– Мы рады, что вы остались, Игураши-сан. Мой дом беден, но, может быть, мы сможем сделать его удобным для вас.
– Спасибо, – сказал старик, отворачиваясь от него, – но мой хозяин приказал вернуться сразу же в Эдо, поэтому я вернусь сразу. – Заметно было, что он озабочен. – Хотел бы я быть на галере.
– Да.
– Мне не нравится мысль о том, что Ябу-сама на ее борту только с двумя людьми. Мне это очень не нравится.
– Да.
Он показал на «Эразмус».
– Чертов корабль, вот что это! Правда, много сокровищ.
– Конечно. Разве господин Торанага не обрадуется подарку господина Ябу?
– Этот набитый деньгами грабитель провинций так переполнен собственной важностью, что он даже не заметит того серебра, которое отнял у нашего хозяина. Где твои мозги?
– Я думаю, что только беспокойство о возможной опасности для нашего господина вынудило вас сделать такое замечание.
– Ты прав, Оми-сан. Я не хотел обидеть. Ты был очень умен и помог нашему хозяину. Может быть, ты прав и в вопросе о Торанаге тоже, – сказал Игураши, а сам подумал: «Наслаждайся своим вновь обретенным богатством, бедный глупец. Я знаю своего хозяина лучше, чем ты, и твое увеличение владений совсем не принесет тебе добра. Твоя удача была платой за корабль, драгоценности и оружие. Но теперь они исчезли. И из-за тебя мой хозяин в опасности. Ты послал письмо и сказал: «Первым осмотри чужеземцев», соблазнив его. Мы должны были уехать вчера. Да, тогда мой хозяин был бы в безопасности сейчас, с деньгами и оружием. Ты предатель? Ты действуешь для себя, или своего глупого отца, или для врагов? Для Торанаги, может быть? Это неважно. Ты можешь верить мне, Оми, ты молодой дурак, ты и твоя ветвь клана Касиги недолго продержитесь на этой земле. Я должен был сказать тебе это прямо в лицо, но тогда я должен был бы убить тебя и лишиться доверия моего господина. Он сам должен сказать, когда это сделать, а не я».
– Спасибо за ваше гостеприимство, Оми-сан, – сказал он. – Я загляну вас повидать, но сейчас у меня свои дела.
– Вы не могли бы оказать мне услугу? Пожалуйста, передайте привет моему отцу. Я был бы очень благодарен.
– Я буду счастлив сделать это. Он прекрасный человек. И я не поздравил еще вас с увеличением ваших владений.
– Вы слишком добры.
– Еще раз благодарю вас, Оми-сан. – Он поднял руку в дружеском приветствии, подозвал своих людей и повел группу всадников на выезд из деревни.
Оми подошел к погребу. Священник был уже там. Оми мог видеть, что тот был в гневе, и надеялся, что он сделает что-нибудь открыто, публично, так, чтобы он мог избить его.
– Священник, скажи чужеземцам, чтобы они вышли из ямы. Скажи им, что господин Ябу разрешил им опять жить среди людей, – Оми говорил намеренно простым языком. – Но малейшее нарушение правил – и двое из них будут снова отправлены в яму. Они должны хорошо вести себя и выполнять все приказы. Ясно?
– Да.
Оми заставил священника повторить ему все, как делал и раньше. Когда он удостоверился, что священник все делает правильно, он приказал ему говорить с моряками.
Люди выходили один за другим. Все были испуганы. Некоторые помогали друг другу. Один был в плохом состоянии и стонал, когда кто-нибудь касался его руки.
– Их должно быть девять.
– Один мертв. Его тело лежит там внизу, в яме, – сказал священник.
Оми минуту размышлял.
– Мура, сожги труп и держи золу вместе с прахом другого чужеземца. Размести их в том же доме, что и прежде. Дай им много овощей и рыбы. И ячневый суп, и фрукты. Вымойте их. Они воняют. Священник, скажи им, что, если они будут себя хорошо вести и слушаться, их будут продолжать кормить.
Оми следил и внимательно слушал. Он видел, что все они реагируют с благодарностью, и с презрением подумал: «Какие глупцы! Я освободил их только на два дня, потом верну их в скудные условия, и тогда они будут есть дерьмо, действительно будут есть дерьмо».
– Мура, научи их правильно кланяться, а потом убери отсюда.
Потом он повернулся к священнику:
– Ну?
– Теперь я уйду. Поеду домой, уеду из Анджиро.
– Лучше уезжай и не возвращайся никогда, и ты, и другие, такие, как ты. Может быть, в следующий раз, когда один из вас придет в мои владения, некоторые из моих крестьян или вассалов-христиан будут считаться изменниками, – сказал он, используя скрытую угрозу и классический прием, который самураи, настроенные против христианства, применяли для контроля за неограниченным распространением чуждых догм в своих владениях, поскольку в отличие от иноземных священников их японские новообращенные не были ничем защищены.
– Христиане – хорошие японцы. Всегда. Хорошие вассалы. Никаких плохих мыслей.
– Я рад слышать это. Не забудьте, мои владения протянулись на двадцать ри во всех направлениях. Вы поняли?
– Я понимаю.
Он проследил, как священник с усилием поклонился – даже чужеземные священники должны иметь хорошие манеры – и ушел.
– Оми-сан, – обратился к нему один из самураев. Он был молод и очень красив.
– Да?
– Пожалуйста, извините меня, я знаю, что вы не забыли, но Масиджиро-сан все еще в яме.
Оми подошел к крышке люка и посмотрел вниз на самурая. Мужчина там сразу встал на колени, уважительно кланяясь.
Два прошедших дня состарили его. Оми взвесил его прошлую службу и будущую судьбу. После этого он взял с пояса молодого самурая кинжал и бросил его в яму.
У подножия лестницы Масиджиро с недоверием смотрел на нож. Слезы потекли по его щекам.
– Я не заслужил такой чести, Оми-сан, – сказал он жалко.
– Да.
– Благодарю вас.
Молодой самурай рядом с Оми сказал:
– Пожалуйста, можно попросить, чтобы вы разрешили ему совершить сеппуку здесь, на берегу?
– Он провинился. Он останется в яме. Прикажите крестьянам засыпать ее. Уничтожьте все следы. Чужеземцы осквернили ее.
* * *
Кику засмеялась и покачала головой.
– Нет, Оми-сан, извините, пожалуйста, но не надо мне больше саке, а то волосы растреплются, я упаду, и где мы тогда будем?
– Мы упадем вместе, будем любить друг друга, – с удовольствием сказал Оми, его голова кружилась от выпитого вина.
– Но я бы стала храпеть, а вы не сможете любить храпящую, противную пьяную девушку. Поэтому извините. Ой, нет, Оми-сама, хозяин нового огромного владения, вы заслуживаете большего, чем это! – Она налила еще одну порцию теплого вина не более наперстка в изящную фарфоровую чашку и протянула ее обеими руками: указательный и большой пальцы левой руки аккуратно держали чашку, указательный палец правой руки касался донышка. – Вот, потому что вы великолепны!
Он принял чашку и выпил, наслаждаясь ее теплотой и вкусом выдержанного вина.
– Я так рад, что смог убедить вас остаться еще на день, вы так красивы. Кику-сан.
– Вы тоже красивы и нравитесь мне. – Ее глаза мерцали в свете свечи, помещенной в бумажный фонарь среди цветов, свисающих с кедровой балки. Это была лучшая из комнат в чайном домике у площади. Она наклонилась, чтобы помочь ему взять еще риса из простой деревянной мисочки, стоящей перед ним на низком столике, покрытом черным лаком, но он покачал головой.
– Нет, нет, спасибо.
– Такому сильному человеку, как вы, нужно больше есть.
– Я сыт, правда.
Он не предлагал ей ничего, потому что она едва притронулась к салату – тонко нарезанному огурцу и изящно нашинкованной редиске, маринованной в уксусе, – это все, что она съела за ужином. Были еще ломтики сырой рыбы на шариках, рис, суп, салат и немного свежих овощей, приготовленных с пикантным соусом из сои и имбиря.
Она мягко хлопнула в ладоши, седзи тут же раздвинула ее личная служанка.
– Да, госпожа?
– Сьюзен, убери все это и принеси еще саке и новый чайник зеленого чая. И фрукты. Саке должен быть теплее, чем в прошлый раз. Торопись, бездельница! – Она постаралась, чтобы это звучало строго.
Сьюзен было четырнадцать лет: это была милая, старающаяся угодить девушка, ученица-куртизанка. Уже два года Кику отвечала за ее подготовку.
Кику с трудом отвела глаза от чистого белого риса, который она так любила, и подавила свой голод.
«Ты ела до прихода сюда и поешь позже, напомнила она себе. – Да, но даже тогда было слишком мало».
– Госпожа должна иметь умеренный аппетит, очень умеренный аппетит, – говорила обычно ее учительница. – Гости едят и пьют – чем больше, тем лучше. Госпожа так не делает и, конечно, никогда не делает этого с гостями. Как госпожа может говорить или развлекать гостей, играть на сямисене или танцевать, если у нее набит рот? Ты поешь позднее, будь терпелива. Сконцентрируйся на своем госте.
Следя за Сьюзен, критически оценивая ее искусство, она рассказывала Оми истории, которые заставили его смеяться и забыть про все на свете. Юная девушка стала на колени сбоку Оми, расставила маленькие мисочки и палочки для еды на лаковом подносе в том порядке, как ее учили. Потом она взяла пустую бутылку из-под саке, попробовала налить, чтобы убедиться, что она пустая, – считалось дурным тоном встряхивать бутылку – потом встала с подносом, бесшумно подошла к двери из седзи, стала на колени, поставила поднос, открыла седзи, встала, прошла через дверь, опять стала на колени, подняла поднос и перенесла через порог, так же бесшумно положила его и совсем закрыла за собой дверь.
– Мне, правда, скоро придется искать другую служанку, – сказала Кику, не очень расстроившись. «Этот цвет ей идет, – подумала она. – Надо послать в Эдо еще за шелком. Что за стыд думать, что это дорого! Неважно, при тех деньгах, которые заплатят Дзеко-сан за прошлую ночь и за сегодняшнюю, моей доли будет более чем достаточно, чтобы купить маленькой Сьюзен двадцать кимоно. Она такой приятный ребенок и действительно очень грациозная».
– Она создает столько шума на всю комнату – извини.
– Я не заметил ее, только тебя, – сказал Оми, допивая вино. Кику обмахивалась своим веером, улыбка осветила ее лицо.
– Вы делаете мне приятно, Оми-сан. И позволяете чувствовать себя любимой.
Сьюзен быстро принесла саке. И зеленый чай. Ее хозяйка налила Оми вина и передала ему. Девушка беззвучно наполнила чашки. Она не пролила ни капли и подумала, что звук, который издает жидкость, льющаяся в чашку, напоминает тихий звонок, после чего вздохнула задумчиво, но с огромным облегчением, опустилась на пятки и стала ждать.
Кику рассказала занимательную историю, которую она слышала от одной из подруг в Мисима, и Оми рассмеялся. Рассказывая, она взяла один из маленьких апельсинов и с помощью своих длинных ногтей раскрыла его, как цветок-дольки апельсина напоминали лепестки.
– Вам нравится апельсин, Оми-сан?
Первым порывом Оми было сказать: «Я не могу разрушить такую красоту». «Но это было бы неуместно, – подумал он, пораженный ее артистизмом. – Как мне похвалить ее и ее безымянного учителя? Как могу я вернуть счастье, которое она дала мне, позволив следить, как ее пальцы создавали нечто столь прекрасное, сколь и эфемерное?»
Он подержал цветок в руках, потом быстро отделил четыре дольки и съел их с наслаждением. Остался новый цветок. Он удалил еще четыре дольки, получилась третья цветочная композиция. Тогда он взял одну дольку и отодвинул вторую, так что оставшиеся три превратились в еще один цветок.
После этого он взял две дольки и заменил оставшиеся в сердцевине апельсина, в центре со своей стороны, словно полумесяц в солнце.
Одну он очень медленно съел. Затем он положил еще одну дольку на ладонь и предложил ей.
– Это должна съесть ты, потому что это предпоследняя. Это мой подарок тебе.
Сьюзен дышала с трудом. Для кого же была последняя?
Кику взяла дольку и съела. Это было самое вкусное из того, что она когда-либо пробовала.
– Это последняя, – сказал Оми, с серьезным видом кладя ее на ладонь правой руки, – это мой подарок богам, кто бы они и где бы они ни были. Я никогда не съем этой дольки, – разве что из твоих рук.
– Это слишком, Оми-сама, – сказала Кику. – Я освобождаю вас от вашего обета! Это было сказано под влиянием ками, который живет во всех бутылках с саке.
– Я отказываюсь освободиться от обета. Они были очень счастливы вместе.
– Сьюзен, – сказала она, – теперь оставь нас. И пожалуйста, пожалуйста, дитя, сделай это грациозно.
– Да, госпожа. – Молодая девушка вошла в соседнюю комнату и проверила, чтобы футоны были удобны, любовные инструменты и бусы для удовольствий были под рукой и цветы в полном порядке. Незаметная складка на и без того уже гладком одеяле была разглажена. После этого, удовлетворенная, Сьюзен села, вздохнула с облегчением, обмахнула жар с лица своим сиреневым веером и, довольная, стала ждать.
В соседней комнате, которая была самой приятной из всех комнат чайного домика, потому что только она одна имела собственный выход в сад, Кику взяла сямисен с длинной ручкой. Это был трехструнный, похожий на гитару инструмент, и первая парящая нота заполнила комнату. Потом она начала петь. Сначала мягко, потом возбуждающе, снова мягко, потом более громко и, сладко вздыхая, она пела о взаимной и неразделенной любви, о счастье и печали.
* * *
– Госпожа? – Шепот не разбудил бы самого чутко спавшего, но Сьюзен знала, что ее хозяйка предпочитает не спать после Облаков и Дождя, как бы они ни были сильны. Она предпочитает отдыхать в спокойной полудреме.
– Да, Сью-чан? – спокойно прошептала Кику, используя «чан», как говорят с любимым ребенком.
– Вернулась жена Оми-сана. Ее паланкин только что пронесли по дорожке к его дому.
Кику взглянула на Оми. Его шея удобно покоилась на обитой войлоком деревянной подушке, руки переплетены. Его тело было сильным и чистым, кожа твердой и золотистой, местами блестящей. Она нежно приласкала его, достаточно, чтобы он почувствовал это сквозь сон, но недостаточно, чтобы разбудить его. Потом она выскользнула из-под стеганого одеяла, собирая свои раскиданные вокруг кимоно.
Кику потребовалось немного времени, чтобы обновить макияж, пока Сьюзен причесывала и укладывала ей волосы в стиле Шимода. После этого хозяйка и служанка бесшумно прошли по коридору, вышли на веранду и через сад на площадь. Лодки, как светлячки, курсировали от корабля чужеземцев к пристани, где еще оставалось семь пушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28