— О, если бы я носил уже мужскую тогу!..— А что бы ты хотел сделать, безумец? — спросил Цицерон, сейчас же прибавив:— Помолчи-ка лучше!— Я бы хотел вызвать на суд Луция Корнелия Суллу, обвинить его перед народом…— Замолчи же, замолчи! — сказал Цицерон. — Разве ты хочешь подвергнуть нас всех опасности? Ведь, к сожалению, страх оледенил древнюю кровь в жилах римлян, и Сулла, действительно, счастливый и всемогущий.— Вместо того, чтобы называться или быть счастливым, он бы лучше старался быть справедливым, — прошептал Катон. Повинуясь настоятельным увещаниям Цицерона, он, поворчав, успокоился.Тем временем андабаты развлекали народ фарсом — фарсом кровавым и ужасным, в котором все двадцать несчастных гладиаторов должны были расстаться с жизнью.Сулле уже наскучило это зрелище. Занятый одной мыслью, завладевшей им несколько часов тому назад, он встал и направился к месту, где сидела Валерия. Любезно поклонившись и лаская ее долгим взглядом, который он старался сделать, насколько мог, нежным, покорным и приветливым, Сулла спросил ее:— Ты свободна, Валерия?— Несколько месяцев тому назад я была отвергнута моим мужем, но не за какой-либо позорный проступок с моей стороны, напротив…— Я знаю, — возразил Сулла, на которого Валерия смотрела приветливо черными глазами, выражавшими расположение и любовь.— А меня, — прибавил экс-диктатор, намного помолчав и понизив голос, — а меня ты полюбила бы?— От всего сердца, — ответила Валерия с нежной улыбкой на своих чувственных губах и потупив несколько глаза.— Я тебя тоже люблю, Валерия, и думаю, никогда я так не любил, — сказал Сулла с дрожью в голосе.Наступило непродолжительное молчание, потом бывший диктатор Рима поцеловал руку красивой матроны и добавил:— Через месяц ты будешь моей женой.И в сопровождении своих друзей он ушел из цирка. Глава 3Таверна Венеры Либитины На одной из наиболее отдаленных узких и грязных улиц Эсквилина, расположенной близ старинной городской стены времен Сервия Туллия, находилась открытая днем и ночью — и больше именно по ночам — таверна, посвященная Венере Либитине, то есть Венере Погребальной, богине, ведавшей похоронами и могилами. Эта таверна, вероятно, была названа так потому, что она находилась между кладбищем для простонародья и полем, куда бросали тела рабов и наиболее презренных людей. Полвека спустя, богач Меценат развел на этом поле свои знаменитые сады, которые доставляли к роскошному столу владельца вкусные овощи и превосходные фрукты, выраставшие на удобрении из плебейских костей.Над входом в таверну находилось, изображение Венеры, более напоминавшее отвратительную мегеру, чем богиню красоты. Изображение это было сделано пьяной кистью какого-то скверного маляра. Фонари, раскачиваемый ветром, освещал бедную Венеру, которая ничего не выигрывала от того, что ее можно было лучше рассмотреть. Однако этого скудного освещения было достаточно для того, чтобы обратить внимание прохожих на иссохшую ветку, прикрепленную над входной дверью таверны.Спустившись через маленькую низкую дверь по нескольким камням, не правильно положенным один на другой и заменявшим ступеньки, посетитель попадал в закопченную сырую комнату.У стены направо от входа возвышался камин, где пылал огонь и готовились в оловянных сосудах разные кушанья, в том числе неизменная колбаса из свиной крови и неизбежные битки, содержимое которых никто не пожелал бы узнать. Готовила эти яства Лутация Одноглазая, собственница и хозяйка этого грязного заведения.Вдоль стен было расставлено несколько старых обеденных столов, вокруг которых стояли длинные неуклюжие скамьи и хромоногие табуретки.В стене против входа находилась дверь, ведущая во вторую комнату, поменьше первой и менее грязную. Все ее стены художник, очевидно, не особенно стыдливый, забавы ради сплошь покрыл своими произведениями самого непристойного содержания.Около часу первой зари (приблизительно час ночи) того же дня, 10 ноября 675 года, таверна Венеры Либитины была полна посетителями, которые, шумно болтая, наполняли гулом и гамом не только самую лачугу, но и улицу, на которой она находилась.Лутация Одноглазая вместе со своей рабыней, черной, как сажа, эфиопкой, суетилась изо всех сил, чтобы удовлетворить раздававшиеся со всех сторон требования жаждущих и алчущих посетителей.Посетители кабачка Венеры Либитины принадлежали к самому презренному, низкому люду Рима.Плотники, гончары, могильщики, атлеты из цирка, комедианты и шуты низшего сорта, гладиаторы, мнимые калеки и нищие, распутные женщины были обычными посетителями таверны Лутации.Но Лутация Одноглазая была не щепетильна и не обращала внимания на разные тонкости; в таком месте не могли, конечно, бывать банкиры, всадники и патриции. Кроме того добрая женщина полагала, что Юпитер поместил солнце на небе для того, чтобы светить как богатым, так и бедным, и что если для богатых существовали винные погреба, съестные лавки, рестораны и гостиницы, то бедняки должны были иметь свои таверны. Лутация убедилась также, что квадрансы и сестерции бедняка ничем не отличались от тех же монет зажиточного горожанина и гордого патриция.— Дашь ты нам, наконец, эти проклятые битки? — заревел громовым голосом старый гладиатор, лицо и грудь которого были сплошь покрыты шрамами.— Закладываю сестерцию, что Лувений принес ей с Эсквилинского поля немного мяса, выброшенного в пищу воронам. Не иначе, как из него она готовит свои адские битки! — вскричал нищий, сидевший возле старого гладиатора.Грубый хохот последовал за этой шуткой нищего, симулировавшего болезнь, которой он вовсе не страдал. Лувению — низкого роста, неуклюжему и толстому могильщику — шутка нищего не понравилась. Он вскричал в ответ хриплым голосом:— Как честный могильщик клянусь, ты должна была бы, Лутация, в биток, приготовленный для этого негодяя Велления (таково было имя нищего), постараться вложить мясо, которое он нитками привязывает к своей груди, чтобы разжалобить несуществующими язвами чувствительных граждан и выманить у них побольше денег.Новый взрыв смеха раздался при этих словах.— Если бы Юпитер не был лентяем и не спал так крепко, ему бы не грех потратить одну из своих молний, чтобы испепелить могильщика Лувения, этот зловонный, бездонный мешок.— Клянусь черным скипетром Плутона, я кулаками выбью на твоей варварской роже такую язву, которая тебе даст право молить людей о сострадании, — вскричал могильщик, в бешенстве подымаясь с места.— Ну, подойди, подойди, дурак! — громко произнес Веллений, в свою очередь вскочив и сжав кулаки. — Подойди, чтобы я отправил тебя к Харону.— Перестаньте вы, старые клячи! — зарычал Кай Тауривий, огромного роста атлет из цирка. — Перестаньте или, клянусь всеми богами Рима, я вас схвачу да тресну друг о друга так, что раздроблю ваши изъеденные червями кости и превращу вас в трепаную мочалку!К счастью, в эту минуту Лутация и Азур, ее черная рабыня, поставили на столы два огромных блюда, наполненные доверху дымящимися битками. На них набросились с бешеной жадностью.Между тем в других группах посетителей велись разговоры на излюбленную тему дня — о гладиаторских играх в цирке. Имевшие счастье присутствовать на этих играх свободные граждане рассказывали о них чудеса тем, которые, принадлежа к сословию рабов, не имели права проникнуть за ограду цирка.Все восторженно прославляли мужество и силу Спартака.— Если бы он родился римлянином, — сказал покровительственным тоном атлет Кай Тауривий, по происхождению римлянин, — у него были бы все необходимые данные для того, чтобы стать героем…— Жаль, что он — варвар! — воскликнул с выражением презрения Эмилий Варин, красивый юноша двадцати лет, на лице которого виднелись уже морщины, ясно указывающие на развратную жизнь и преждевременную старость.— А все-таки он очень счастлив — этот Спартак! — сказал старый легионер из Африки, с широким шрамом на лбу.— Хотя он и дезертир, а все же получил в дар свободу!.. Случаются же такие невиданные вещи! Эх!.. Нужно сказать, что Сулла был в эту минуту в своем лучшем настроении, раз он решился на такую щедрость.— Уж то-то злился ланиста Акциан! — заметил старый гладиатор.— Еще бы! Уходя, он вопил, что его ограбили, разорили, зарезали…— Его товар был и без того оплачен Суллой очень щедро.— А ведь в юности, — сказал атлет, — Сулла был довольно беден, и я знал гражданина, в доме которого он, больной, несколько лет жил на полном иждивении, платя три тысячи сестерций ежегодно. Потом в войне против Митридата и при осаде и взятии Афин он взял себе львиную долю добычи. Затем пришло время проскрипций, и, вы поверьте, что по его приказу было зарезано семнадцать бывших консулов, семь преторов, шестьдесят эдилов и квесторов, триста сенаторов, тысяча шестьсот всадников и семьдесят тысяч граждан, а все имущество этих лиц было конфисковано. И разве при этом Сулле лично ничего не перепало?— Я бы хотел иметь ничтожную частицу того, что досталось ему во время проскрипций.— Однако, — сказал Эмилий, который в этот вечер, казалось, был настроен философствовать, — этот человек, сделавшийся из бедняка богачом, из ничего — триумфатором и диктатором Рима, человек, золотая статуя которого стоит перед Рострами с надписью «Корнелий Сулла Счастливый — император», — этот всемогущий человек поражен недугом, от которого его не могут избавить ни золото, ни лекарства!— И поделом ему! — вскричал хромой легионер, который, как бывший участник африканских войн, был почитателем памяти Кая Мария. — По заслугам ему эта болезнь, этому дикому зверю, этому чудовищу в образе человеческом! Так отмщена кровь шести тысяч самнитов, которые сдались ему под условием, что им будет сохранена жизнь, и которых он приказал перебить в цирке стрелами; и в то время как при раздирающих душу криках этих несчастных все сенаторы, собравшиеся в курии Гостилия, в страхе вскочили с мест, он с жестоким спокойствием сказал: «Не тревожьтесь, отцы сенаторы, это несколько злоумышленников наказаны по моему приказанию; продолжайте ваше заседание».— А резня в Пренесте, где он приказал убить в одну ночь двенадцать тысяч несчастных обитателей этого города, без различия пола и возраста, за исключением того гражданина, у которого он гостил?— Эй, ребята! — закричала Лутация со своей скамейки, — мне кажется, что вы говорите дурно о диктаторе Сулле Счастливом. Так я вам советую держать язык за зубами, — я не желаю, чтобы в моей таверне оскорбляли имя величайшего гражданина Рима.— Вот тебе на! Эта проклятая кривоглазая принадлежит к партии Суллы! — воскликнул старый гладиатор.— Эй ты, Меций, — вскричал тотчас же на это могильщик Лувений, — говори с уважением о нашей дорогой Лутации!Вдруг с улицы послышался ужасный хор женских голосов. Все взгляды устремились к входной двери кабачка. В нее входили, горланя и танцуя, пять девиц в коротких до неприличия платьях, с нарумяненными лицами и голыми плечами. Они непристойными словами отвечали на громкие крики, которыми их встретили.Лутация и ее рабыня приготовляли в другой комнате ужин, судя по всему — обильный.— Кого это ты ожидаешь сегодня вечером в свой кабак, чтобы угостить этими кошками, изжаренными вместо зайцев? — спросил нищий Веллений.— Может быть, ты ожидаешь на ужин Марка Красса?— Нет, она ожидает Помпея Великого. В это время в дверях появился человек колоссального роста, сильного телосложения, еще красивый, несмотря на седину в волосах.— Требоний…— Здравствуй, Требоний…— Добро пожаловать, Требоний! — воскликнуло одновременно много голосов.Требоний был ланистой. Он закрыл несколько лет тому назад свою школу и жил теперь на сбережения от этой прибыльной профессии. Однако привычка и симпатии неизменно влекли его в среду гладиаторов, и поэтому он был постоянным посетителем всех дешевых ресторанов и кабачков Эсквилина и Субурры, где эти несчастные обычно собирались.Кроме того, втихомолку рассказывали, что он был одним из тех, к чьей помощи прибегали во время гражданских смут патриции, дававшие ему поручение навербовать большое число гладиаторов. Говорили, что в его распоряжении находились целые полчища гладиаторов, и в назначенное время он являлся с ними на Форум или в комиции, когда там обсуждалось какое-нибудь важное дело, в котором требовалось напугать судей, вызвать смятение и иногда даже устроить схватку. Утверждали, что Требоний извлекал большую выгоду из своего знакомства с гладиаторами.Как бы то ни было, верно то, что Требоний был их другом, покровителем, и потому-то, в этот день он, по окончании зрелищ в цирке, поспешил к выходу, где дождался Спартака, обнял его, расцеловал и, поздравив, пригласил на ужин в таверну Венеры Либитины.Требоний вошел в таверну Лутации в сопровождении Спартака и группы гладиаторов.Шумны были приветствия, которыми обменивались посетители, уже находившиеся в таверне, с только что прибывшими. Присутствовавшие на зрелищах в цирке были счастливы и горды, что могли показать счастливого и мужественного Спартака — героя дня, тем, которые его еще не знали.— Сюда, сюда, красавец гладиатор, — сказала Лутация, идя впереди Спартака и Требония в другую комнату, — здесь для вас приготовлен ужин. Идите, идите, — прибавила она, — твоя Лутация, Требоний, подумала о тебе и надеется, что отличилась этим жарким из зайца, равного которому не подавали даже у Марка Красса.— Сейчас мы оценим, что ты приготовила, плутовка, — ответил Требоний, потрепав по спине хозяйку, — а пока принеси-ка нам кувшин велитернского! Старое ли оно?Веселые шутки и оживленная беседа вскоре наполнили комнату громким шумом. Один только Спартак, которым все восхищались, которого превозносили и ласкали, — может быть, от стольких волнений, пережитых в этот день, — не был весел, неохотно ел и не шутил. Облако грусти и меланхолии как будто нависло над его лбом, и ни любезности, ни остроты, ни смех не развлекали его.— Клянусь Геркулесом!.. я тебя не понимаю, — сказал, наконец, Требоний, который увидел, что бокал Спартака еще полон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10