Кристоферу подумалось, что он удостоился огромной чести знать их обеих.
Одри подняла голову от работы, заметила его взгляд и буквально застыла на месте. Кристофер вошел на кухню и направился к девушке. Она явно ждала, что он скажет о своем утреннем походе в порт.
Кристофер огляделся по сторонам. Кухня была не самым лучшим местом для такого разговора. Кто-то тронул его за руку. Кристофер обернулся — рядом стояла миссис Хили.
— Вот что, голубки, мне думается, вам нужно малость поворковать друг с дружкой. — С этими словами она мягко отстранила Одри и встала на ее место перед засыпанным мукой столом. — Сколько надо, столько и толкуйте. А я пока займусь печеньем.
Улыбкой, поблагодарив миссис Хили за столь великодушный подарок, Кристофер потянул Одри в тот закуток, которым они часто пользовались, чтобы поговорить без помех. Разговор был недолгим, и очень скоро Кристофер смотрел, как Одри, бледная, но полная решимости, продолжила прерванную работу.
Роберт скептически оглядел бесконечные плантации сахарного тростника, изнывающие под лучами беспощадного солнца. Ему вдруг пришло в голову, что эти плантации, простиравшиеся чуть ли не до самого горизонта, и являли собой итог всей его жизни. Он вспомнил те времена, когда все его время было отдано пятнадцати месяцам сева и сбора урожая. Тогда каждый его трудовой день начинался с рассветом и заканчивался с наступлением темноты. В то время он был убежден, что счастье заключается в успехе, в умножении прибыли и в завершении строительства роскошного по тем временам поместья.
Роберт снял с головы широкополую шляпу и вытер взмокший от пота лоб тыльной стороной ладони. Потом с наслаждением подставил свою лысеющую голову, под ласковые прикосновения налетевшего с моря ветерка. Боль в душе усилилась. На каком-то этапе его жизни годы начали уходить все быстрее и быстрее. Он очень хорошо почувствовал это, лишь когда познакомился с Эммалиной.
У Роберта болезненно сжалось сердце. Сегодня ей мотался по плантациям с раннего утра, твердо решив следовать заведенному порядку, чтобы к вечеру…
За спиной раздалось знакомое ржание его лошади, и Роберт резко обернулся. У него бешено застучало сердце, когда он увидел подъезжающего Лестера. Раб спрыгнул на землю и подбежал к хозяину.
Роберт едва сдерживал волнение. Он любил Эммалину и знал, что она не отвечает ему взаимностью, но надеялся, что она полюбит ребенка, которого носит. Вчера ночью он держал ее в своих объятиях и чувствовал ее страдание. Но он знал и то, что слишком сильно любит жену, чтобы помешать ей исполнить задуманное. Однако надеялся…
Но настало утро, и ничто не изменилось.
— Все закончилось? — сипло выдавил Роберт.
— Миссус вернуться к доктор. — Что-то такое было в выражении лица негра… что-то вызывающее тревогу.
— Как себя чувствует хозяйка?
— Миссус плохо быть. Джуба сказать масса звать, — затряс головой Лестер.
У Роберта упало сердце.
Он бросился к своей лошади и одним махом, удивившим его самого, взлетел в седло. Странное дело. С самого утра он мучился от жалости к ребенку, которого полюбил сразу, как только узнал о беременности Эммалины. Роберт думал о том, что скорее всего никогда не увидит этого ребенка, которому будет отказано даже в первом вздохе. Но ему ни разу не пришло в голову, что, потеряв ребенка, он может потерять и Эммалину.
Нет… Пожалуйста, Господи, нет…
Снова и снова он молил небеса сохранить жизнь Эммалине и все стегал и стегал хрипящего жеребца, летящего по не паханой земле к дому. Осадив коня на полном скаку возле парадного входа, Роберт, прыгая через ступеньки, взбежал по лестнице и ворвался в дом. Ловя воздух широко открытым ртом, он побежал к спальне, но возле двери в нерешительности остановился. Его вдруг обуял дикий страх. Неимоверным усилием воли Роберт взял себя в руки и, стиснув зубы, осторожно открыл дверь. И замер на месте. Он не увидел ни стоящей возле кровати заплаканной Джубы, ни перешептывающихся в глубине комнаты служанок. Он видел только Эммалину, распростертую на постели. Лицо бескровное, глаза закрыты.
— Эммалина, — трясущимися губами прошептал он.
— Роберт…
Эммалина медленно открыла глаза и попыталась приподнять голову с подушки. Ничего из этого не получилось, и по ее щекам потекли слезы, Он мгновенно оказался рядом с женой и прижался губами к ее мокрой холодной щеке.
— Кто-нибудь, срочно за доктором Фелпсом! — рявкнул Роберт.
— Роберт… нет… не надо…
— Эммалина, любимая моя, тебе очень плохо.
— Нет… — Эммалина взглянула на него своими изумрудными глазами. — Пусть они уйдут, Роберт. Я должна поговорить с тобой. — Увидев, что муж колеблется, она умоляюще добавила: — Пожалуйста…
Роберт повернулся к рабыням:
— Уходите. Когда будет нужно, я позову. — Взяв в свои ладони ее холодные руки, Роберт с нарастающим отчаянием поцеловал их и тихо спросил:
— Тебе больно, дорогая?
— Нет.
Презирая себя за вранье, Роберт обыденным тоном заметил:
— Джуба сказала, что ты была у врача.
— Да… Была.
— Почему?
— Роберт, — глаза Эммалины наполнились слезами, — я сделала ужасную вещь.
Роберт молчал, пытаясь справиться с пронзившей сердце болью. Бедная Эммалина… Раскаивается, когда уже слишком поздно.
— Что же такое ты сделала, дорогая?
— До сих пор не могу поверить, как я смогла…
— Скажи мне, Эммалина.
— Доктор Кларк — такой ужасный тип! У него грязь под ногтями…
— Эммалина, скажи мне.
— Роберт, ты слишком стар, чтобы заводить ребенка!
— Ребенок…
— Тебе же больше пятидесяти лет!
— Эммалина, пожалуйста…
— Ты вложил столько труда, чтобы у нас был этот дом… это поместье. И нечестно вносить сюда беспорядок и смятение!
Роберт, не в силах вынести тяжесть обрушившегося на него горя, взял Эммалину за подбородок и мягко, но решительно повернул ее лицо к себе. Голосом, исполненным идущей из сердца печали, снова спросил:
— О чем ты пытаешься рассказать мне, Эммалина?
— Я…Я…
— Эммалина, я прошу тебя…
Жена вновь взглянула на него своими бесподобными изумрудными глазами.
— Я не смогла сделать это! — Роберт будто окаменел.
— Не смогла сделать что?
— Я не смогла, не смогла позволить этому грязному типу покончить с нашим ребенком! — Роберт потрясенно отпрянул.
— Роберт, тебе придется вытерпеть все это!
— Вытерпеть все это? — тупо повторил Роберт.
— Смотреть, как я буду раздаваться вширь, и превращаться в уродину, как впереди меня в комнату будет входить мой огромный живот.
Где-то глубоко-глубоко в душе Роберта затеплился огонек надежды.
— Эммалина, да ты никогда не будешь уродиной!
— У меня не будет талии! — поджала губы Эммалина.
— На очень короткое время, родная.
— Мои груди ужасно раздуются!
— По-моему, это не так уж и плохо.
— Младенец будет вопить ночи напролет.
— Но у нас же есть Джуба.
— Все провоняет загаженными пеленками.
— Меня мало волнуют запахи.
— Младенец будет все время просить есть!
— Мы наймем кормилицу. — Эммалина на какое-то время затихла.
— Кормилицу?
— Ну да. Малыш будет в детской, она станет им заниматься, не беспокоя тебя без надобности. — Взгляд Эммалины вдруг стал холодным:
— Мой ребенок будет сосать грудь чужой женщины?
— Эммалина…
— У меня отнимут моего ребенка?
— Дорогая…
— Этого не будет, Роберт! — Лицо Эммалины посветлело. — Мой ребенок будет лежать в колыбельке рядом с нашей кроватью, пока не заснет!
— А как же…
— Пока я не буду уверена, что он здоров и нормально растет!
— Эммалина!
— И по-другому не будет, Роберт!
— Эммалина, дорогая… Служанки будут преданно ухаживать за нашим ребенком.
Эммалина рассерженно откинулась на подушку.
— Никто не может быть преданнее матери!
Роберт, не веря самому себе, потряс головой.
Кто это? Что за женщина лежит в его постели?
У Эммалины дрогнули губы, и она тихонько спросила:
— Роберт, ты рассердился на меня?
— Рассердился? Я? За что?
— За то, что у меня будет ребенок, когда ты такой старый.
Огонек надежды в его душе ярко вспыхнул и залил все его существо светом настоящего счастья.
— Дорогая моя, ты хоть понимаешь, что сделала меня счастливейшим человеком на свете?
Эммалина ответила не сразу. Неожиданно из уголков ее глаз выскользнули слезинки, и она чуть слышно спросила:
— Тогда почему ты не целуешь меня?
Не сознавая, что его щеки тоже мокры от слез, Роберт наклонился и поцеловал жену нежным долгим поцелуем. Когда он, наконец, выпрямился, Эммалина протянула руку и ласково провела ладонью по его щекам.
— Ты плачешь.
— Это от счастья, любимая.
Эммалина опять примолкла и пристально вгляделась мокрыми от слез зелеными глазами в лицо мужа.
— Роберт, ты любишь меня?
— Милая моя, как ты можешь сомневаться в этом? — Эммалина все продолжала изучающе вглядываться в его лицо, и он, отчего-то почувствовав неловкость, нахмурился:
— На что это ты так пристально смотришь, дорогая?
— На тебя.
— Я понимаю, но почему так пристально?
— Ты даже не спросил, люблю ли я тебя.
— Мне надо спросить об этом?
— Да.
— Ты любишь меня?
— Да.
— Я рад, любимая.
Изумрудные глаза Эммалины неотрывно смотрели на него:
— Роберт, я действительно тебя люблю. — Роберт молчал, пытаясь понять смысл взгляда и слов Эммалины. Наконец он осторожно спросил.
— Есть что-то еще, что тебе хочется, дорогая?
— Да.
— Ты можешь просить у меня что угодно, и если это в моей власти, то будет сделано.
Голос Эммалины упал до шепота:
— Есть одна вещь, крайне важная для меня…
— Завтра?!
У Джона Барретта глаза полезли на лоб. Петерс заявился в его маленькую контору всего несколько минут назад. На его худой физиономии расплывалась такая зловещая ухмылка, что даже Барретту стало не по себе. Это выражение лица ему было слишком хорошо знакомо. Он не улыбнулся в ответ и настойчиво переспросил:
— Ты уверен?
— Все точно. Я слышал это своими собственными ушами, клянусь.
— Нечего корчить из себя умника! — разъярился Барретт. — Я поверить не могу…
Усмешка Петерса вдруг превратилась в злобный оскал.
— Поверить он не может, как же! «Красавица Брайтона» выходит в море завтра утром во время прилива. Гибсон нанялся матросом, чтобы расплатиться за проезд обеих шлюх. Хочешь — верь, хочешь — нет, мне плевать! Сил моих больше нет торчать с утра до вечера около таверны и пасти эту троицу. Хватит! Гибсон чуть не застукал меня около окна, когда возвращался из порта. Руки страх как чешутся чиркнуть эту сволочь по горлу!
— Еще не время, болван! Никуда он от тебя не уйдет! — Барретт угрюмо посмотрел на компаньона. — Послушай-ка… «Красавица Брайтона»… Там капитаном Уильям Моррис, так?
— Точно!
— Я его отлично знаю. Он известен своим отрицательным отношением к высылке заключенных на принудительные работы. — Барретт на секунду задумался. — Гибсон наверняка легко с ним договорился. Другое дело Эндрюс. Он глаз не спускает со своей бабы. Скорее всего, Гибсон что-то придумал, чтобы она смогла улизнуть, прежде чем Эндрюс сообразит, в чем дело.
— Об этом он ни словечка не сказал.
— Идиот! Неужели ты думаешь, что он приведет с собой всю команду, чтобы вырвать эту Хейг из лап капитана? — Петерс угрожающе усмехнулся:
— Почем я знаю! Мне-то до всего этого, какое дело?
— Тебе сразу до всего станет дело, как только в твои карманы посыпаются монеты! — Барретт удовлетворенно покивал, видя, как Петерс наливается злостью. — Вот этим я и займусь. Хорошенько наполню твои карманы, конечно, тогда, когда сестрички будут моими. — Барретт расхохотался злобным, мстительным смехом. — Предупреди своих дружков, что им придется оказать мне еще парочку услуг. Пусть будут готовы к рассвету. Можешь им шепнуть, что я не поскуплюсь, если они сделают все как надо. Я не пожалею никаких денег, чтобы наконец самому узнать, чем это Джиллиан Харкорт Хейг так приворожила капитана! — Барретт снова расхохотался и решительно взмахнул крепко сжатым кулаком. — Всего один день, и тогда!..
— Завтра?
У Джиллиан сердце зашлось, она оперлась руками о стену, потому что все вдруг поплыло перед глазами. Она почувствовала, как Одри мягко поддержала ее за локоть, увидела, как Кристофер порывисто шагнул к ней, и усилием воли справилась с дурнотой.
— Все прошло, не волнуйтесь. Просто… — голос ее прервался. Джиллиан сглотнула и начала снова: — Просто я думала, что корабль уходит через несколько дней.
— А какая разница, когда он уходит? — Кристофер испытующе посмотрел на Джиллиан и добавил: — Если ты, конечно, не передумала.
— Нет… не передумала, но скоро утренний прилив. Дерек все еще на палубе. Он ни за что не позволит мне одной сойти на берег.
Кристофер шагнул вперед и оказался так близко от нее, что Джиллиан разглядела в его светло-серых глазах мелкие золотые крапинки.
— Джиллиан… — Его взгляд был полон неподдельной боли. — Ты уверена, что хочешь именно этого?
В каюте повисло долгое мучительное молчание, прежде чем Джиллиан ответила:
— У меня нет выбора, Кристофер. — В глазах юноши отразилось явное облегчение. Он вдруг обнял ее и нежно прижал к себе. Джиллиан с невольным вздохом закрыла глаза. Кристофер зашептал ей на ухо нежные слова, и от одного звука его голоса ее исстрадавшейся душе стало немного легче:
— Джиллиан, обещаю, что буду заботиться о тебе и об Одри. Клянусь моей жизнью! — Кристофер мягко отстранился от молодой женщины и деловито проговорил: — Вот что мы сделаем…
Сомнений не было… Это заговор.
Дерек крутился на своей койке не в силах уснуть. Через иллюминатор каюту заливал серебристый лунный свет. Ему вдруг пришло в голову, что большую часть своей жизни он смотрел на мир через этот иллюминатор или другой, точно такой же. Делом всей его жизни было море, а домом — «Воин зари». Тогда, в Англии, он решился на отчаянный шаг, рискуя и делом своей жизни, и своим домом, потому что судьба загнала его в угол. Однако в итоге он лишь усугубил свое положение. По-прежнему он в любой момент мог лишиться всего и, кроме того, потерять человека, дороже которого у него ничего не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54