позади него — верхом на лошадях и пешим ходом — толпа народа.Изяслав еще раз взглянул в направлении всадника и толпы и вдруг нахмурился и побагровел.— Это не митрополит! — воскликнул он. — Уж я знаю этого воеводу!.. Он служит не мне, а вечу…Князь узнал ехавшего.— Теперь уж поздно посылать отроков в темницу, — шепнул ему на ухо Чудин. — К тебе едет в гости Всеслав.Лицо Изяслава налилось кровью, он теребил свою бороду.— Не долго натешится! — вымолвил он и, выхватив меч из-за пояса, начал грозить им в сторону Бабьего Торга.— Я вам покажу себя! — воскликнул он гневно. — Будете валяться во прахе у моих ног и просить прощения.Голос князя дрожал, на губах показалась пена.— Други и братья! — вдруг крикнул он дружине. — Кто верен князю, пусть идет за мною!.. Найдутся верные мне люди, которые приведут ко мне этих крикунов с петлею на шее.Народ, завидя приближавшуюся толпу со Всеславом во главе, пришел в неистовство и стал напирать на ворота так, что казалось, они вот-вот рухнут.Князь и дружина отошли в глубину двора, вместо них выступили вперед вооруженные, готовые сразиться гридни и отроки.Это был продуманный маневр для сокрытия бегства князя. В саду уже стояли оседланные кони, и, сев на них, Изяслав и дружинники бежали через заднюю калитку, ведшую в Берестово. По Крещатой долине помчались они в Василев, оставив свои богатства на разграбление.В то время когда Изяслав спускался по пустынной лесной тропинке к Крещатику, толпа, шедшая со Всеславом, была уже у великокняжеского двора.— Правь и княжи над нами! — раздались голоса, обращенные к Всеславу. — Не хотим Изяслава, этого пьяницу и игрока; он грабит народ, он не хочет защищать его от половцев.Ворота под сильным напором подались и раскрылись на две половины. Быстро княжеский двор переполнился неистовствовавшим народом, который бросился в хоромы, но Изяслава уже и след простыл.— Бежал, заячий хвост!— Бежал от нас, как от половцев!— И пусть его бежит на все четыре ветра, да не оглядывается.Люди рассыпались по княжеским палатам и другим постройкам и принялись растаскивать золото, серебро, куниц и соболей.Это было уже перед вечером.Как только ворота были выломаны и народ, увлекая за собой Всеслава, ворвался во двор, вдали показался небольшой отряд дружины Ярослава с воеводой Коснячко, митрополитом Георгием и свитой духовенства.Перепуганный Всеслав еще не знал толком, что случилось и зачем его привели на великокняжеский двор…Пока отряд воеводы въехал во двор, княжеские хоромы были уже ограблены.Народ, сняв шапки, низко поклонился митрополиту, державшему крест в руке. Все начали прикладываться к кресту с полною покорностью.Вперед выдвинулся Варяжко, посадник белгородский, и начал жаловаться митрополиту:— Мы просили князя Изяслава дать нам коней и оружие или самому защищать нас от половцев, но он не хочет. А если не хочет или не умеет, так пусть и не княжит над нами. Знать, он и сам так думал, потому как бежал, и теперь у нас нет князя… Благослови, святой владыко, Всеслава на великокняжеский стол, и пусть он княжит во славу Божию и народа.Все расступились, и к митрополиту подошел бледный, грязный и растрепанный Всеслав. Митрополит не колебался и, подняв крест, опустил его на голову нового народного избранника, не успевшего еще прийти в себя от всего происшедшего.— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь! — произнес митрополит. — Воссядь, сын мой, на великокняжеский стол Ярослава Мудрого, который предназначен тебе Богом, княжи и правь народом отечески и не давай нашим врагам на расхищение твоих городов и имущества.Народ обнажил головы. Всеслав, осенив себя крестным знамением, дважды поцеловал крест. Затем он, окруженный киевлянами, стал рядом с митрополитом на выломанные ворота и обратился к народу, уже заполнившему площади и дороги, со следующей речью:— По воле народа и Божьей милостью сегодня я занял киевский стол, оставленный Изяславом. Господь видит, я занял его не по собственной воле. Господь оказал мне свое покровительство силою своего креста. Этому доказательством служит то обстоятельство, что Изяслав, целуя крест со своими братьями в Орше, клялся, что не причинит мне зла, но слова своего не сдержал. За это Господь наслал на их землю ворогов, а меня освободил от заточения и смерти. Сидя в порубе, я часто восклицал: «Святый крест, я верю в тебя, ты избавишь меня от заточения!» Господь внял моему моленью, освободив меня вашими руками. Да поможет мне он и впредь служить ему и вам с честью и пользою!Толпа киевлян окружила Коснячко и благодарила его, что он был не с Изяславом, а с народом, на стороне обиженных. Они даже извинились за те оскорбления, которые нанесли ему, считая приверженцем князя.Воевода холодно принял их извинения. Он думал по-своему: он не одобрял князя, который грабил своих подданных, не умел постоять за них перед врагами, но и не одобрял народ, который не проявлял послушания князю и поступал по своему уму-разуму. Он заглядывал вперед и видел в этой междоусобице зародыш будущих бед и напастей.Всеслав, желая воспользоваться опытностью Коснячко, предложил ему по-прежнему остаться воеводой и руководить дружиной.— Милостивый князь! — отвечал старик. — Я служил много лет моей родине, князю и матушке-Руси; в битвах и на военных советах я провел всю мою молодость, но теперь я стар и немощен, а потому не могу служить… Да и, к слову сказать, мои хоромы давно опустели, и в них осталась единственная моя утеха — дочь Людомира. Дозволь, княже, с нею провести остаток моих дней.Всеслав не настаивал.Воевода уехал домой. Возвращаясь из Княжеского конца, он издали заметил, что у ворот его дома стоит вооруженный конный отряд, а потому сильно обеспокоился. Он знал, что люди Бог весть что говорят про него, и боялся, не напали бы киевляне на его дом, не разграбили бы его имущества. Впрочем, ему не жаль было добра, он боялся за свою дочь Люду. Но, подъехав к дому, он понял, что все в порядке. Воины не только не выказали ему вражды, но даже низко кланялись. Однако он боялся спросить, что они за люди, пока сам не узнал в них личную стражу тысяцкого из Берестова.У ворот дома к нему подъехал конник из отряда Вышаты и спросил:— Ваша милость не позволит ли нам уехать?— С Богом! — отвечал воевода. — Спасибо вам… Поблагодарите от меня тысяцкого за помощь.Подъехав к калитке, отрок, сопровождавший воеводу, начал стучаться в нее. Прошло немало времени, пока к оконцу подошел какой-то мужчина и, выглядывая на улицу, со страхом спросил:— Кто здесь и чего надо?— Воевода приехал, — отвечал отрок.Ворота, задвинутые дубовым засовом, немедленно открылись, воевода въехал во двор.Не успел он слезть с лошади и отдать ее челядинцу, как Людомира выбежала из терема и бросилась в отцовские объятия.— Что ты так долго?..— Да, поздненько вернулся, моя ласточка, но раньше и нельзя было, — отвечал старик.— Где же ты был целый день?.. Я так беспокоилась о тебе… Когда ты отправился на княжий двор, приехал Вышата, искал тебя…Воевода поцеловал дочь.— Славный молодец этот Вышата… Ведь он окружил наш двор своими стражниками, и я только теперь отпустил их.Казалось, Люда не придала особого значения похвалам отца.— Но где же ты был весь день, тятя? — повторила она.— На княжьем дворе, — задумчиво отвечал отец.— Ну, что князь?..— Уж нет его… Бежал из Киева, и теперь у нас новый князь, Всеслав, которого народ освободил из заточения, а митрополит благословил на княжий стол. II. Сваты и гаданье Не много пользы имели киевляне от Всеслава. Хотя он и навел некоторый порядок после Изяслава, собрал новую дружину и двинулся на половцев, однако не причинил им никакого беспокойства, потому что настала зима и прогнала их прочь. Как половцы пришли неизвестно откуда, так и ушли — неизвестно куда. Воцарилось временное спокойствие; но это не удовлетворяло ни киевлян, ни самого Всеслава. Половцы, побежденные стужею, а не оружием, могли вернуться весною и начать свои набеги. Но что хуже всего — мог вернуться Изяслав; начали ходить слухи, что он бежал в Польшу и оттуда собирается весною в гости к русичам. Это очень беспокоило киевлян и их князя, который по этой причине неохотно княжил. Сидя на престоле, на который его посадили киевляне из милости и необходимости, он стремился в Полоцк, в свою отчину… Вырвавшись из когтей жадного Изяслава, ему не хотелось попасть к нему во второй раз. В свою очередь и киевляне, замечая поползновения князя, с печалью смотрели в будущее.Среди общей неуверенности настала зима, а там — коляда и святки. Оживился старый Киев, настал час общих удовольствий и веселья. А как известно, коляда праздновалась всегда торжественно. Но насколько коляда была для мужчин и женщин зрелого возраста праздником, кончавшимся шумными пирами, настолько святки представляли, главным образом, развлечение для молодежи обоего пола. По заведенному обычаю, в святки устраивались вечеринки, или посиделки, служившие для забавы и знакомства молодых людей друг с другом.После Рождества первая вечеринка должна была состояться у вдовы Брячислава, думного боярина еще со времен Ярослава Мудрого. На эту вечеринку приехала и Люда. Дочь боярина, Богна, приходилась ей двоюродною сестрою. Несмотря на крещенские морозы, собралось много девушек. Все они поодиночке приходили до заката солнца. Уже в сумерки заперли ворота и никого не впускали, хотя видно было, что несколько человек конных и пеших с нетерпением ждали, когда их впустят во двор.Однако их не впускали, так было принято. Прежде всего приходили девушки, а молодцев не пускали до тех пор, пока все девушки не занимали своих мест в гриднице.С левой стороны гридницы отводились места девушкам на скамьях, покрытых чехлами и выстроенных в три ряда; скамьи расставляли так, чтобы каждый ряд был выше другого и девушки могли видеть сидящих и входящих мужчин. На некоторых лавках торчали прялки с прикрепленною к ним куделью.С правой стороны были скамьи для мужчин, поставленные в том же порядке и также покрытые материей, но только в глубине гридницы, так что середина горницы оставалась свободной. Кроме того, стояли еще две лавки у боковых стен.Гридница освещалась четырьмя светильниками о трех ножках. Два из них — по одному с каждой стороны лавок — ставились со стороны девушек, и такие же два — со стороны мужчин.Когда скамьи были поставлены должным порядком и светильники зажжены, все девушки сошли с вышки и заняли предназначенные им места. Одни сели к прялкам, другие принесли с собой разные рукоделья.После этого было разрешено отпереть ворота, и во двор въехало несколько молодых людей. Каждый из них поодиночке входил в гридницу; войдя, останавливался посередине и молча кланялся на четыре стороны в пояс, потом обращался с приветственными словами к хозяйке и девушкам:— Челом вам бью, хозяюшка-боярыня, и вам также, красные девицы!Девушки, не отрываясь от работы, пели каждому особую приветственную песню. Гость снова кланялся, благодарил за честь и занимал свое место.Иван Вышата приехал позже других.Войдя в гридницу, он, по обычаю, поклонился всем девушкам, но взгляд его остановился на Людомире. Девушки встретили его песнею: То не солнышко по небу плывет,Слава!То Ванюше хор девичий поет!Слава!Приходи к нам погулять,Слава!Станем песней потешать!Слава!Твой наряд сидит красиво,Слава!Взор твой смотрит не спесиво,Слава!Дорогому Вышате, слава!Слава!Нам с тобой веселье, забава!Слава!Пусть пройдет твоя слава за моря,Слава!Будешь ты для нас, как заря!Слава! Вышата выслушал стоя величальную песню, после чего поклонился девушкам, поблагодарил и сел.Во время величальной песни он упорно глядел на Люду; несмотря на то что с него не сводили глаз десятки молодых девушек, но между ними недоставало одного взгляда, а именно Людиного, за него он отдал бы все остальные.Когда песня окончилась, кто-то из гостей отозвался:— Хороша песня! Такой и Боян не споет… Ну, теперь наша очередь отплатить тем же.Несколько молодцов оглянулись, как бы отыскивая кого-то глазами.— А где же наш Путята? — спросили они.— Знать, не пришел еще.— Запоздал старик… Может, замерз где-нибудь по дороге?— Не таковский он! — пошутил кто-то. — У него борода что у волка шкура, он не замерзнет.В тот же момент послышались голоса в сенях, и глаза всех, конечно, обратились туда.Дверь отворилась, и на пороге появилась фигура здоровенного старика с громадною седою бородою, заледеневшею от мороза. Длинные волосы его на висках тоже пообмерзли, так что вся голова была как бы вылеплена из снега. Одной рукой он что-то держал под полою кафтана, другую заложил за пояс вместе с шапкою. Он не вошел, а ввалился в гридницу. За ним последовало еще несколько запоздалых гостей.Едва он показался в гриднице, как послышались смешанные голоса девушек и молодых людей.— А! Путята, Путята! — закричали все радостно.Между тем к нему подошла хозяйка.— В добрый час пожаловали, дедушка, — сказала она. — Все давно ждут вас и ваших песен.Путята приподнял седую голову и окинул орлиным взглядом гридницу.— Да, есть для кого петь, — сказал он, — только бы голоса хватило…Боярыня подвела его к скамье возле стены.— Садитесь, батюшка, — сказала она, — и достаньте свои гусли… Здесь они не замерзнут, не на морозе, — шутя прибавила она.— Сейчас, сейчас, боярыня, — отвечал Путята, — только вот… не мешало бы…И он что-то шепнул на ухо хозяйке, которая тут же ушла, а через минуту сенная девушка внесла на подносе ковшик меду и чарку. За нею шла Богна и, остановившись перед стариком, поклонилась ему в пояс.— Милости просим выкушать из моих рук медку во здравие, — произнесла она.Старик разгладил бороду и улыбнулся девушке.— С удовольствием выкушаю, зоренька моя ясная, — отвечал старик.Он принял мед и поставил его подле себя на небольшом столике; отпивая понемногу из чарки, вынул из-под полы гусли и начал настраивать их, разговаривая с девушками и молодыми людьми и отпуская разные шуточки.Девушки пряли, смеялись, переговариваясь между собой вполголоса.— Да скоро ли ты, Путята? — спрашивали мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22