— Я принадлежу к поколению, выросшему во времена Третьего рейха, и из-за преступлений нашей нации Суд Божий покарал Германию. Именно на руинах Второй мировой войны, пятьдесят лет назад, и родилась Община сестер Марии. С самого начала она призывала к покаянию. Что такого мы сделали евреям? Сыновьям и дочерям Израиля? Что плохого мы сделали Союзу?
— Что вам от меня надо? — пробормотал я, не оборачиваясь.
— По моему знаку ты пойдешь вперед. Одно лишнее движение — и ты мертв.
— …Тяжек груз на наших душах: мы должны исповедаться в наших грехах. Пора, друзья мои, пока не настал час Апокалипсиса. Пора раскаяться в нашем равнодушии и недостатке любви.
Сестра смотрела на меня. У нее были ясные голубые глаза, высокие скулы с румянцем, круглое личико и маленький, как у куколки, ротик.
Знаками я пытался привлечь ее внимание: я двигал бровями, глазами старался указать на напавшего, но чем больше я гримасничал, тем неотрывнее она смотрела на меня, настойчиво, будто отвечая на мой немой крик.
— …Тише! — продолжила она. — Давайте помолчим, чтобы поразмыслить и признать свои ошибки.
В толпе слышались шушуканья, удивленные и возмущенные. Некоторые уже отошли в сторону, и никто не заметил грозившую мне опасность.
— Иди, — произнес мужской голос.
Я повернул голову: у ворот нас, похоже, ждала машина с тонированными стеклами.
Круто повернувшись, я побежал. Уже на Виа Долороса я споткнулся и упал. Какая-то старушка помогла мне подняться, и я снова побежал, преследуемый убийцами. Судя по крикам, их было несколько. Я упал еще раз, потом — еще.
Изнемогая, тяжело дыша, я вбежал в христианский квартал. Мышцы сводило от напряженного бега, и я чувствовал, как подкашиваются ноги. От боли я был как пьяный. Иерусалим, подобно супруге с золотыми, солнечными глазами, своими лучами пронзал мою душу, а от пленительного голоса трепетало сердце. Ее кроваво-красные губы имели привкус граната, а тело источало запах алоэ и корицы. Бежал я уже машинально. Голова кружилась… Я дышал все тяжелее, поневоле ощущая все ароматы: испарение стен, нагретых солнцем, и запахи пряностей, горячих и солоноватых; я чувствовал все цвета, содержавшиеся в них: желтый, коричневый, янтарный, красный, фиолетовый…
Свет перемежался тенью. Я двигался как в беспамятстве. В сумерках мерцали тысячи и тысячи звездочек, и свет приходил ко мне свысока, а страх за свою жизнь и хриплые выдохи помогали бежать; свет заходящего солнца и его теплое дыхание делали более ощутимой тайну моей загробной жизни.
Мне нужно было остановиться, отдышаться… Я уже добежал до церкви Гроба Господня и проскальзывал между толпой паломников и лабиринтом сооружений, принадлежавших христианам, римлянам, грекам, армянам, коптам и эфиопам… Я надеялся оторваться от преследователей, но они не отставали. Мне удалось забежать в какой-то темный угол, и оттуда я увидел двух мужчин; нижняя часть их лиц была закрыта куфиями. Преследователи тоже пробирались сквозь толпу, вертя головами. Задыхаясь, я прошел перед широким куполом Анатазиса, вдоль базилики с вкраплением Голгофы и направился в Голгофскую часовню. От алтаря виден был холм со стоявшим на нем крестом. Я не обернулся, я знал, что они где-то поблизости — двое мужчин в черном, с лицами, закрытыми красными куфиями. Перед мраморной плитой, напоминавшей о месте, где лежало тело Иисуса, я спрятался за колонной, не отрывая глаз от входа, ожидая и боясь появления врага… Я увидел два силуэта, возникших на входе, против света. Сам не зная почему, я снова побежал, на этот раз к эспланаде Храма, куда ведут восемь лестниц, каждая поддерживаемая портиком с четырьмя арками. В южной части эспланады стояла мечеть Аль-Акса, перед ней был вестибюль с семью аркатурами. Но я не имел права входить в мечеть и не мог там укрыться из боязни попрать ногами святая святых, расположенную как раз под нею.
Тогда, покинув арабский квартал, я бросился в еврейский и несся до изнеможения до Западной стены, к последнему месту, где у меня был шанс выжить. Я свернул влево, к небольшой пристройке со сводчатым потолком, служившей синагогой, и вошел в нее. Мои преследователи остались снаружи. Я добрался до маленькой задней двери и удрал.
Тогда я умолк, и они вырвали мои члены, и кинули мои ноги в грязь. Глаза мои затуманились от совершенного Зла, уши заложило, мне стало, противно; проявились дурные наклонности Сатаны.
Наконец-то мне удалось оторваться от них под прикрытием полиции, охранявшей Стену. Я прошел вместе с полицейскими до ворот Сиона, сел в такси и поехал к отелю, где остановилась Джейн, — возле «Кинг Дэвида», в центре нового города; отель был белый, как стены Храма.
Из холла я позвонил Джейн, которая назначила мне встречу в «Кинг Дэвиде». Там в приглушенной атмосфере просторного холла тихо переговаривались американские туристы. Только там, среди стильной английской роскоши тридцатых годов, отличавшейся обилием бархата, я немного пришел в себя.
— Ари, что с тобой? — сразу спросила Джейн, войдя и заметив мои мучительные попытки принять удобную позу: от такой пробежки страшно болели мышцы.
— Ничего особенного, — ответил я, поглядывая на карту, которую протягивал нам официант, — я бежал от каких-то мужчин в масках.
Сразу вспомнилось, что я не ел уже сутки и что, хотя я и привык поститься, мне, тем не менее, все же надо было есть и пить.
Для Джейн и для себя я заказал хумус и фалафель, единственные израильские блюда, предлагаемые западной кухней отеля; я не пробовал их с тех пор, как обосновался в Кумране.
— Ты уверен, что хочешь продолжать, Ари? — с беспокойством спросила Джейн.
Я показал ей на газету, лежавшую рядом на журнальном столике.
— Говорят, полиция ищет в районе Кумрана. Есть риск, что они нас найдут, Джейн. Найдут и станут подозревать. Конечно же, я должен продолжать.
— Говорят, они сейчас ведут расследование у самаритян из-за их жертвоприношений. Ты полагаешь, что виновных несколько?
— Вне всякого сомнения. За мной только что бежали двое. Здесь замешан не один человек, а целая группа.
— Но кто же они?
— Этого я не знаю.
— Во всяком случае, охота идет именно на тебя.
— И ты думаешь, я могу спрятаться и отказаться от боя?
— Да, конечно, — уверенно сказала Джейн. — Ты — Выбранный, Избранный… Мессия! И поэтому ты должен страдать, не так ли? Страдать и умереть? Когда ты остановишься, Ари?
Джейн рассматривала меня со странным выражением. Я увидел в ее глазах тот же страх, что и накануне, когда открыл ей, какова была моя миссия.
— Как и моя мать, ты не признаешь моих стремлений. Но в жизни есть другие цели, нежели игра в журналиста-археолога, ищущего утерянные сокровища.
— Сокровище-то сказочное…
— Это уже вопрос денег.
Она пожата плечами и отвела глаза. Я понял, что обидел ее.
Она раскрыла кейс, бывший при ней, и достала из него ноутбук.
— Это еще зачем?
— Я работаю, — бросила она. — Одна…
— Джейн, ради Бога, прости меня. Я не хотел… Я брякнул не подумав.
Не отвечая, она заиграла на клавишах, и вскоре появился листок, свернутый наподобие наших свитков. Ну вот, подумал я, через тысячелетия мы снова возвращаемся к свиткам.
— Смотри, — сказала она, — вот текст статьи о Медном свитке.
В известном Медном свитке содержатся описания сокровищ с указанием географических мест их нахождения. Найденный в гроте № 3 в 1955 году, он дал толчок к изучению Кумранских свитков. Томас Альмонд из Манчестерского университета с помощью швейной машинки разрезал свиток на куски, сфотографировал полосы, затем восстановил его, профессор Петер Эриксон помогал ему промывать и расшифровывать текст.
В общей сложности в свитке имеется двенадцать колонок с пятью описями; каждая написана древнееврейскими нелитературными идиомами. В них указаны места, среди которых гроты, могилы, акведуки… Количество ценностей огромно, отличаются они размерами и свойствами. Причина написания на меди до сих пор неизвестна. Не знаем мы и кем написан текст, и реальны ли или выдуманы перечисленные в нем сокровища. Большинство исследователей полагают, что список, приведенный в Медном свитке, является символическим и фиктивным. Только этим можно объяснить, что до сих пор, несмотря на усиленные поиски, не найдено ни одного предмета знаменитого сокровища Иудейской пустыни.
— Тайна, да и только, — вздохнула Джейн. — Но непонятно, почему ессеи Кумрана выгравировали список сокровищ, даже фиктивных, на таком дорогостоящем в те времена металле, как медь?
— А может быть, этот свиток не принадлежит ессеям, — предположил я.
— Тогда почему он найден в кумранских пещерах?
— Кто-нибудь, наверно, спрятал его там. А вот когда и почему, неизвестно.
— А это значит, что…
— …свиток был спрятан в пещере не ессеями…
— Этим и объясняется уникальность документа.
— Возможно, пещерами Кумрана воспользовались как генизой.
— Как в каирской синагоге? Известно, что вы, евреи, не выбрасываете книги, которые больше не нужны. Ведь все буквы в них для вас священны, не правда ли?
— Правильно, — подтвердил я. — Поэтому-то их и хоронят. А вдруг… если этот свиток принадлежал библиотеке Храма в Иерусалиме, его могли спрятать в Кумране, предвидя нападение римлян?
— Но кто же положил его туда?
— Чтобы знать больше, нам нужно мнение специалиста, прекрасно разбирающегося в Кумранских свитках, человека, который сможет все разъяснить…
— Кого ты имеешь в виду? — спросила Джейн, не отрываясь от клавиш.
На экране появился текст:
Согласно манускриптам, найденным в Кумране у Мертвого моря, ессеи образовывали общину, где все было общее; они ели, молились и работали сообща в местности Кирбат-Кумран. Особенностью мировоззрения ессеев является предвидение Конца Света: Апокалипсис — не только ожидание последних дней и переход в спасительные времена, но исходя из этимологии этого слова «снятие покровов с того, что скрыто». Апокалипсис, таким образом, предусматривает раскрытие тайн, будь то тайны Истории или Вселенной.
О ессеях мы узнали благодаря описаниям ряда древних авторов: Плиния, Филона, Иосифа Флавия.
Происхождение ессеев, вероятно, явилось следствием движения хасидов во времена восстания Маккавеев, направленного против эллинизации Иерусалимского храма за два века до нашей эры.
Основные идеи: детерминизм, иерархическая структура, подготовка новых членов общины, совместная жизнь, общественное пользование благами, строгое соблюдение законов и обрядов, совместная трапеза, статус холостяков, Храм, Конец Света.
— Конец Света… — пробормотала Джейн. — Разве не сказано, что Храм будет возведен заново в Конце Света?
— Сказано.
— Но для кого же его отстроят? Ведь в нем должны быть обстановка, ценности, не так ли?
— Правильно.
— Но зачем же тогда пытаться отстроить Храм, Ари?
— Действительно, зачем?
— Да. Найдись в наше время люди, желающие возродить Храм, какую бы цель они преследовали?
— Мы, ессеи, стремимся к этому больше двух тысяч лет. У тебя правильно написано, что движение ессеев зародилось, когда Храм был захвачен греками и некоторые взбунтовавшиеся жрецы покинули его и ушли к Мертвому морю.
— Почему же ессеи так привязаны к Храму?
— Храм позволял открывать некоторые ворота… Он был построен по правилам некой священной геометрии. Например, святая святых — идеальный квадрат. Храм строился из самых изысканных и богатых материалов: мрамор, драгоценные камни, тончайшие ткани… В нем была слышна небесная музыка арф, он благоухал нежнейшими ароматами. Храм, Джейн, позволял переходить из мира видимого в мир невидимый.
— Иначе говоря, именно благодаря Храму, а точнее, святая святых, можно было встретить Бога…
Джейн как-то странно посматривала на меня.
— Думаю, только из-за этого профессор Эриксон и искал эти сокровища.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что цель его была не научной, как он утверждал, но… духовной, если можно так выразиться.
— Ну так что же?
— Именно этого он и хотел. Встретить Бога. Потому он и изучил все, что относилось к Храму… Чтобы воссоздать его и встретить Бога… Этим и объясняются его настойчивость, его желание посвятить этому всю жизнь. Как если бы… Как если бы он сражался, воевал…
— А ты, Джейн, ты-то чего добиваешься?
Она замолчала, опустила глаза и, казалось, размышляла.
— Должна сказать тебе правду, — наконец выговорила она. — Я в это не верю. Я не верю в Бога. У меня больше нет веры. Я считаю, что религия, религии, все религии — это заблуждение, от которого рождаются страх и насилие.
— Так вот в чем дело! — удивился я.
— А что тут такого, чему ты удивляешься?
— Когда я тебя вчера увидел, то сразу почувствовал, что в тебе что-то изменилось. Почему?
— Почему? — повторила Джейн.
Она встала, прошлась по холлу, остановилась у окна.
— Возьмем твой Кумран, Ари. Слишком много насилия, убийств, начиная с Иисуса, слишком много неправедности у тех, кто ищет Бога. Увидев Эриксона на жертвенном алтаре, я поняла, что все это было неправедным, ошибочным, ты понимаешь? А еще я поняла, что были только войны, а Бога-то и не было.
— Он не вмешивается, — возразил я, — но это не значит, что Он не существует. И Он есть даже в твоем бунте, тебе это непонятно?
Я посмотрел на нее. Ее глаза утонули в моих. Как ослепленный я снял очки. И тогда душа весьма изменилась.
Опустив глаза, я рассматривал компьютер. Без очков я видел лишь светящееся пространство, на котором мелькали черные значки. Между ними белые промежутки вырисовывались в форме буквы
Это — вторая буква алфавита, «Бет», графически изображающая дом, откуда и название Bait — дом, жилище, очаг. Этой буквой Бог создал мир, словом Berechit, в начале. Если поменять местами слоги, получится Rechit Bet, то есть: сперва дом. До того не было ничего, все было ничем, земля была пустой, и мрак царил над бездной. Потом стало все.
Она была сейчас так красива, что я не мог сдержать невольного движения, приблизившего меня к ней.
Ее взгляд остановил меня.
— Чего же ты от меня хочешь? — спросила она.
Голос ее затвердел, как тогда, накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32