толпы и преградил им путь.
– Король требует леди Имоджин Боумонт на аудиенцию немедленно, – официальным тоном сказал гвардеец, но разинул рот, увидев Имоджин; его не удержали пронизывающие взгляды ее свиты.
– Прекрасно, – сказала Имоджин так громко, чтобы все ее слышали. – Ведите.
– Ах, миледи, прошу прощения, но король требует только вас. Боюсь, вашим вассалам придется где-нибудь обождать. – Он одарил Гарета и Мэтью пронзительным взглядом, ожидая, что они тут же подчинятся вердикту короля, ноте не шелохнулись.
Имоджин крепче уцепилась за руку Гарета.
– Мне ненавистно показаться непокорной моему суверену, но, боюсь, одному из моих людей придется пойти со мной. Я не вижу, и мне нужна помощь. Король, конечно, не просит меня оставить здесь свои глаза?
Имоджин говорила негромко, но все в комнате ее услышали, и поднялся легкий шум.
На миг глаза гвардейца затуманились, но он быстро оправился. Он подошел и галантно поклонился.
– Если позволите, почту за честь быть вашим эскортом и вашими глазами.
Она секунду поколебалась, но поняла, что другого пути нет. Королевский приказ есть королевский приказ. Она не посмела ослушаться и медленно сняла руку с локтя Гарета.
– Ждите меня, – пробормотала она.
– Если придется, будем ждать вечность, – свирепо сказал Гарет и склонился к ее руке.
Мэтью быстро подошел и сделал то же самое, от грубого обращения суставы протестующе скрипнули. Вот и вся поддержка, которую она могла унести с собой.
Имоджин почувствовала, как незнакомая рука берет ее руку; она напряженно пошла рядом с ним, оставив позади последнюю связь с семьей.
Гвардеец вел ее медленно, старательно обходя все препятствия, но все же ей показалось, что не прошло и минуты, как они уже стояли у дверей королевской комнаты, ожидая, когда их официально объявят. Напряженно вслушиваясь, она уловила свое имя и резкий, недовольный ответ. В полном ужасе она грациозно вошла в комнату под руку с гвардейцем.
В комнате слышалось только раздраженное постукивание ногтя по дереву.
Имоджин отпустила руку гвардейца и присела в безупречном реверансе.
– Сир, – произнесла она.
В воздухе застыла тишина. Имоджин оставалась в глубоком реверансе и не слышала ничего, кроме стука сердца, но сумела не вздрогнуть, когда мясистый палец прошелся по подбородку и приподнял ее лицо к свету.
Король Вильгельм посмотрел на лицо леди Калеки и грозно нахмурился. Придворные, сбивая друг друга с ног, уже прибегали в его покои, каждый стремился первым сообщить о несравненной красоте леди Калеки. Всем хотелось увидеть его первую реакцию – будет он обращаться с наивной красавицей как с сестрой любовника или как с женой предателя.
Их описания были сбивчивы, но сходились в одном – в удивлении. Каждый сказал, что она еще больше заслуживает титул «ангел», чем ее брат. Вильгельм скрипнул зубами и ничем не показал, что удивлен не меньше своих приближенных. Нельзя показывать им, что он, как и все, не знал правды.
Ему претила мысль, что придворные узнают о том, что Роджер ни разу не попытался опровергнуть лживые слухи об уродстве сестры. Он не говорил правду даже в королевской кровати.
После того как Роджер неожиданно предложил женить Роберта на Имоджин, он больше ни разу не заговаривал о сестре, и Вильгельм по глупости думал, что любовник молчит из благоразумия. А теперь сам увидел, что не было никакой нужды прятать эту леди. Он, однако, признал ту неприятную истину, что никогда не понимал, какую игру ведет Роджер.
Очень не хотелось это выяснять, но стоящая перед ним женщина делала невозможным дальнейшее сокрытие правды, которая вдребезги разобьет его жизнь.
Он отпустил ее подбородок и отошел к окну.
– Как вы решились вторгнуться в мою крепость, леди Имоджин? – Он помолчал и ядовито добавил: – Сомневаюсь, чтобы впервые за все время ваш брат потребовал вашего присутствия.
– Ваше величество, я, как любая покорная жена, приехала, чтобы быть со своим мужем. – Она сказала эти опасные слова, не поднимая головы. – Я приехала доказать его невиновность и лживость тех чудовищных обвинений, что выдвинуты против него.
Вильгельм повернулся к ней, прислонился коконному переплету, скрестил руки на пухлой груди.
– Вы смеете просить за человека, готовившего мое убийство? В нынешних обстоятельствах это опасно, – холодно сказал он, но про себя восхитился ее мужеством. Он видел, что она слегка подняла голову, хотя большинство мужчин задрожали бы при виде королевского недовольства.
– Роберт невиновен, – убежденно сказала она чистым, сильным голосом.
– Найдется много людей, которые скажут обратное, – мрачно заметил Вильгельм.
– Такие, как мой брат? – Последнее слово она выплюнула, как отраву.
Вильгельм вспомнил, как Роджер настаивал, чтобы Роберта заключили в тюрьму, и сощурился.
– Возможно, – уклончиво ответил он, но мрачное подозрение прочно укрепилось в его разуме.
– Так вот, ваше величество, если вы поверили Роджеру, то не обижайтесь, я скажу, что вы глупец.
– Вообще-то считается крайне неразумным называть короля глупцом, – улыбнулся Вильгельм.
– Я уверена, что королю нужно говорить правду, как и всем другим людям, – решительно сказала Имоджин и только потом поняла, что делает. – Извините, я забылась, – натянуто произнесла она.
Вильгельм поцокал языком.
– Не надо, дорогая. Мне гораздо больше нравится, когда вы изрыгаете пламя. Это честнее, хоть и не так приятно. – Минуту он задумчиво изучал ее, потом принял решение. Он ласково поднял ее и проводил к креслу. – А теперь, я думаю, настало время рассказать… м-м… всю правду, которая вам известна.
Сложив руки на коленях, Имоджин начала; вначале она запиналась, но постепенно голос окреп. Она рассказала о странной навязчивой идее Роджера, об акте насилия, приведшем к слепоте, об изоляции и о том, что он держал ее как заложницу и запугивал. Понимающее молчание короля придало ей уверенности, и она рассказала о своих подозрениях, касающихся смерти ее родителей, потом о появлении в ее тюрьме Роберта, о его доброте. Звенящим голосом она уверенно заявила о том, что Роберт не замешан в каких бы то ни было интригах Роджеpa, но когда рассказ был закончен, она затаила дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33