Хорошо, что документы были при нем и что ночи стоят теплые. А то потерявший сознание плотник умер бы от переохлаждения. Сейчас он лежал в реанимации, а наш коллектив опять гудел, как растревоженный улей.
— Подрался с собутыльниками, не иначе.
— Да какие собутыльники! Он всегда пил один. Скорее всего, напали с целью ограбления.
— На Васю с целью ограбления? Что у него брать-то? Тем более перед зарплатой.
— А почем грабители знают, что он без денег?
— Я все-таки не понимаю, зачем было так избивать. Ну нету денег — и отпусти человека.
— Говорю вам, пьянка всему виной.
— При чем здесь пьянка? Из милиции сообщили, что он трезвый был.
— Откуда они знают?
— Ну здрассьте! Анализы-то на что? Кровь на алкоголь и все прочее. Это в первую очередь в больницах проверяют, чтобы реакции какой-нибудь ненужной на лекарства не было.
Так сотрудники судили и рядили на все лады, а меня опять к себе вызвал Си-Си.
На нашего директора просто жалко было смотреть. Неприятности последних дней заметно пошатнули его душевное здоровье. Да и физическое тоже. Всегда энергичный и бодрый Си-Си потерял свои жизнерадостные краски, как-то потускнел и даже посерел.
— Серафима, э-э-э… Ты у нас уже была представителем, так сказать, общественности. Надо, детка, еще раз потрудиться. Пожалуйста, поезжай к Васе домой, вырази поддержку и сочувствие коллектива. Заодно жене зарплату передашь. Полагаю, деньги им сейчас очень нужны. Ну и порасспроси, как он себя чувствует. Что можно приносить в больницу.
А я, признаться, даже никогда и не задумывалась над тем, есть ли у Васи семья. Фактически о нем мало что было известно. Жил себе и жил, работал, выпивал, шутил неуклюже. Ничего особенного о себе не рассказывал. Да, пожалуй, никто и не интересовался. Вот и выходит, что пока не случится несчастье, никому ни до кого нет дела.
Я приблизительно знала, где живет плотник. Он как-то в разговоре упоминал. Окраина города, частный сектор, короче, у черта на рогах. Но ничего не поделаешь — надо так надо. Я засунула поглубже в карман конвертик со скромной Васиной зарплатой и тронулась в путь.
Район, где согласно адресу проживал несчастный Василий, почему-то именовался в народе «графскими развалинами». Десятка три домишек частной постройки теснилось на обрывистом берегу реки. Небольшие огородики пестрыми лоскутами сползали с обрыва прямо в реку. Согласно всем законам физики все содержимое этих огородов давно должно было свалиться в воду, но тем не менее каждое лето там что-то буйно цвело и колосились. Кособокие, вросшие в землю избушки, убогие дворики с каким-то хламом и непременным дощатым одноместным строением — туалетом «а-ля рюсс», фрагменты потемневшей от времени, удивительной по красоте деревянной резьбы, сохранившейся с незапамятных времен, — таков был облик «графских развалин». Какой граф здесь жил и почему он все развалил, об этом история умалчивала. Во дворе нужного мне дома копошилась худощавая женщина с измученным лицом и потухшими глазами. Как оказалось, это и была Васина жена. Она молча приняла мое соболезнование по поводу случившегося, кивая головой и промакивая тряпицей слезы. Я уже было собралась идти восвояси, как вдруг в сенях дома послышался грохот, затем стон, и женщина опрометью кинулась внутрь. Через мгновение она снова появилась в дверях и срывающимся голосом попросила:
— Пожалуйста, помогите! Мне одной ее не поднять.
В узких и темных сенях на боку лежала инвалидная коляска, а в коляске был человек. Не помню как, но вдвоем мы подняли тяжелую металлическую конструкцию, и она встала на колесики.
— Таточка, что же ты так неосторожно. Зачем поехала сама? Я ведь предупреждала, что порог высокий. Хорошо еще, не убилась. Нигде не больно? — Васина жена говорила таким тоном, каким разговаривают с маленькими несмышлеными детьми.
Девушке, а в коляске сидела именно девушка, на вид было лет шестнадцать-семнадцать. Она что-то бессвязно бормотала и улыбалась доброй улыбкой. Вдруг я заметила на ее руке кровь.
— Она, кажется, поранилась. Надо промыть и перевязать. Давайте я вам помогу.
Мы вкатили коляску в бедно обставленную комнату. Хозяйка достала с полки пузырек йода, бинт и стала неловко перевязывать девушке руку.
— Думала, наверное, что отец пришел. Она его всегда встречает. Вот и не утерпела. Сколько я просила Васю сбить этот порог, — торопливо и как бы извиняясь, объясняла женщина. Закончив перевязку, она робко сказала: — Вы извините, что пришлось вас обременить. Может, чаю с нами выпьете?
Я немедленно согласилась. Ну не могла я просто так повернуться и уйти от этих двух несчастных женщин.
Чайник запыхтел на плите, и Рая, так, оказалось, звали Васину жену, достала из кухонного шкафчика неожиданно изящные чашки ленинградского фарфора, глубокого синего цвета с золотой ручной росписью.
— Остатки былой роскоши, — ее усмешка была грустной, — мы ведь не всегда так убого жили.
И постепенно, разговорившись, она поведала старую как мир историю.
В шумном столичном городе жила молодая и счастливая семья. От родителей им досталась хоть и небольшая, но приличная квартирка в центре. Муж Вася имел хорошую профессию, был толковым и уважаемым специалистом в своей области. Жена тоже работала. Все шло хорошо. И вдруг как гром среди ясного неба: их долгожданный первенец, их девочка родилась с тяжелым поражением нервной системы. Рае пришлось уйти с работы, чтобы хоть как-то попытаться спасти ребенка. Начались больницы, процедуры, бессонные ночи и расходы, расходы… Первым, как обычно это бывает, не выдержал мужчина. Он все чаще стал приходить под хмельком. На следующий день мучился угрызениями совести и снова глушил их водкой. Пагубная зависимость развивалась очень быстро. Все внимание жены занимал ребенок, и когда она заметила, что Вася окончательно скатился в алкогольную пропасть, уже было поздно. На работе начались неприятности. В конце концов ему предложили уволиться. Поначалу он еще находил кой-какой приработок, и семья держалась на плаву. Но и этому пришел конец. Долги росли с каждым днем. Сначала они продали квартиру и перебрались в комнату. Но и эти деньги кончились. И тут Рая вспомнила про свою одинокую двоюродную тетю, которая жила в провинции и имела свой домишко. Она написала тете письмо с отчаянной просьбой о помощи. К сожалению, единственное, что могла предложить старая родственница, — это переехать жить к ней. Комната ушла за долги, как и все другое нажитое добро, а Вася с женой и дочкой оказались в нашем городе. Несколько лет назад тетя умерла, и Рая осталась один на один со своей бедой. Они едва сводили концы с концами. Дочери нужно было делать очередную операцию, требовались деньги, но Вася зарабатывал гроши. Последние надежды таяли.
— А тут еще это несчастье с Васей. Все одно к одному. Но вы не подумайте, я не жалуюсь, — вдруг спохватилась Рая, — ничего, справимся. Нам не привыкать.
— Скажите, а раньше он попадал в такие передряги? Я имею в виду драки, ссоры… Он вообще вспыльчивый?
— Вася-то? Да что вы! Он хоть трезвый, хоть пьяный — мухи не обидит. Да и не был он пьяным. До этого действительно дня три пил. — Женщина смутилась. — А потом проспался, пришел в себя. Пойду, говорит, на деловую встречу. Ушел — и вот что получилось.
— А с кем он должен был встретиться?
— Не знаю. Вообще-то у него не очень много знакомых, тем более друзей. Так, все больше соседи. Что за деловая встреча, ума не приложу.
Рая вдруг оживилась:
— Вы знаете, с месяц назад пришел с работы такой возбужденный, веселый. Все, сказал, кончились наши беды. Ничего пока не скажу, да и знать тебе это незачем, а только скоро у нас будут деньги. И не просто деньги, а очень большие. Вернемся на родину, квартиру купим удобную, светлую. Таточке операцию сделаем. А летом повезем ее за границу к морю. Я, конечно, не поверила. Где он такие деньги возьмет? Столько сразу ни на одной работе не заработать. Разве что нефтяную скважину найти. А он все свое твердит, мол, не переживай, как сказал, так и будет. Целый месяц словно не в себе был. Видите, чем все закончилось. Может, его в дурное дело втравили?
Рая снова заплакала.
Мы еще немножко посидели, повздыхали. Я попросила Раю перезвонить, как только Вася придет в себя, и выразила надежду, что все обойдется. Только это и можно сказать в подобной ситуации.
Настроение у меня, откровенно говоря, было не ахти. Подобные встречи оптимизма не добавляют. Вот спешат мимо меня люди по своим делам. И лица вроде у всех равнодушные. А на самом деле, может быть, у каждого за душой грустная история. «Я шел, печаль свою сопровождая…» Вот так-то!
Людской ручеек запнулся о перекресток, на секунду вспенился на красном сигнале светофора, а дальше началась любимая народная забава «перехитри автомобиль». В Европе, говорят, люди покорно ждут зеленого огонька, даже если улица абсолютно пустынна. Глупые потому что, и жизнь у них скучная, пресная. Никакого адреналина. То ли дело у нас! И крови-то нет, просто один адреналин в жилах.
Мимо меня проплыл знакомый «Икарус», или «Икариус», как называла его уборщица тетя Маша. На его борту красовалась уже новая надпись: «В Израиль!»
Следовало понимать, что это техническое чудо времен Совета экономической взаимопомощи уже вернулось из Египта и теперь бодро «намылилось» в Израиль.
Ну что, в Израиле тоже тепло и тоже море. Там много хороших врачей, и Таточке обязательно бы сделали удачную операцию. Но хорошим врачам надо платить хорошие деньги. Деньги… Вася говорил жене, что скоро раздобудет много денег. Как это может увязываться с некоторыми вскрывшимися обстоятельствами их прошлой жизни? Постой, Сима, ну-ка подумай хорошенько еще раз.
Есть такая детская головоломка — составление картинок из пазлов — неровных цветных картонных кусочков. Очень, кстати, популярна у современной малышни. Да и взрослые не брезгуют. По сути дела, та же мозаика. И надо сказать, что сложить ее правильно весьма непросто. Однако в коробочке с фрагментами всегда есть подсказка — типографское изображение того, что в результате сборки должно получиться. Скажем, гривастый конь. Или кролики на лужайке. Или сцена из любимого мультика. У меня такой подсказки нет. Несколько пазлов сцепились между собой, и я пока не понимаю, что изображено на цветном картоне — лошадиное копыто или край платья сказочной принцессы.
Ночь без сна мне опять была обеспечена. Тем более после двенадцати завыла соседская «собака Баскервилей». Господи боже ж ты мой, это не подъезд, а просто пыточная камера какая-то. Или, может, все-таки возраст уже? Возраст и нервы. Мне вспомнилась общага студенческой поры. С койкоместами была напряженка, поэтому желанный ордер на вселение получали только активисты и отличники. Перепало и мне. Мое спальное место было тринадцатым в зале для самостоятельных занятий, приспособленном под жилье. Кровать стояла прямо у двери. Над дверью висела лампочка, которая ночью никогда не выключалась. Что-то вроде коллективного ночника. А за стеной жили веселые ребята с режиссерского. Когда они учились — не знаю. Но оттягивались ночью, вроде моих теперешних соседей. По полной программе магнитофоном, гитарой, подозрительным стеклянным звоном и хоровым пением. Но гулянки режиссеров мне были до лампочки. И горящая лампочка над кроватью до лампочки. Я опускала голову на подушку и на счет «три» засыпала. Вот что значит юность и крепкие нервы. На ум невесть откуда пришло четверостишье:
Ищу таблетку. Грустно мне. Луна с землей играет в прятки. Час ночи. Я в своей стране, А значит, в жизни все в порядке.
Ну конечно, все в порядке. Раз воет собака, значит, я не на Марсе и не на том свете, а у себя дома. И отсутствие денег — пустяки. И проблемы на работе — пустяки. Главное — здоровье и любовь, здоровье и любовь, твержу я, засыпая. А зло непременно будет наказано. Как в любой сказке.
На следующий день ближе к вечеру в нашем кабинете раздался телефонный звонок.
— Сима, это тебя. Приятный мужской баритон. — Леночка игриво покачала головой, дескать, вот вам и тихоня. А самой на работу мужчины звонят.
В самом деле, у нас в галерее мужчин заметный недокомплект, а потому каждый новый представитель сильного пола вызывает легкий ажиотаж и нездоровое любопытство. В трубке перекатывался морскими камешками спокойный голос Бориса. Впрочем, не совсем спокойный. Хотя легкий жар и кинулся мне в голову, тревожные нотки я все же уловила.
— Серафима, ты сегодня не дежуришь? Тогда я буду ровно в семь. Да не волнуйся, в галерею не зайду, если ты не велишь. Встречу у ворот. Есть разговор. И кроме того, я просто хочу тебя видеть. Вот это во-первых. А разговор во-вторых.
Когда закончился рабочий день, я не маялась и не обмирала у крыльца, как тогда, в первое наше свидание. Честное слово, я сделалась вдруг такой спокойной и уверенной. Уверенной, что он непременно будет и даже не опоздает. И действительно, в семь вечера Борис у наших ворот стоял, «как рекрут на часах». Джинсы, легкая куртка, запах хорошего одеколона, а в руке — боже правый! — крошечный букетик. Ландыши! Да где же он их взял? Вроде еще не сезон. Цветочки были свежие, упругие, словно со старой поздравительной открытки, которая хранилась на полке между книг. Да, это уже заявка на победу, как говорил мой дядька Степан, большой любитель шахмат.
Мы медленно пошли вдоль реки, и я утопила свой нос в душистом цветочном облачке. Как давно я не держала в руках ландыши, даже успела забыть их запах. Все-таки что бы ни говорили про этот цветочный аромат: и не модный-то он, и слишком прямолинейный, и духи «Серебристый ландыш» были в разряде дешевеньких, а кружит голову, и ничего с этим нельзя поделать. Плевала матушка-природа на модные тенденции и выверты парижских парфюмеров. Просто каждую весну родятся в лесу нежные гирлянды крошечных белых колокольчиков, и волшебство повторяется. Как сто, как тысячу лет назад.
Сквозь пелену моих весенних грез настойчиво пробился голос Бориса:
— В общем, с этим Толяном ситуация такая. Парень, как ты и думала, из братков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24