Кровь Христова, думал он. Ведь мы же абсолютно ничего не знаем о самой древней и многочисленной нации на земле, "то кроется там внутри?
— Лонгстафф собирается прибыть на берег? — спросил Робб, подходя к нему.
— Нет, Робби, мой мальчик. У его превосходительства есть дела поважнее.
— Какие это?
— Ну, скажем, чтение и составление донесений. И заключение тайных договоренностей с адмиралом.
— Зачем?
— Затем, чтобы поставить торговлю опиумом вне закона. Робб рассмеялся.
— Я вовсе не шучу. Как раз по этому поводу он сегодня и хотел меня видеть. Меня и адмирала. Он собирался спросить моего совета, когда ему лучше отдать приказ. Адмирал заверил нас, что флоту не составит труда проследить за его неукоснительным выполнением.
— Боже милостивый! Лонгстафф что, сумасшедший?
— Нет Он всего лишь простоват. — Струан закурил сигару. — Я посоветовал ему обнародовать приказ, когда пробьет четыре склянки.
— Это безумие! — воскликнул Робб.
— Это очень мудрый ход. Они договорились, что флот не должен ни во что вмешиваться в течение недели, «чтобы дать Китайским торговцам время избавиться от своих запасов».
— Но что прикажете делать потом? Без опиума нам конец. Всей Китайской торговле конец. Бесповоротный.
— Сколько у нас есть наличными, Робб? Робб огляделся, убедился, что поблизости никого нет, и заговорил, понизив голос:
— У нас есть серебро в Шотландии. Миллион сто тысяч фунтов стерлингов в нашем банке в Лондоне. Около ста тысяч серебром здесь. Нам должны три миллиона за конфискованный опиум. На «Багровом Облаке» опиума на двести тысяч фунтов по сегодняшним рыночным ценам. Потом…
— «Багровое Облако» можешь вычеркнуть, приятель. Мы его потеряли.
— Надежда пока остается, Дирк. Давай дадим им еще месяц. На складах у нас опиума еще на сто тысяч. Мы должны девятьсот тысяч по срочным траттам.
— Во что нам обойдется содержание компании в следующие полгода?
— Ста тысяч должно хватить на корабли, выплату жалованья и мзду китайцам.
Струан на мгновение задумался.
— К завтрашнему дню среди торговцев поднимется паника. Ни один из них, исключая, пожалуй, Брока, не в состоянии сбыть весь свой опиум за неделю. Позаботься о том, чтобы весь наш опиум сегодня же был переправлен на берег. Я думаю…
— Лонгстаффу придется отменить приказ, — с растущей тревогой заговорил Робб. — У него просто нет иною выхода. Он разорит казну и…
— Может быть, ты все-таки выслушаешь меня? Завтра, когда начнется паника, собери каждый тэйл, который у нас есть, и каждый тэйл, который ты сможешь занять, и начинай скупать опиум. Ты должен суметь приобрести его по десять центов за доллар.
— Нам и свой-то не успеть продать за неделю, не говоря уже о чужом.
Сгруан стряхнул пепел с сигары.
— За день до того, как закон должен будет вступить в силу, Лонгстафф его отменит.
— Не понимаю.
— Все дело в том, чтобы сохранить свое лицо, Робб. Когда адмирал откланялся, я объяснил Лонгстаффу, что запрет на опиум подорвет всю торговлю с Китаем. Черт меня побери, сколько раз ему нужно это объяснять! Затем я указал, что если он отменит свой приказ сейчас же, то потеряет лицо и заставит адмирала — человека порядочного и благонамеренного, но совершенно не разбирающегося в коммерции — потерять свое. Единственное, что остается, это отдать приказ, как было условлено, а затем, сохраняя адмиралу — а заодно и себе — лицо и место, отменить его. Я пообещал тем временем растолковать адмиралу все тонкости здешней торговли. Кроме этого, через три дня назначена еще одна встреча с Ти-сеном, а такой приказ не может не заслужить одобрения китайцев и, следовательно, поставит их в невыгодное положение на переговорах. Лонгстафф целиком со мной согласился и попросил держать все это в секрете.
Лицо Робба просветлело.
— Ах, Тай-Пэн, где еще найти такого человека, как ты! Но кто может гарантировать, что Лонгстафф отменит свое распоряжение?
В кармане Струана лежал подписанный указ, датированный шестым днем, считая от сегодняшнего, который отменял запрет на торговлю опиумом. Лонгстафф буквально силой всунул эту бумагу ему в руки. «Вот, Дирк, возьми лучше сейчас, тогда я не забуду его вовремя подписать. Черт возьми! Вся эта бумажная волокита… ну, ты понимаешь, — ужасно. Но лучше до поры никому его не показывать».
— Неужели ты не отменил бы такое глупое распоряжение, Робби?
— Да, да, конечно. — Робб был готов расцеловать брата. — Если у нас шесть дней, и никто ничего не знает наверняка, мы заработаем целое состояние.
— Именно. — Взгляд Струана заскользил по гавани. Он обнаружил ее лет двадцать с небольшим тому назад. Тайфун краем зацепил его корабль в открытом море, и, хотя он успел приготовиться к шторму, ему не удалось вырваться, и ураган неумолимо увлекал их к берегу. Они шли под одними снастями, тяжело продвигаясь вперед. Полуденное небо и горизонт были неразличимы за чудовищными пластами воды, которые Повелители Ветров срывали с поверхности океана и швыряли на них. Потом, уже совсем недалеко от берега, цепи штормовых якорей полопались в этом аду, и Струан понял, что корабль обречен. Море подхватило их и бросило на прибрежные скалы. Каким-то чудом порыв ветра изменил их курс на долю градуса, и, миновав скалы, они очутились в узком, шириной каких-нибудь триста ярдов, проливе, не указанном ни на одной карте. Этот пролив образовывала с материком восточная оконечность Гонконга — в конце его их ждала спасительная гавань.
Тот тайфун вывел из строя большую часть торгового флота в Макао и потопил десятки тысяч джонок по всему побережью. Но корабль Струана и джонки, прятавшиеся в гавани Гонконга, переждали его безо всякого для себя ущерба. Когда шторм утих, Струан проплыл вокруг острова, чтобы нанести его на карту. Затем отложил эту информацию в своей голове и начал строить тайные планы.
И вот теперь, Остров, когда ты наш, теперь я могу уехать, думал он, чувствуя, как на него накатывается теплая волна радостного возбуждения. Теперь — парламент.
Прошло уже много лет с тех пор, как Струан понял, что единственный инструмент, с помощью которого он сможет защитить «Благородный Дом» и новую колонию Империи, находится в Лондоне. Подлинным средоточием власти на земле был британский парламент. Став его членом, опираясь на ту власть, которую дадут ему несметные богатства «Благородного Дома», он сумеет подчинить себе управление политикой Империи в Азии, как сейчас подчинил себе Лонгстаффа. Да.
Несколько тысяч фунтов посадят тебя на парламентскую скамью, размышлял Струан. Хватит добиваться своего через других. Отныне ты будешь в состоянии делать это сам. Да, наконец-то время пришло, дружище. Пройдет два-три года, и ты получишь дворянский титул. Затем — Кабинет. А затем… Затем, клянусь Богом, ты определишь курс, которым Империя, Азия, «Благородный Дом» будут следовать тысячу лет.
Робб молча наблюдал за ним. Он знал, что брат забыл о его существовании, но это его нисколько не обижало. Он любил наблюдать за Струаном в те минуты, когда мысли его уносились далеко-далеко. Когда черты лица Тай-Пэна теряли свою жесткость и ледяная изумрудная зелень таяла в его глазах. Когда его голову заполняли мечты, которые, как Робб понимал, ему никогда не суждено разделить со старшим братом. В такие моменты Робб чувствовал свою близость к нему, и душу его обнимал покой. Молчание нарушил Струан:
— Через шесть месяцев ты займешь, мое место, станешь Тай-Пэном.
Робб почувствовал, как его желудок сжался в тугой комок.
— Нет. Я не готов, — ответил он, отчаянно борясь с охватившей его паникой.
— Готов. Только в парламенте я смогу защитить и нас, и Гонконг.
— Это верно, — согласился Робб. Потом добавил, стараясь, чтобы его голос звучал ровно: — Но мы решили, что это произойдет позже — через два-три года. Пока слишком многое необходимо сделать здесь.
— Ты сам справишься со всем этим.
— Нет.
— Справишься. И Сара ни на секунду в этом не усомнится, Робб.
Робб взглянул на «Отдыхающее Облако» — их плавучий склад, где временно жили его жена и дети. Он знал, что Сара в их семье честолюбива за двоих.
— Но я пока не хочу. Времени впереди достаточно.
Струан подумал о Времени. Он не жалел о годах, проведенных на Востоке, вдали от дома. Вдали от жены Рональды и Кулума, Йэна, Лечи, Винифред — его детей. Он был бы рад, если бы они были здесь, рядом с ним, но Рональда всей душой ненавидела Восток. Они поженились в Шотландии, когда ему исполнилось двадцать, а Рональде — шестнадцать, и сразу же после свадьбы отплыли в Макао. Их первенец, мальчик, умер при рождении, а когда на следующий год родился их второй сын, Кулум, он тоже стал часто болеть. Тогда Струан отослал семью домой. Раз в каждые три-четыре года он брал отпуск и возвращался к ним. Месяц-другой в Глазго, в кругу семьи, а потом — назад, на Восток, потому что здесь его ждали дела, ждал «Благородный Дом», который он должен был построить и возвеличить.
Ни о едином дне я не жалею, говорил он себе. Ни о едином. Человек должен идти в этот мир, чтобы взять от него все, что возможно, отдавая при этом и себя без остатка. Разве не в этом заключается смысл жизни? Даже если Рональда — чудесная жена и я люблю своих детей, мужчина все равно Должен делать то, к чему призван судьбой. Разве не для этого мы рождаемся на свет? Если бы лорд всех Струанов не отнял у клана землю, не огородил ее и не прогнал нас — нас, своих родственников, которые из поколения в поколение трудились на этой земле, — я, наверное, стал бы фермером, как фермером был до меня мой отец. Да, и до конца дней своих был бы доволен своей долей. Но лорд отослал нас в зловонные трущобы Глазго и забрал все наши земли себе, чтобы стать графом Струаном, и разрушил клан. А мы умирали там с голоду, и я отправился в море, и йосс был благосклонен к нам, и вот теперь наша семья живет в полном достатке. Вся до последнего человека. Потому что я ушел в море. И потому, что «Благородный Дом» из мечты превратился в реальность.
Струан быстро усвоил ту истину, что деньги прежде всего дают человеку власть. И он намеревался использовать свою власть, чтобы уничтожить графа Струана и выкупить часть земель клана. Нет, он ни о чем не жалел в своей жизни Он открыл для себя Китай, и Китай дал ему то, чего никогда не могла бы дать ему родина. Не просто богатство — богатство само по себе отвратительно. Но богатство и цель, которой оно служит. Он чувствовал себя в долгу перед Китаем.
И Струан знал, что, хотя он отправится домой, станет членом парламента, войдет в кабинет министров, отомстит графу и сделает Гонконг немеркнущим украшением британской короны, он обязательно вернется сюда. Потому что достижение конечной цели — ее он держал в тайне от всех и даже самому себе не позволял слишком часто о ней думать — потребует многих и многих лет.
— Времени никогда не бывает достаточно. — Он посмотрел на самую высокую гору острова. — Мы назовем ее Пик, — рассеянно произнес он, и вновь у него появилось это странное, неожиданное ощущение, что остров ненавидит его и желает ему смерти. Он вдыхал эту ненависть, разлитую в самом воздухе острова, и ошеломленно спрашивал себя: почему?
— Через шесть месяцев ты начнешь управлять «Благородным Домом», — хрипло повторил он.
— Я не смогу. Один — нет.
— Тай-Пэн всегда один. В этом заключается вся радость и боль его жизни. — Через плечо Робба он увидел приближающегося к ним боцмана. — Да, мистер Маккей?
— Прошу прощения, сэр. Прикажете выкатывать бочонки? — Маккей был невысок ростом, крепко сбит, его волосы были затянуты сзади в короткую прокопченную косичку, напоминавшую крысиный хвост.
— Да Всем матросам — по двойной чарке. Устанавливайте все, как договорились.
— Есть, так точно, сэр-р. — Маккей заспешил прочь.
Струан повернулся к Роббу, и Робб уже не мог видеть ничего, кроме этих странных глаз, струивших на него свой зеленый свет.
— В конце года я пришлю тебе Кулума. К тому времени он уже закончит учебу в университете. Иэн и Лечи пойдут в море, потом присоединятся к вам А там и твой Родди подрастет. Благодарение Богу, у нас достаточно сыновей, которые продолжат наше дело. Выбери одного из них, который придет на смену тебе. Тай-Пэн обязательно должен сам выбирать, кто его сменит и когда. — Тут он, словно подводя итог разговору, решительно повернулся спиной к гавани и сказал: — Шесть месяцев!
Струан ушел. Робб смотрел вслед брату, чувствуя прилив ненависти к нему, к себе, к этому острову. Он знал, что как Тай-Пэн он не оправдает ничьих надежд.
— Не хотите ли выпить с нами, джентльмены? — обратился Струан к торговцам. — Тост за наш новый дом? Есть бренди, ром, пиво, сак , виски и шампанское. — Он указал рукой на баркас, из которого его люди выгружали на берег бочонки Несколько матросов уже водружали столы. Другие, пошатываясь под тяжестью корзин, подносили холодное жареное мясо: цыплят, окорока, два десятка молочных поросят, говяжий бок, а также буханки хлеба, холодные пироги с солониной, чаны с холодной капустой, тушенной со свиным салом, три-четыре десятка копченых окороков, гроздья бананов из Кантона, пироги с сушеными фруктами, хрустальные бокалы и оловянные кружки и даже ведерки со льдом для шампанского, который лорки и клиперы компании доставили с севера. — Приготовлен завтрак для всех, кто проголодался.
Его слова были встречены одобрительным хором голосов, и торговцы начали собираться у столов. Когда у каждого в руке оказался наполненный бокал или кружка, Струан поднял свой бокал с бренди: — Тост, джентльмены!
— Я выпью с тобой, но не за этот растреклятый обломок скалы. Я выпью за твой скорейший конец, — сказал Брок, поднимая кружку с элем. — Хотя, подумав дважды, я, пожалуй, выпью и за твой чертов голыш. И дам ему имя: «Струанова Дурь».
— Да, остров невелик, — спокойно ответил Струан. — Но на нем хватит места и Струану, и остальным Китайским торговцам. Вот достаточно ли он вместителен для Струана и Брока — судить не берусь.
— А я тебе вот что скажу, Дирк-старина, вдвоем мы не поместимся даже во всем Китае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19