Через месяц у него не было больше денег, не было украшений, не было кредита, а было 400 гиней долгов. Он не платил ни за стол, ни за виноторговцу, для экономии обманывал своего негра Жарбо, продал свой орденский крест, чтобы смочь уплыть морем в Лиссабон, отказался от своего дома, взял комнатку подешевле и к несчастью взял фальшивый вексель фальшивого барона по имени Стенау, от любовницы которого он получил венерическую болезнь. Банкир Ли объяснил ему, что вексель фальшив, и дал ему 24 часа для защиты. Стенау убежал на континент. Казанова должен был бежать в тот же день, ему грозила виселица. Он взял вексель на Альгаротти в Венецию, написал Дандоло, что он должен уплатить деньги Альгаротти, инкассировал вексель у какого-то еврея, продал портному золотое шитье от нового костюма, за десять фунтов освободил из долговой тюрьмы канатного плясуна по имени Датури и взял его в слуги на место обманутого Жарбе. Датури был его крестный сын, может быть сын настоящий, он лишь с трудом вспоминал мать Датури, вероятно у них была связь 21 год назад, вероятно она была «одной из тысячи моих возлюбленных.» Он шел по улице и упал, врач сделал ему кровопускание, и он бежал на континент. В Дюнкерке он встретил Терезу де ла Мер с шестилетним мальчиком, очевидно это был его сын. «Я смеялся над собой, что нахожу своих детей рассеянными по всей Европе.» В Турне он в последний раз видел графа де Сен-Жермена. Граф обещал излечить его от скверной болезни пятнадцатью пилюлями за три дня; Казанова предпочел обратиться к хирургу в Везале, которому потребовалось четыре недели. Едва излечившись, он наконец заполучил в постель Редегонду, красивую пармезанку.
В Вольфенбюффеле он провел «в третьей по счету библиотеке Европы» восемь дней, «которые причисляют к счастливейшим в жизни». Добродетель всегда имела для него большую привлекательность, чем грех. Он занимался переводом «Илиады».
В Берлине маршал Кейт посоветовал ему написать королю Фридриху II прошение на должность. Король назначил Казанове встречу в парке Сан-Суси в четыре часа, пришел с чтецом и борзой собакой, не снял шляпу перед Казановой, назвал его по имени и резко спросил, чего он желает. Пораженный грубым приемом, он не мог вымолвить ни слова. «Говорите! Разве вы мне не писали?» — «Да, сир. Но я все забыл в присутствии Вашего величества. Лорд Кейт должен был меня предупредить.» — «Он знает вас? Но о чем вы хотите говорить со мной? Что вы скажете о моем парке?» Фридрих II начал расспрашивать, не давая Казанове времени на ответ: о Версале и проблемах гидравлики, о венецианском флоте и теории лотерей Казальбиги, о боге, уравнениях вероятности и налоговых проблемах. Дуэль двух спорщиков или парад двух дилетантов? Внезапно Фридрих II остановился и смерил Казанову взглядом с ног до головы. «Знаете, вы очень красивый мужчина!» Три дня спустя Кейт сказал, что он понравился королю.
Через шесть недель Казанове предложили место воспитателя в новой кадетской школе для померанских юнкеров, с шестьюстами талеров и свободным коштом. Пять воспитателей на пятнадцать юнкеров должны всегда сопровождать их и появляться при дворе в костюме с галунами. Казанова пришел в заведение в элегантном костюме из тафты с украшениями. Кадеты были грязными двенадцатилетними мальчишками, воспитатели выглядели как слуги. Неожиданно пришел король с Квинтусом Ицилиусом и, как унтерофицер, начал бурчать над полным ночным горшком.
Казанова поехал в Курляндию с новым слугой, изолгавшимся лотарингцем по имени Ламберт, который лишь едва понимал математику, и с двадцатью дукатами, из которых половину он проиграл в Данциге. Когда в четверке он прибыл в Митау, у него в кармане еще оставались три дуката. На другое утро в салоне графа Германа Каузерлинга вследствие внезапной мысли он дал их красивой горничной как чаевые за чашку шоколада, так как никогда не мог противостоять своим причудам.
Когда герцогиня курляндская пригласила его на ужин и маскарад, он не знал как быть дальше. Но тут пришел меняла и предложил ему две сотни ранддукатов, если Казанова согласен вернуть их в Санкт-Петербурге в рублях. Казанова очень серьезно посмотрел на него и возразил, что ему нужно только сто, каковые меняла ему тут же отсчитал, причем Казанова написал ему перевод на петербургского банкира, которому едва ли кто дал на него рекомендацию. Меняла благодарил, а хозяин рассказал слуге Казановы, что все уже знают, как его хозяин дает горничным по три дуката чаевых. Таково было решение загадки.
У герцога Курляндии Бирона Казанова воодушевленно говорил о горных промыслах, тем более безудержно, так как специалистом не был. По просьбам восхищенного герцога Казанова обещал произвести четырнадцатидневную инспекционную поездку по пяти медным и железоделательным заводам в Курляндии. Он рекомендовал экономические реформы, строительство каналов, осушение долин, и получил двести дукатов плюс рекомендацию к сыну герцога, генерал-майору русской службы Карлу Бирону, которому Казанова понравился и который предложил ему свой стол, конюшню, развлечения, общество, кошелек и советы. В Риге Казанова узнал, что барон Стенау казнен в Лиссабоне.
15 декабря 1764 года на шестерке лошадей в пятнадцатиградусный мороз Казанова въехал в Санкт-Петербург. «Язык общения там, особенно среди обычных людей, бел немецкий.» На маскараде при дворе для пяти тысяч гостей он увидел царицу Екатерину II и продавщицу чулок из Парижа Барет. Он купил у крестьянина его четырнадцатилетнюю дочь как крепостную, одел ее, любил ее, бил ее «по русскому обычаю» и позднее оставил семидесятилетнему итальянскому архитектору. Ему было сорок лет и он чувствовал себя прекрасно, хотя уже опускался.
В мае 1765 года он поехал в Москву и за восемь дней увидел все: фабрики, церкви, памятники, музеи, библиотеки — и страдал от геморроя. Он ездил в Царское Село, Петергоф и Кронштадт, «потому что в чужой стране надо видеть все». В Летнем Саду он разговаривал с царицей Екатериной II. Граф Григорий Орлов шел перед ней. За ней следовали две гоф-дамы. Она, смеясь, спросила его, нравятся ли ему статуи в парке. (Статуя молодой женщины была подписана «Сократ», старика — «Сафо».) Казанова хвалил Фридриха II, но порицал его за то, что он не дает никому говорить. Казанова сказал, что не любит музыку, так как слышал, что про царицу говорили, что она ее не любит.
Граф Панин посоветовал ему искать новых встреч с царицей, он ей понравился, может быть он найдет службу. Казанова не знал, к чему он лучше пригоден. Его второй разговор с царицей шел о конных праздниках, Венеции, ее климате, о календарях и Петре Великом. На третьем разговоре царица, а на четвертом — Казанова, демонстрировали свои знания календарных проблем, причем она упрекала венецианцев в склонности к азартным играм.
С актрисой Вальвиль Казанова доехал до Кенигсберга, где она взяла себе его слугу-армянина, которому Казанова задолжал сто дукатов. Для этого Казанова одолжил ей пятьдесят дукатов.
В Варшаву он приехал в конце октября 1765 года и посещал воевод и князей. У князя Адама Чарторыйского Казанова встретил короля Станислава-Августа Понятовского, который в Париже был другом мадам Жоффрен, освободившей его из долговой тюрьмы Форт-л'Эвек, а в Санкт-Петербурге стал любовником Екатерины, посадившей его на польский трон.
Так как у Казановы больше не было денег на театральных красавиц и игру, он пошел в библиотеку епископа киевского и штудировал польскую историю; документы были на латыни. Несмотря на большую экономию через три месяца он был в долгах. Из Венеции он получал ежемесячно пятнадцать дукатов. Коляска, жилье, слуги, хорошая одежда, Заира и die Bapet требовали больше. Он был в нужде, но не хотел никому открываться. Удача должна сама позаботиться о нем, удача была его единственным качеством.
Он обедал у мадам Шмидт,подруги короля, который приходил поговорить о Горации. Казанова пишет следующее: «Тот, кто при короле молчит о своей бедности, получает больше того, кто говорит о ней.» На следующий день на мессе король дал ему сверток с двумястами дукатов и сказал: «Благодарите Горация!»
Бинетти танцевала в Варшаве. Один из поклонников, Ксавьер Браницкий, друг короля, великий маршал Польши, пришел в театральный гардероб, когда Казанова был у нее. Казанова поклонился и пошел к Касаччи. Браницкий пошел за ним и назвал трусом. Казанова гордо посмотрел и схватился за рукоятку шпаги. Несколько офицеров были свидетелями. Едва он повернулся, как за собой услышал, что он — венецианский трус. Перед театром, возразил он, венецианский трус может убить храброго поляка. Он напрасно ждал четверть часа. Он написал вызов, который кронмаршал принял. Браницкий и Казанова выстрелили одновременно. Пуля задела живот Казановы и вышла через левую ладонь. Казанова поразил Браницкого между ребер. Спутники Браницкого хотели убить Казанову, если бы Браницкий не отозвал их. Казанова скрылся в монастырь (Rekollektenkloster). Три польских врача хотели вначале ампутировать кисть, а потом и всю руку, грозила гангрена. Казанова прогнал хирургов. Когда противники вылечились и помирились, Казанова ходил из салона в салон и ездил по всей Польше до Лемберга, Подолии и Волыни, рассказывая, наконец, вместо «Бегства из-под Свинцовых Крыш» новое героическое деяние «Дуэль с кронмаршалом». Это вызвало в Европе сенсацию, напечатанную во многих газетах, в «Фоссише Цайтунг» в Берлине, в «Винер Диариум», в «Паблик Эдвертизер», в «Кельнише Цайтунг», во французских и итальянских листках, и стало темой писем современников. До написания мемуаров Казанова изобразил дуэль с Браницким в «Opuscoli Miscellanei» 1780 года. (Джуз. Поллио перепечатал сообщение: «Il Duello, episodio autografico»; на французском: книга II, «Pages Casanoviennes»).
Но когда Казанова возвратился в Варшаву, король приказал покинуть город в восемь дней. Мадам Жоффрен прибыла в Варшаву и рассказывала каждому, что в Париже Казанова повешен in effigie, что он убежал с кассой лотереи Военной Школы и путешествует по Италии со странствующей труппой. Казанова написал всем друзьям срочные письма о деньгах и поехал с красивой женщиной через Бреслау до Дрездена, где выпросил ей место гувернантки у какой-то баронессы, которую Казанова посетил первый раз в жизни. Не хотите ли стать моей гувернанткой, говорил Казанова, вначале в шутку, потом серьезно, и отвязался от Матон в Дрездене, когда открыл, что она заразила его постыдной болезнью.
«Я жил тогда», пишет он, «не меняя свои привычки, и намеренно не думая над тем, что я уже больше не молод и на любовь с первого взгляда, которая так часто выпадала мне на долю, больше нельзя рассчитывать… Я хотел быть любимым, это было моей идеей фикс.»
В Дрездене он занял весь первый этаж отеля «Сакас». Он посетил свою мать, брата Джованни с женой-римлянкой Терезой Роланд, и сестру — жену Петера Августа. Матон, с которой он жил в отеле, заражала офицеров дюжинами. Тогда он поехал на Лейпцигскую ярмарку и к неудовольствию всего семейства привез возлюбленную Кастельбажака в отель в Дрезден. Кастельбажак тотчас призналась, что она заразилась и он должен вначале ее вылечить, прежде чем лечь с нею.
Он хотел в Португалию, он всегда хотел в Португалию, в Лондоне и Варшаве, в Дрездене, Вене и Париже. Но до сих пор он не видел Лиссабона.
С Кастельбажак он поехал в Вену. Полиция императрицы Марии-Терезии выслала вначале Кастельбажак, которая уехала на свою родину в Монпелье, а потом и самого Казанову, за шулерство, говорит венский полицай-президент граф Шраттенбах, из-за тринадцатилетней «дочери» Поччини, говорит Казанова. Милая малышка пришла однажды в его дом, читала уместные и неуместные латинские стихи и дала свой адрес. Несмотря на свои сорок два года и жизненный опыт, он пошел туда и застал Поччини с двумя славонскими разбойниками, которые отняли у него кошелек. Казанова пошел домой и лег в постель в отчаяньи. Его вызвали в полицию. Казанова записал свое злое приключение. Шраттенбах смеялся ему в лицо. Известно, почему он выслан из Варшавы. Его знают. Он играет в фараон краплеными картами и мечет обоими руками: при этом его левая рука все еще была на повязке. Однако графиня Сальмур уже говорила ему без обиняков, что девять месяцев после дуэли все еще носить руку на повязке это шарлатанство. Домой Казанова шел пораженный. «Ограбленный, обруганный негодяями всех сортов, не в состоянии уничтожить ни того, ни другого, подозреваемый юстицией в преступлениях… Моя левая рука затекала без повязки. Только через двадцать месяцев после дуэли она зажила полностью.»
Но в Аугсбурге, пишет он, он жил игрой, и «я думал так же над тем, как мне добыть возлюбленную; что за жизнь без любви?» Дважды или трижды в неделю он обедал с графом Ламбергом.
Из Спа он написал принцу Карлу Курляндскому и обещал за сто дукатов безошибочный рецепт, как получить камень мудрости и делать золото. Когда принца посадили в Бастилию, это письмо вместе с другими бумагами попало в ее архив и после разрушения Бастилии было напечатано вместе с другими редкостными документами («Memoires historiques et authetiques sur la Bastille») и переведено на немецкий и английский. Опиц пишет в 1790 году Ламбергу, что «Journal de Paris» говорит при этом «о знаменитом авантюристе Казанове». 1 января 1798 года, как пишет Казанова, он решил включить в свои мемуары это компрометирующее письмо.
Казанова поехал в Мангейм и напрасно хлопотал о должности. Он поехал в Кельн и посетил бургомистершу, Милли отказала ему в сватовстве. Он пришел в редакцию «Кельнише Цайтунг», сказал: «Я — авантюрист Казанова!» и побил редактора Жакмота, который в газете назвал его авантюристом.
В его гостиницу въехали маркиз дон Антонио де ла Кроче с женой, камеристкой, двумя секретарями и двумя лакеями. Это был старый шулер Кроче. Он похитил Шарлотту де Ламотт из монастыря в Брюсселе, она была на шестом месяце, блондинка семнадцати лет с прекрасными манерами. Казанова пылко влюбился в беременную Шарлотту, как он уже влюблялся в беременную Джустиниану Вини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57