Скорей бы уже все кончилось. Страшно за детей, за их будущее. Недавно к нам приходила депутация, будут в нашу квартиру кого-то подселять, велели все вещи перенести в две комнаты. Это называется — «уплотнять». Не знаю, куда мы денем коллекцию Петра. Кому сейчас все это нужно?
Ну, прости меня за мрачный тон. Молись за нас. Прощай и храни тебя Бог.
Целую, глубоко любящая тебя Соня.
У моих товарищей по работе явный посттравматический синдром. Никак не могут прийти в себя после кражи, хотя прошло уже несколько дней. Никто никому не моет косточки, не выясняет отношений. Разговаривают вполголоса, как будто в доме покойник. Даже Си-Си изъясняется просто и односложно. Мы с Леночкой стараемся не попадаться ему на глаза. Сослуживице тоже морально напинали за пособничество нарушительнице дисциплины, то есть мне. Директор даже пригрозил, что отныне он не будет закрывать глаза на регулярные Леночкины опоздания. Конечно, Си-Си пытается облегчить свои душевные страдания поисками козлов отпущения. Сегодня козлы — это мы с Леной. А в остальном жизнь продолжается. Выставка моя закрыта. Экспонаты вернулись: какие в хранилище, какие на места своей постоянной дислокации. Все, кроме несчастной «Дамы в черном».
Следователь больше не появлялся. Наверное, раскинул невидимую сеть и ждет, не всплывет ли где наша потеря. Возобновились экскурсии. И по правде говоря, после скандала с кражей посетители просто валом повалили в галерею. Не каждый день в городе нагло воруют произведения искусства, а потому всем интересно — как да что. Новоявленные любители живописи тупо бродят по залам, а потом начинают приставать к сотрудникам с расспросами. Особенно достается Оле, которая пришла на место Галины Петровны. Как только очередной доморощенный Шерлок Холмс заводит с ней разговор о краже, она вся покрывается красными пятнами, а хвостик русых волос, перехваченный дешевой заколкой, начинает испуганно вздрагивать. Совсем замучили нашу тихоню. Оля, худенькая и невзрачная, стесняется, кажется, даже экспонатов. Вера Николаевна, которая знает все и обо всех, рассказывала, что Оля приехала в город из какой-то богом забытой деревни. Нашлись знакомые, которые помогли определить ее на проживание в общежитие. С работой у нас, мягко говоря, сложно. Все хлебные места вроде посудомоек в ресторанах и уборщиц в банке давно заняты и передаются строго по наследству. О продавщицах и говорить нечего — это элита с образованием не ниже высшего. А потому даже такие захудалые должности, как смотрительница зала галереи, ни дня не бывают вакантными. Вот Оля по каким-то своим жиденьким блатным каналам и попала к нам. Все ее жалели и старались чем-нибудь угостить во время обеда. Обед у нас «скользящий». Галерея, как все музеи, работает без перерыва. Мы договариваемся о времени, чтобы по очереди перекусить и отдохнуть. Сейчас как раз очередная партия сотрудников обедала. В том числе и я. В основном все приносили еду с собой. Была, правда, через дорогу вполне приличная пиццерия. Но туда никто из наших не ходил. Как говаривала насмешливая Лена, по причине зарплаты, не совместимой с жизнью. Вот и сегодня я дожевала свой бутерброд, выпила кефир и решила подышать свежим воздухом.
Весна окончательно утвердилась в нашем городе. Земля быстро подсыхала, кое-где уже проклюнулась зеленая щетинка травы. Деревья в саду стояли по-особому прозрачные, полные напряженного ожидания и внутренней жизненной силы. Яркий солнечный свет заливал улицу, воробьи совсем ошалели от счастья и гомонили, как цыгане, которым удалось облапошить очередного простачка.
Я присела на скамейку у входа в сад, закрыла глаза и стала неторопливо размышлять обо всем и ни о чем. Скамейка чуть дрогнула — кто-то неслышно подошел и уселся рядом. Просто нигде нет покоя бедной одинокой женщине! И, о господи! — раздраженные слова застряли в горле. Рядом со мной сидел Трентиньян. Ну, тот самый, из охраны.
— Здравствуйте, — приветливо улыбнулся он. — Вы можете дремать дальше, я просто посижу рядом.
Какое там — дремать! Сердце вдруг заколотилось как безумное, а в горле разом пересохло, да так, что я не могла выдавить из себя ни слова. Должно быть, так выглядят полные идиотки. Охранник молча улыбался. «Любуется произведенным эффектом, черт бы его побрал!» — мелькнула в голове сердитая мысль.
— Вас ведь, кажется, Серафимой зовут? — Он достал пачку сигарет. — Можно, я закурю?
Мне удалось только слабо кивнуть.
— Серафима, — продолжал охранник задумчиво, — старинное имя и довольно редкое. Серафим — это ведь ангел? Значит, вы — ангел, только женского рода.
И этот туда же — ангел. Во всяком случае, вполне грешный.
— А меня зовут Борис. Борис Валевич. — Лицо охранника было абсолютно невозмутимым, словно он и не замечал моего ступора.
Борис… Какое удивительное имя! Боже, я совсем «тронулась», что же в нем удивительного? Очнись, Сима! Это весна, гормоны разгулялись, изо всех сил цеплялась я за жалкие остатки здравого смысла.
Над скамейкой повисла напряженная тишина. Как перед грозой, мелькнуло в голове.
— Сима, — вдруг сказал Борис, словно мы были много лет знакомы и только вчера расстались, — мне сейчас ужасно некогда. В самом деле, я уже опаздываю. Вы во сколько заканчиваете работу?
Я, будто под гипнозом, безропотно ответила:
— В семь.
— Подождите меня после работы минут десять, хорошо? Я вас встречу.
От неловкого движения пальцев сигарета, которую так и не зажигали, переломилась. Не дожидаясь моего ответа, охранник встал и быстро пошел прочь.
Я очнулась. В мир постепенно возвращались краски, запахи и звуки. Разум метался, отчаянно размахивая запрещающим сигналом. Проезд закрыт, рельсы разобраны! Кондуктор, нажми на тормоза, ну или хотя бы вели сбавить скорость! Но все было бесполезно. Что-то внутри сладко и тревожно заныло. Это был дурной признак. Локомотив мчался по шаткой дороге, и безумному машинисту стало наплевать на возможную пропасть впереди. Мой бедный, измученный ангел-хранитель, мой шестикрылый серафим демонстративно умыл руки и с укоризной во взгляде растаял в сияющей бездне.
Не помню, как прошел остаток дня. Я отвечала на какие-то вопросы, звонила по телефону, разбирала бумаги. И даже, по-моему, дважды спускалась в хранилище. Все на автомате. Время и ползло, и летело одновременно. Наконец старые часы прохрипели семь раз. Народ потянулся к выходу. Я сосредоточенно копалась в ящике стола и с дежурной улыбкой кивала уходившим. Десять минут восьмого ноги сами вынесли меня на крыльцо. В саду и у ворот никого не было. Прошло еще пять минут и еще пять. Совсем некстати в памяти всплыл недавно виденный фильм «Плащ Казановы» и его главная героиня, нелепая и наивная, то ли переводчица с итальянского, то ли тоже искусствовед.
— Эта романтическая дура прямо с тебя, один в один, — сказала тогда Зойка по ее поводу. — Ты также все веришь в бескорыстную неземную любовь, а в результате всякий раз получаешь в лоб!
Ну уж вряд ли Борис принял меня за богатую иностранку. Да и он не красавец-итальянец. А вот что касается несбывшихся иллюзий… Господи, а что вообще произошло? Подумаешь — назначил свидание и забыл. А я, дура, нафантазировала невесть чего. Так мне и надо! Пора бы уже в тридцать три года научиться в кармане держать фигу. И вообще, у меня много дел дома. Журнал, например, недосмотрен, да и обдумать кое-что необходимо.
Вдруг ржавые ворота сада жалобно скрипнули. Борис быстро шел, почти бежал по дорожке к крыльцу.
— Ради бога, простите за опоздание! Сам терпеть не могу необязательных людей. Я так боялся, что вы уйдете. А вы не ушли — это здорово! — говорил он быстро и взволнованно. — Я даже загадал… — Борис осекся и замолчал.
— Загадали что?
— Нет, это так… Ну а теперь, — мой пакет с бумагами незаметно перекочевал в его руку, — мы пойдем пить кофе.
Охохошеньки! Все фонтаны Рима, все каналы Венеции вспыхнули в лучах угасающего провинциального дня. Великому итальянскому любовнику не надо было особенно стараться. Синьора безропотно, собственными руками накинула на себя ажурную любовную сеть.
Уже глубокой ночью я, как загулявшая старшеклассница, осторожно, на цыпочках пробиралась по коридору в спальню. Нащупала рукой выключатель — шелк! Так и есть: Муся — древнее египетское изваяние — сидела посреди комнаты и молчала.
— Ладно, Муся, нечего на меня так смотреть! Подумаешь, задержалась немножко.
Кошка выразительно повела головой в сторону часов. Ничего себе немножко, должно было означать это движение. Печальный укоризненный взгляд, и она неслышными шагами медленно двинулась из спальни, не выходя из образа маленького египетского сфинкса;
Через несколько минут я была уже в постели. Итак, что же мы имеем, как говорится, в сухом остатке? Картинка выходила тревожная. Налицо ярко выраженный любовный угар (и к гадалке не ходи — по образному выражению соседки Полины Ивановны). И это очень неосторожно с моей стороны. А вдруг он женат?
Луч фар от проехавшей запоздалой машины полосой пробежал по стене и высветил узор на обоях. Узор сложился в ироническую ухмылку, словно кто-то удивлялся моей дремучей наивности. Ну конечно, женат. Скорее всего женат. У него типичный кризис среднего возраста. Мужчина самоутверждается, ищет романов на стороне. К молоденькой сунуться самолюбие не позволяет — боится отлуп получить. Кстати, в этом случае и потрудиться надо больше. Цветы, подарки, то да се… К тому же молодые, как правило, хотят или денег, или замуж. А мой герой, видать, не может предложить ни того, ни другого! И тут как раз Шестикрылая Серафима — бац! Вчера с небес на землю шлепнулась — на все готова, ничего не требует. Не очень старая еще, опять же о живописи разговаривает. Ничего, сойдет для самоутверждения. Язвительные мысли довели меня до полного изнеможения, и я тихонько заскулила в подушку. Стоп, хватит! А то так додумаюсь черт знает до чего. В конце концов, надо успокоиться и заснуть. Но сон никак не шел. У меня было несколько банальных приемчиков на случай затянувшейся бессонницы. Например, можно выползти из-под одеяла и лежать так до полного замерзания. А потом юркнуть в пуховую теплоту. Но двигаться совершенно не хотелось, и я решила посчитать серых слонов. Когда количество слонов перевалило за две тысячи, они построились печальным клином и полетели в Африку. А я «упала в объятья Морфея», как любил выражаться Си-Си.
Начало нового рабочего дня не предвещало ничего необычного. Все как всегда, если не считать утреннего Зойкиного звонка.
— Сима, ты где была? Я весь вечер тебе звонила, — устроила она допрос с пристрастием. — Я уже просто беспокоиться начала, кому ни звоню — никто не знает.
— Да так, погуляла немного, по магазинам прошлась.
— Это по круглосуточным, что ли? — Голос в трубке стал откровенно ехидным. — Тебя в полпервого ночи дома не было. Так, давай, подруга, колись по-быстрому!
Я вдруг поймала себя на мысли, что, против обыкновения, мне совсем не хочется колоться.
— Наверное, с телефоном что-то. — Мое вранье прозвучало неубедительно. Во всяком случае, Зойка явно не поверила и подозрительно замолчала. — Зоя, мне некогда сейчас. Работы — море. Потом поговорим, ладно?
В трубке раздались обиженные короткие гудки.
В моей жизни происходило что-то очень важное, непохожее на все другие случаи. Я должна была сначала разобраться сама. Да, именно так, разобраться, — передразнила я сама себя.
Жалкая, трусливая старая дева, обросшая с ног до головы комплексами! Даже простого романа завести не могу. Во всем надо разобраться, до всего докопаться. С этими мыслями я и шла по музейному коридору, когда на меня вдруг налетела Леночка. Нашу хохотушку было не узнать. Лицо зеленоватого оттенка, губы молча хватают воздух.
— Там, там… — Она слабо и неопределенно махала рукой. Было понятно, что произошло нечто ужасное.
— Что, Леночка?! Где?
— Там… Оля… — Сослуживица вдруг из зеленой стала пунцовой и разразилась истерическими рыданиями. Ничего не соображая, я кинулась в зал и увидела зрелище непонятное и пугающее. Оля не сидела, как всегда, на стуле в углу у входа. Она, словно тряпичная кукла, валялась на полу. Юбка задралась, бесстыдно обнажив худенькую ногу в дешевых колготках. Заколка расстегнулась, очевидно, при падении, и светлая прядь волос упала Оле на лицо. Но даже через эту прядь были видны остановившиеся глаза, алебастровая бледность кожи и отчетливая синева вокруг рта. Мне стала понятна причина Леночкиной истерики — живой человек так выглядеть не мог. И лежать он так не мог. В зале было пусто, только метрах в трех от Олиного тела оцепенели от страха два подростка.
Я кинулась к лежащей девушке, на ходу лихорадочно вспоминая школьные уроки по оказанию первой помощи при несчастных случаях. В голове были какие-то обрывки про искусственное дыхание по типу «рот в рот» и непрямой массаж сердца. Тихо, только не суетиться! Так, сначала платок на губы, потом зажать нос и попытаться вдохнуть воздух через рот потерпевшего («потерпевшей», — машинально поправилась я). Как мяч надуваете, — поучал нас физрук. Грудная клетка при этом вроде бы должна приподняться. Хорошо, приподнялась. А теперь изо всей силы следует на нее надавить. Я дышала и давила, дышала и давила. Время остановилось, а я стала вся мокрая, как после дождя. Мне хотелось только одного — чтобы Оля перестала быть такой страшной и неподвижной, но она не подавала признаков жизни. Вдруг меня взяли за плечи и осторожно, но настойчиво отодвинули в сторону. В зале уже было полно народу, и какие-то люди в белых халатах суетились вокруг лежащего тела. До меня не сразу дошло, что это медики из «Скорой». Пожилая женщина в очках держала Олю за руку и что-то спрашивала у Леночки. Потом она печально покачала головой и отошла. Как из воздуха появились носилки, на них два крепких парня уложили Олю и укрыли ее с головой белой простыней. Зачем они так сделали? Оля очнется, и ей под простыней будет трудно дышать. И тут истинный смысл этого действия пробежал по коже ледяными мурашками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24