Костер давно погас, от него осталась только черная кучка золы, вокруг которой неподвижно лежали люди. Каждый свернулся под собственным одеялом, стараясь хоть немного отдохнуть, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. Белая палатка Клива отчаянно трепыхалась на ветру, а ее откинувшиеся полы показывали, что она набита до отказа.
Уинн почувствовала укол искреннего сострадания ко всем этим людям. Пробыв на улице всего две минуты, она уже успела промочить ноги. Еще немного, и ее тяжелый плащ можно будет выжимать. Она поспешила к лагерю, одной рукой придерживая капюшон, а другой, подобрав юбки.
– Дрюс, Дрюс! – закричала она сквозь дождь, бьющий прямо в лицо.
– Я здесь, Уинн, – ответил он, выглядывая из палатки Клива.
Она бросила на него неодобрительный взгляд. Лучше бы ему скрючиться под дождем, чем воспользоваться английским кровом. Впрочем, в последние дни он проще находил общий язык с Кливом Фицуэрином, чем с ней.
– Идите в замок, – прокричала она без всякого намека на любезность. – Незачем вам здесь спать в такую бурю.
Рядом с Дрюсом показался еще один человек, а когда сверкнула молния, Уинн увидела, что это Клив. И хотя ей был дан всего лишь миг, она разглядела его пронзительный красноречивый взгляд.
– Благодарю, – донесся из темноты его голос.
Уинн с удовольствием исключила бы его из числа приглашенных, сказав прямо тут же, что в замке Раднор ждут только валлийцев. Но она понимала, что так нельзя. Кроме того, это выглядело бы слишком по-детски. Она уже и так проявила себя взбалмошной девчонкой. А роль вещуньи надлежало исполнять с большим достоинством. Как это могло ей помочь, было, однако, непонятно. Через секунду воины – и англичане, и валлийцы – гурьбой ринулись к замку. Уинн задержалась на секунду в опустевшем лагере, размышляя, что принесет ей завтрашний день. Тут сильная рука схватила ее за локоть, и она оказалась лицом к лицу с Кливом Фицуэрином.
– Пойдем со мной в конюшню, – сказал он. – Я хочу проверить лошадей. Там мы сможем спокойно поговорить.
– Нет. – Уинн отпрянула, но он, не обращая ни малейшего внимания на ее решительные протесты, протащил девушку по грязному двору, и вес ее мысли о достойном поведении вмиг улетучились.
– Отпусти меня, негодяй! Не желаю разговаривать с тобой наедине!
– Охотно верю. Но можешь не волноваться, я по крайней мере, не собираюсь отравить тебя.
Это заставило ее еще сильнее упираться. От борьбы плащ на ней распахнулся, и полы бились, как крылья испуганной птицы. Но соперник оказался чересчур сильным и решительным. Словно не замечая ее сопротивления, он безжалостно тянул Уинн.
Оказавшись у дверей конюшни, она схватилась одной рукой за притолоку.
– Я закричу, – гневно пригрозила она. – Я закричу, и через секунду здесь будет Дрюс. Ты, в самом деле, хочешь спровоцировать драку, которая неминуемо последует?
Она думала, что урезонит его. Надеялась, что ее угрозы смогут его остановить. Но Клив только негромко самодовольно рассмеялся, и у нее прошел мороз по коже от его самонадеянности.
– В такую бурю никто тебя не услышит, Уинн, поэтому кричи сколько хочешь. Кроме того, я предупредил Дрюса, что мне нужно перемолвиться с тобой словечком. Наедине. Он не станет нас беспокоить. – Затем он снова подтолкнул Уинн, и, к ее ужасу, она оказалась внутри конюшни вместе с ним. – Давай-ка, устроимся поудобнее. – Говоря это, начал дерзко развязывать тесемки ее плаща.
– Прекрати! Не смей… – Но напрасно она молотила по его рукам. Плащ насквозь промок и отяжелел от дождя. Как только завязки ослабли, он соскользнул с ее плеч и упал позади мокрой грудой. – Ты низкий человек! Ужасный негодяй! – кричала она. – Как ты смеешь мной распоряжаться! И так гнусно вести себя! – Она сжала кулаки, хотя он крепко держал ее запястья. – Будь я мужчиной, я бы вызвала тебя на битву и вырезала бы у тебя твое злодейское сердце, если оно вообще у тебя есть!
– Но ты ведь не мужчина, правда, моя Уинн? – Для большей убедительности он медленно и внимательно оглядел ее с макушки мокрой головы до заляпанных грязью теперь уже босых ног.
Эти несколько слов, этот пронзительный взгляд погубили ее. Она представила, как, должно быть, сейчас выглядит: со спутанными распущенными волосами, без башмаков, потерянных в грязи, в простом льняном платье, промокшем насквозь, – в полном беспорядке. И все же под мокрым платьем безошибочно угадывалась полностью созревшая фигура. Казалось, только это он и замечал. У нее перехватило в горле, и она судорожно проглотила слюну.
– Это неприлично, – удалось ей прошептать.
Она попробовала отстраниться, но хватка у него была железная.
– Какие уж там приличия, – согласился он. – Но боюсь, что это неизбежно. – Он притянул Уинн к себе и дотронулся рукой до ее лица. Его ладонь соскользнула вниз по всей длине мокрых и спутанных волос, по руке и, наконец, замерла на талии. – То, что я хочу сделать с тобой, далеко от приличий.
Тут он нахмурился и глубоко вздохнул. Уинн, продрогшей от холодного дождя и ледяной ярости, вдруг стало непривычно тепло. Хотя она представляла, что происходит, когда соединяются мужчина и женщина, ей было невдомек, о каком таком желании рассказывают женщины, тихо посмеиваясь. Она лишь помнила крики сестры, полные боли и ужаса. А более того ей было не понять.
Но благодаря этому человеку она поняла.
Нет, не то чтобы поняла. Ей никогда не понять, почему он вызывает в ней такие чувства. Но она знала, что ему это удается. Не думая, она шагнула ближе, прямо в его объятия. От него веяло еще большим теплом, чем от нее. Она подняла лицо навстречу поцелую, который, как она знала, должен был последовать. Сделала это вопреки здравому смыслу, подсказывавшему, что так поступать нельзя.
Но Клив не поцеловал ее. Он еще крепче сжал объятия, спрятав ее голову у себя под подбородком. Они так постояли с минуту, пока ливень без устали колотил по соломенной крыше. В нескольких переполненных загонах животные то и дело беспокойно шевелились, но внутри конюшни было тихо, тепло и сухо. Даже самая яростная буря сюда не проникала. Крепкие стены оставляли ненастье вдалеке, а сильные руки Клива защищали Уинн от реальности.
Она сильнее прильнула к нему, не желая ни о чем думать.
– Ах, женщина, как было бы легко мне забыться с тобой, – тихо пробормотал он ей в ухо.
Вместо ответа она еще раз подняла к нему лицо. Но когда встретилась с ним взглядом, поняла, что он не поцелует ее. Только не в этот раз. Со стоном он загасил жаркое пламя, горевшее в глазах, и осторожно отступил на шаг назад, но не выпустил ее из рук.
– Как бы мне ни хотелось забыться с тобой здесь и сейчас, вкусив твоей сладости, я дал слово Дрюсу.
Увидев шок на ее лице, который затем сменился выражением униженности, он печально улыбнулся.
– Сначала мы должны поговорить, Уинн. Поговорить и решить это дело раз и навсегда. А потом… ну а потом – посмотрим.
Глава 12
– Сядь вон там.
Уинн послушалась Клива потому, что не знала, что делать. Весь день ее бросало от одной крайности к другой. От одного буйного чувства к другому. И теперь, глубокой ночью, во время сильнейшей бури, она оказалась в конюшне наедине с человеком, к которому ее необъяснимо притягивало, но который упрямо желал только поговорить с ней.
Она услышала резкие щелчки кремния о сталь, пока он разжигал фонарь, висевший на колышке возле двери. Когда, наконец, это ему удалось, все помещение с низким потолком заполнилось тусклым желтым светом.
Уинн удрученно осла и уставилась на мокрую ткань, ясно очертившую изгибы ее тела. Ни одна деревенская шлюха не выглядела так бесстыдно соблазнительно, как выглядела в эту минуту она. Любая приличная женщина безмерно обрадовалась бы, что мужчина, оказавшийся рядом с ней, не собирается тут же воспользоваться ее слабостью – тем более учитывая, какую прыть она проявила. И все же она… она не могла отрицать, что была разочарована.
Божья матерь, что же в ней такого дурного? Хотя разумно было бы обрадоваться, что Клив отстранился, ее тело ныло от желания. Это было похоже на отчаянный голод, не обратить внимания, на который Уинн не могла.
Она взглянула на Клива и увидела, как напряжено его лицо. Он тоже промок, рубаха облепила его широкие плечи и мускулистый торс. Он откинул длинные волосы со лба и стер с лица капли дождя. Но его глаза, обращенные к ней, горели, и она знала, что вовсе не дождь отвлек его, а она сама. Эта догадка принесла ей скупую радость.
Он прошелся по центральному узкому проходу конюшни и повернул назад. Рассеянно выругавшись, он, наконец, остановился прямо перед ней.
– Дело в том, Уинн, что, несмотря на все твои возражения, сэр Уильям имеет право знать, кто его сын… его ребенок, – поправился он. – Это право защищено законом…
– Каким законом? – решительно спросила она, скрывая пылкую страсть за более безопасным чувством злобы. – Английским или валлийским?
– И тем и другим, черт возьми. И помимо законов человеческих есть еще закон Божий. Или ты предпочитаешь и его отрицать?
– Когда Господь говорил, что насильник имеет права на свое дитя? Где?
– Проклятие, Уинн! Ты все усложняешь гораздо больше, чем есть на самом деле, – пробормотал Клив, проводя обеими руками по своим мокрым волосам. Потом он направил на нее пронзительный взгляд. – Что гласит четвертая заповедь? Почитай отца твоего и матерь твою. Но ты все равно готова лишить этого ребенка возможности почитать своего отца.
– А ты намеренно толкуешь заповеди в их самом узком смысле, – возразила она. – Я воспитала этих детей в почитании и уважении тех, кто заботится о них. Так, как этого требует Бог.
Клив нахмурился.
– Не в этом суть. Каждый ребенок должен знать, кто его родители, особенно если они не против. А лорд Сомервилл даже горит желанием.
Уинн вздохнула и на секунду прикрыла глаза, чтобы справиться с охватившей ее нестерпимой болью.
– Возможно, он и горит желанием, а вот я – нет, – наконец едва слышно ответила она.
Наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и далекими раскатами грома. Уинн беспокойно наблюдала за ним, ожидая вспышки гнева. К ее удивлению, однако, он снял с перегородки треногую табуреточку и поставил на утоптанный земляной пол прямо против девушки. Она испуганно отпрянула, когда он опустился на табуретку и зажал ее руки в своих ладонях.
– Послушай меня, Уинн. Просто послушай. Ты уже не сможешь ничего изменить. Этот ребенок поедет со мной. Гуинет знает, что так должно быть и никуда от этого не деться. Дрюс тоже знает. А теперь из-за собственного безрассудства ты заставила детей сомневаться в твоих доводах. Расскажи-ка мне, как прошла ваша беседа?
Уинн с усилием проглотила комок в горле, глядя куда-то поверх его левого плеча. Пускай она не могла избежать этого неприятного разговора, но ей совсем не обязательно смотреть в эти слишком проницательные глаза.
– Я поговорила с ними.
– Ты рассказала детям об их родителях?
Уинн кивнула.
Он погладил ее руки.
– Значит, им известно, зачем я приехал в Раднорский лес?
Она снова посмотрела ему в глаза, нисколько не пытаясь спрятать злость и боль, которую он ей доставил.
– Им известно, что ты приехал украсть кого-то одного из того единственного дома, который у них есть.
Клив шумно вздохнул, но когда она попыталась высвободить руки из его теплых ладоней, он сжал их крепче.
– Итак, который же из них ребенок сэра Уильяма?
На этот раз ей все-таки удалось вырвать руки.
– Не знаю!
– Уинн, это бесполезно. Скажи мне правду.
– Это и есть правда, негодяй! Ворюга! – добавила она для весомости.
– Негодяй – возможно. Но вор? – Он мрачно оглядел ее. – Нет, я не вор, Уинн, и даже ты в глубине души вынуждена это признать.
Не в силах вынести мысль, что, возможно, он прав, Уинн вскочила. Но он поймал ее за руки и грубым рывком усадил на место. Наклонился к ней и пригвоздил грозным взглядом.
– Тебе не избежать этого, Уинн. Даже если мне придется вытягивать из тебя каждый факт, что ж, пусть так и будет. Но больше ты не скроешься от меня!
Уинн очень старалась казаться холодной, столкнувшись с такой яростью, но боялась, что он видит ее насквозь. Поначалу ей удалось загнать его в угол, но теперь он отражал ее удары.
– Итак. – Он отпустил ее, но сидел, по-прежнему наклонившись к ней и упершись руками в колени. – Изольда – твоя племянница, ты сама рассказывала. А ее отец… – Клив замолчал, внезапно запнувшись.
– Ее отец неизвестен, – сухо закончила за него Уинн. – Им мог быть любой из многих англичан, которые… которые насиловали мою сестру.
Клив откашлялся.
– Лорд Сомервилл говорил о женщине, которую… он держал у себя все три месяца, что пробыл в этих краях. Она была темноволосая…
– Как большинство валлийцев в южных горах.
– Да, но звалась она Анжелина.
– Вряд ли это валлийское имя.
– Думаю, он дал ей ласковое прозвище.
Она посмотрела на него уничтожающим взглядом.
– Как это характерно для англичан – давать своим жертвам ласковые прозвища.
– Черт побери, Уинн. Ты все усложняешь для нас обоих. – Он злобно сверкнул глазами. – Итак, ты сказала, что мать Бронуин была очень молода.
– Двенадцать, – гневно бросила девушка. – Ей было двенадцать, когда у нее родился ребенок. Но только одиннадцать, когда ее изнасиловали!
Клив заскрежетал зубами.
– Тогда Бронуин исключается. Сэр Уильям описывал Анжелину как молодую женщину, так что она не была ребенком.
Уинн презрительно вздернула подбородок, хотя сердце еще сильнее сжалось от страха.
– Как здорово получилось. Ты приехал в поисках мальчика, и теперь обе девочки сами собой отпали. Боюсь, однако, что дальше сузить круг тебе не удастся. Обе матери мальчиков мертвы. Они были не из деревень, а из отдельных поселений в глухих лесах и горах. Я уверена, что ни одну из них никогда не звали Анжелиной.
С минуту Клив смотрел на нее, и ее вновь охватил страх.
– Как же их звали?
– Не знаю.
– Ты лжешь.
– Нет! Я сама в то время была еще ребенком. Спроси Гуинет. Хотя готова поклясться, ты это уже сделал и не получил вразумительного ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43