Вся долина, лесные холмы, как равно и лозняки, серебристая вода озера и монастырь были погружены в вечернюю тишину. Только у Люды не было спокойно на сердце, потому что змея воспоминаний сжимала ее кольцом и высасывала кровь.Когда они удалились от монастыря достаточно далеко, Люда печально сказала:— Вот, видишь, мамушка! Он нашел спокойствие в пещере. А где же я его найду?Скоро обе исчезли на узкой лесной тропинке.Люда не догадывалась, что эту встречу ее с Вышатой устроила Добромира. Она приписывала это простому случаю, который, однако же, перевернул все ее существо и заставил ее дрожать при виде суровой действительности. Проснувшаяся мысль, как разбереженная и вновь открывшаяся рана, отозвалась в сердце. Она невольно обратилась мыслями к счастливым и спокойным дням, к оставленному дому своего родителя, и снова острая тоска сжала ее сердце. Она затосковала по своей светелке в отцовском доме и по саду, в котором первый раз увидела своего суженого.— Послушай, мамушка, — обратилась она к Добромире, — не пора ли нам проведать наш дом?Мамка обрадовалась.— Пора, мое дитятко, пора…В тот же день обе пешком пошли в город.Еще солнце не успело взойти, как они подошли к калитке двора. Хотя они не сказали ни слова друг другу, их печальные лица обнаруживали их мысли. С бьющимся сердцем Люда открыла калитку и дрожащей рукой толкнула дверцу. Заржавевшие петли заскрипели, отзываясь глухим стоном, и обе женщины невольно вздрогнули.Вот они уже во дворе. Везде пусто, глухо, печально. Нет даже собаки, которая в былое время с нетерпением ожидала прихода Люды и Добромиры; даже собака оставила дом, над которым тяготело несчастье. Кто-то приютил ее и теперь кормит своим хлебом, а собака служит чужому, забыв о своих хозяевах.Двор зарос крапивой, она зеленела и у частокола, сделанного из дубовых бревен. По соседству с крапивой разрослась белена, рядом с нею возвышались кусты тощей полыни; тут же, посреди двора, вольготно разрастались кусты коровяка, или царского жезла, и бодяги. Тропинку, ведшую к дому, заполонил подорожник. Словом, везде были видны следы запустения.Обе женщины поднялись на рундук, занесенный песком, набившимся во все щели; отовсюду повыползали тощие, болезненного вида растения, с трудом тянувшиеся к солнцу. Окна, двери и все углы затянула паутина.— Сядем здесь, мамушка, и отдохнем, — сказала Люда.Ей в самом деле нужно было отдохнуть, чтобы собраться с силами и переступить порог давно оставленного жилища. Обе сели в печальной задумчивости и начали осматриваться кругом.— Кончился сон! — заметила Добромира. — Теперь ты проснулась, и пора приниматься за дело.— Да, ты права, мамушка, — вздохнула Люда.И женщины принялись за работу. Двор старого воеводы Коснячко несколько оживился, но прежнее спокойствие и счастье не возвращались. Казалось, после того урагана, который пролетел над Киевом, несчастье навсегда поселилось в доме воеводы, и люди привыкли к крапиве, росшей на дворе и в саду, к паутине, опутавшей все строения, даже перестали заглядывать сюда из опасения, что встретятся с тенью воеводы или Люды.Однажды, когда в светелке Люды затеплился огонек, соседи вспомнили о прежнем хозяине и, пошептавшись между собой, стали заглядывать на двор сначала издали и, наконец, переступили порог. В Киеве еще царил общий страх, люди сидели, как волки в логовищах, в своих избах, избегая всяких сходок. Из памяти не изгладился кровавый призрак недалекого прошлого. Встречаясь, люди вспоминали о случившемся на Красном дворе, о смерти Славоши и Мстислава. Отъезд польского короля, печальная участь Варяжко и старого колдуна Добрыни, слава которого разрасталась все больше, потому что он, хотя и попал в темницу, но все-таки избежал смерти и был отпущен на волю. Все это передавалось из уст в уста, но тихо, таинственно.С той минуты, когда король угостил медом Добрыню на Красном дворе, старик не показывался на люди и, казалось, забыл о Люде и обо всем, что с нею случилось. Он ходил в город, навещал родственников в Кожемяках, но далеко обходил двор воеводы.Однажды поздней ночью Добрыня возвращался из Кожемяк в свою лесную избу. Он шел по пустынным улицам, умышленно избегая людских взоров. Его вообще никто не любил, и как колдуна, и как княжеского лизоблюда. Проходя мимо калитки терема Коснячко, он вдруг увидел свет, мелькавший на вышке. Добрыня остановился и призадумался: он был убежден, что Болеслав увез Люду с собой. «Откуда же этот свет? — задал он сам себе вопрос. — Неужели кто-нибудь поселился в этом тереме? Странно, кто бы это мог быть?»Он стоял и смотрел, не в силах оторвать взгляд от мелькавшего света, испытывая острое желание увидеть, кто же его зажег. Окно не было закрыто на ночь.«Подожду, — проговорил он про себя. — Я должен узнать, кто здесь поселился. Может, это вернулась старая Добромира, а то и Люда. Но откуда ей быть здесь?И он перешел на другую сторону улицы, оперся плечом о забор и стал смотреть на вышку. И точно по мановению волшебной палочки старого колдуна, в окне мелькнула тень, показалась рука, и через минуту выглянула женская фигура.Добрыня вздрогнул.— Люда! — прошептал он.Он был зол на нее. Из-за нее он лишился княжеских милостей, уронил себя в глазах короля и Вышаты. В нем закипело желание мстить.— Хорошо же, моя пташечка, я выкурю тебя отсюда! — покачал он головой и пошел своим путем.Теперь он не мог позабыть Люду: она преследовала его всю ночь. Он ступил на мостик и под шум вертевшихся мельничных колес принялся обдумывать план мести.Прошло несколько дней. В воскресенье Добрыня отправился в город и зашел на княжеский двор. Изяслав возвращался из Десятинной церкви домой, как вдруг заметил стоявшего на рундуке Добрыню. При виде этого старика, часто вертевшегося перед ним юлой, князь вскипел гневом.Но едва он подошел к нему, как Добрыня бросился к ногам князя и начал целовать землю.— Встань, встань, Добрыня! — сказал Изяслав. — Уж, наверно, пришел с недобрыми вестями?Добрыня встал и молча поклонился в пояс.— Ну, вышел из темницы?— По твоей милости, князь, и я пришел поблагодарить тебя.Изяслав проницательно посмотрел на него.— Еще что скажешь? Зачем пришел?— Пришел с вестью, предупредить тебя, чтобы ты приготовился встретиться с врагом.Князь вздрогнул при мысли о неприятеле, тем более что у него их было много.— О ком ты говоришь?Добрыня снова упал к ногам Изяслава.— Болеслав уж прислал своих шпионов, верно, и сам скоро приедет.— Ты видел их?— Видел, милостивый князь.— И покажешь?— До самых ворот доведу.Изяслав призадумался.— Кто?Колдун снова поклонился в пояс.— Ты знаешь Люду, милостивый князь? Ляшский король, отъезжая, прихватил ее с собой, но ненадолго: она уже вернулась и поселилась в своем доме. Народ снова начал толпиться у ее двора… Кто знает, может, через несколько дней опять вечевой колокол загудит на Подоле.Воспоминания о недавно происходившей борьбе, мысль о том, что она может повториться, что внушитель всех заговоров, которого он боялся, и впрямь может возвратиться и протянет руку за великокняжеским венцом, пробудила в нем уснувшую месть.— Ты убежден, что Люда вернулась? — спросил князь.Его чрезвычайно удивляло, что еще никто не доложил ему об этом. Именно это обстоятельство вызывало подозрение в измене.— Да, видел, милостивый князь, собственными глазами.Изяслав сжал кулаки.— Я разорю это волчье гнездо!То, что рассказал ему Добрыня, казалось правдоподобным, потому что Люда, как киевлянка, имевшая много знакомых, могла действовать в пользу польского короля. Он был убежден, что Люда изъявила согласие приобрести для него сторонников, тем более что она ненавидела Изяслава, повесившего ее отца. В том, что она могла действовать против него, не было ничего удивительного. Таким образом, все говорило не в пользу девушки.Отпустив Добрыню домой, князь стал обдумывать, что же именно делать ему с Людомирой. Мысль о мщении возрастала с каждой минутой.— Я велю разорвать ее на куски и бросить собакам и воронью на съедение. Пусть Болеслав знает, какая участь ждет его в Киеве, если он посмеет протянуть руку за великокняжеским венцом.Князь решил наказать беззащитную девушку за собственную свою вину и этим наказанием устрашить тех, кто, как Варяжко, захотел бы пойти к польскому королю с поклоном.Между тем Люда и Добромира не догадывались, что над ними снова занесен меч, который отрубит последнюю ветвь родословного древа воеводы Коснячко.Изяслав ждал недолго — он не спрашивал, чем провинилась Людомира, он довольствовался тем, что ему сказал Добрыня. Ведь все, что сказал колдун, соответствовало настроению его души и мыслей.Однажды вечером во двор терема Коснячко въехала толпа всадников, вооруженных топорами и мечами. Шум, вызванный лаем собак, отпиранием ворот и бряцанием мечей, обратил внимание сидевших в тереме женщин. Они привыкли к тишине и поняли: что-то случилось. Но что?Добромира выглянула в окно и, с ужасом отскочив, перекрестилась. В памяти всплыла похожая картина: толпа вооруженных всадников у них во дворе год назад; они хватают старого воеводу и отвозят его на княжеский двор.«Господи, неужто опять беда!» — подумала она и кинулась к Люде. Испуганные женщины растерянно смотрели друг на друга.— Уходи, дитя мое, уходи! — воскликнула Добромира.— Что случилось?Не успев ответить на этот вопрос, Добромира, перепуганная насмерть, пыталась увести с собой Люду.— Уходи, уходи! — повторяла она. — Под лестницей есть выход в сад… только бы нам добраться туда, потом уж поговорим.Обе женщины побежали вниз, потрясенные недобрым предчувствием.— Но что случилось? — допытывалась Люда.— Княжеские конюхи уж на дворе, — задыхаясь, отвечала Добромира. — Скорее, скорее!Тут дверь, ведшая на лестницу, с грохотом распахнулась и несколько злых лиц показалось на пороге…Дорога к бегству была отрезана.Женщины прижались друг к другу и с ужасом отпрянули назад.— Что вам нужно? — дрожащим от страха голосом спросила Добромира.— Да уж не тебя, старая карга! — И в ту же минуту несколько человек вошли в избу, схватили Люду и стали отрывать ее от Добромиры.— Поди, поди, моя милая! — говорил кто-то. — Мы отведем тебя к ляхам, там тебе будет хорошо.Женщины не понимали, в чем дело.— Чего? Зачем? — спросила Добромира.— Ну, ты, старая, молчи! Тебя не спрашивают… А зачем ее ляшский король прислал сюда?— Король!.. Прислал?..— Ну, да, а вы думали, что князь ничего не знает?— Да что вы! Никак белены объелись! — вскричала мамка.Между тем конюхи продолжали тащить Люду, которая недолго упиралась и, наконец, обессилев, упала на пол.— Волоки, волоки ее!— Пусть головой выметет лестницу!И среди крика, плача и грубых острот послышался стук головы, ударявшейся о ступеньки лестницы: ее тащили во двор. Со связанными руками, ее привязали позади седла самого сильного коня, и Люда, полуживая, перекинутая через спину лошади, касалась волосами и руками земли.— Стойте! Живодеры! — кричала Добромира. — Не мучьте ее. Я сама пойду к князю, кто-то возвел на нее напраслину. Князь разберется, ведь он смилуется, подождите!— Ступай хоть на все четыре ветра! — отозвался один из конюхов. — Нам нет дела до тебя, а уж мы-то знаем, что с ней сделать.Добромира, заломив руки, плакала, умоляла, наконец, наклонилась, чтобы поцеловать в лоб Люду, и кинулась на княжеский двор.Едва она прикоснулась губами к лицу молодой девушки, как та открыла глаза.— Останься, мамушка, здесь, со мною, останься! — И она приподняла руки и ухватилась за шею мамки. — Не оставляй меня одну, не оставляй, останься! — умоляла она.Ворота скрипнули, и отряд выехал со двора. Люда продолжала держаться за шею мамки. Лошадь, на которой она была привязана, двинулась вслед за другими. Руки Люды, цеплявшиеся за шею мамки, задрожали и потянули за собой старуху.— Оторвите эту колдунью! — крикнул кто-то.— Не время: соберутся люди, и она сама отстанет от нее.И отряд, окружив коня с девушкой, направился прямо к Золотым воротам.— Только бы нам выехать на дорогу к Василеву, — отозвался кто-то.— Эк, сказал! Да пошто нам ехать на Василев? Повернем сейчас на Шулявку.По-видимому, совет этот понравился конюхам, так как действительно, отряд выехал на песчаную дорогу, повернул к Шулявке, а затем рысью помчался на мост, перекинутый через Лыбедь. Ноги Добромиры тащились по земле, ударяясь о камни, и цеплялись за кусты, но старая мамка крепко держалась обомлевшими руками за плечи Люды и продолжала бежать за лошадью. Каждый сильный толчок подбрасывал их обеих, и тогда Люда открывала глаза, налившиеся кровью, и еле слышно шептала старухе:— Не оставляй меня, мамушка, не оставляй!Наконец затекшие руки Люды расплелись и отпустили Добромиру, старая мамка упала на землю.Бежавшие позади кони перепрыгнули через нее и помчались вперед. Старуха только слышала какой-то бешеный топот и хохот конюхов. Отряд, затерявшись в густых кустах лозняка, исчез из виду.Добромира полежала минутку на земле, затем вскочила на ноги и побежала в том направлении, куда скрылся отряд. Он остановился среди густого орешника.— Ну, довольно, мы далеко за городом! — отозвался начальник отряда. — Пора кончать с ней.Конюхи отвязали Людомиру, которая едва дышала от боли и страха. Девушка была красной, кровь прилила к лицу, и, казалось, Люде осталось недолго жить. Она лежала без движения.— Ну, давай веревки! — раздался чей-то голос.Один из конюхов начал распутывать постромки.— Тоже ведь князю Бог весть какая мысль пришла, — сказал кто-то из конюхов. — Посадил бы ее надолго в темницу, как Вышеслава, а то бы повесить велел, как воеводу, и кончено.— Не твое дело, — оборвал говорившего начальник отряда.Кто-то взял Люду за ноги и потащил к коню. Вдали показалась запыхавшаяся Добромира. Кто-то из конюхов обратил на нее внимание.— Вот ведь, — заметил он, — живучая, как кошка!Тем временем конюхи за ноги приволокли Люду к расседланному и разнузданному коню, вздели ей на одну ногу петлю из веревки, задернули несколько раз и другой конец накрепко привязали к лошадиному хвосту.Прибежала Добромира… Теперь она догадалась, каким образом окончатся страдания Люды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22