— Я дотянулась до небритой щеки и с чувством чмокнула бедного друга.
— Подхалимка, — буркнул Гена. — Надеюсь, этот подвиг мне зачтется.
— На небесах, — фыркнула я.
— А пораньше нельзя?
— Можно. Но вы тоже поторопитесь.
Философ тут же, при мне, начал стягивать с себя одежду. Торопился очень.
Я вышла в коридор, и только там до меня дошло, что первую половину диалога я обращалась к нему на «ты». Неужели и без брудершафта начала привыкать?! Хотя… на «вы» к телу даже на кладбище не обращаются.
Я стояла у двери в Генину спальню, когда из-за поворота от лестницы вышла Тамара Ивановна.
— Вот вы где. Давайте быстро собирайтесь. По Кипру гуляет какая-то экзотическая зараза, и детям решено сделать прививки. В поликлинике уже ждут.
— Я не могу, — растерянно залепетала я.
— Что еще за капризы, Мария Павловна?! — вспыхнула экономка.
— Я ключи от своей машины потеряла…
— Пес с ними, — раздраженно оборвала меня она. — Дети уже завтракают, через десять минут спускайтесь к крыльцу, вас отвезут.
Какой бесславный конец идеи! Я понуро поплелась в свою комнату за сумочкой, никаких иных светлых идей у меня не было, ситуация привычно ускользала из-под контроля. Полный ноль в балансе.
Идея посетила меня как ответ на вопрос:
«А зачем, собственно, меня удаляют в поликлинику?» Прививки должны делаться заранее…
Да тело хотят перенести, голубушка!!
Осененная догадкой, я закружила по комнате. Значит, преступник продолжает действовать.., и довольно решительно.
Кто он или она, другой вопрос, а вот что мне делать?! Взгляд уперся в раскрытый чемодан, рядом с ним лежала видеокамера, и я поняла, чем и как смогу достать неприятеля.
В поликлинике я пробуду недолго. Если бы меня не хотели удалить, Флора Анатольевна вызвала бы медсестру по телефону.
Ей вполне это по силам. Но меня отправляют в поселковую поликлинику. Значит… тело перенесут в ближайшие сорок минут — час.
Я вынула из камеры кассету с записью вчерашнего вечера и бережно спрятала ее в сумочку. Это мой спасательный жилет и расставаться с ним смерти подобно.
Вставив чистую кассету, я бегом бросилась в гараж.
На мое счастье, в нем никого не было.
Я нашла на стеллажах с автокосметикой укромное место, спрятала камеру за баллоном с полиролью, укрыла ее ветошью, направила в сторону «Форда» и включила на запись.
Если я права, то события начнут развиваться в ближайшее время.
Едва я успела отскочить к Боливару, как в гараж зашел дежурный шофер.
— На чем поедем? — спросил он.
— Без разницы, — испуганно ответила я.
Шофер снял со щитка ключи от «БМВ», открыл мне дверцу и сел за руль.
Уверенные движения водителя завораживали своей небрежной точностью, я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Шины шуршали по гравию, солнце прорывалось сквозь листву и скользило по векам. Короткая передышка августовского утра, как я любила это время года! Теперь я его возненавижу.
Дети сбежали с крыльца и запрыгнули на заднее сиденье. Им успели сообщить о поездке к теплому морю, и сейчас малышей волновало одно — какие игрушки взять с собой в самолет.
А я представляла себе объектив видеокарт меры, направленный на багажник «Форда», и переживала, что не успела проверить ракурс и включить лампы дневного света.
Справится камера с задачей или нет?
В поликлинике дети притихли и процедуру перенесли беспрекословно. Тамара Ивановна постаралась их как следует напугать липучей заразой. По-моему, было сказано что-то об отваливающихся ушах и носах, детки не хотели лишиться такой красоты и обреченно спустили штанишки.
Подобный героизм требовал поощрения, я попросила шофера остановиться у аптеки и отправилась покупать жутко полезные сухарики.
Шагая через площадь, я полной грудью вдыхала воздух более чистый и свежий, чем в поместье, прекрасно понимая, что это всего лишь игра подсознания. Меня окружал тот же воздух Подмосковья, но дышалось иначе. Свободно.
И в тот же момент я поняла, что очень хочу на Кипр. К маме Геннадия Зое Федоровне, в очищенный кондиционерами воздух виллы, на прогретые солнцем камни голубой лагуны, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Загадка исчезнувшего трупа — не лучшее, что произошло со мной в жизни.
Я хочу воспитывать детей, а не закрывать усталой грудью вражеские амбразуры.
Ощущение свободы пропало, едва мы пересекли периметр поместья. Охраны было больше, чем обычно, парни провожали подозрительными взглядами даже машину с детьми хозяина. Напряжение в атмосфере только что не искрило, и мою грудь опять стянул обруч страха.
Отправив детей в дом, я проехала с шофером до гаража. Там, на корточках перед моей машиной, сидел Геннадий с бутылкой пива в руках и недовольно смотрел, как я слезаю с кожаных сидений «БМВ».
— Как самочувствие? — прежде всего поинтересовалась я.
Геннадий молча потряс ключами «Форда».
— Открыли?!
— Вы, Мария Павловна, стихов не пишете? Уж больно творчески рассеянны.
Ключи валялись под колесами вашего недокормленного джипа.
— Да? — растерянно спросила я. — И когда вы их нашли?
— Только что. Хорошо, не начал в замках ковыряться. Ловите. — Он подкинул ключи и тут же поморщился от резкого движения.
— Голова болит? Примите аспирин…
— Лучше сто грамм…
— Неграмотный опохмел ведет к длительному запою, — авторитетным ханжеским тоном заявила я.
— Откуда такая осведомленность, — усмехнулся Бурмистров и вздохнул. — Все по книжкам живете, Мария Павловна. А тут, рядом с вами, хороший человек погибает.
— Это в вас, Геночка, абстинентный синдром говорит и отравленные алкоголем нервы. Тревожное состояние присутствует?
— Год не отпускает, — четко произнес он и грустно посмотрел на меня.
Я немного помолчала и спросила:
— Поедете с нами на Кипр?
— А имеет смысл?
Я пожала плечами.
— Отдохнете…
— Нет, — Гена резко встал. — Отдохнуть я и здесь могу. Вы.., хотите, чтобы я поехал?
— Да.
Он пристально разглядывал меня с высоты своего роста, я испугалась, что сейчас он меня поцелует перед объективом камеры, и отскочила в сторону.
Он понял мое движение как очередной отказ, дернулся, словно от удара, поставил полупустую бутылку на капот «Форда» и, ни слова не говоря, вышел.
Ну вот и все. Я смотрела ему вслед и уговаривала себя, что так оно и нужно, так будет правильно, сейчас не ко времени… Но почему-то плакала.
Утерев кулаком слезы, я подошла к стеллажам и достала камеру. Пленка закончилась давным-давно. «Дура», — обругала я себя и открыла багажник «Форда».
Пусто и воняет бензином. Небольшая запасная канистра лежала на боку, из-под неплотно завернутой крышки натекла лужица бензина, я взяла впитывающую салфетку и навела порядок.
Возможно, я уничтожала следы преступления, делала это собственными руками, ими же затягивая петлю на своей шее. Но я так устала от интриг и версий, что мне было все равно. Вечером я улетаю на Кипр, оставляя дому все его тайны. Старая развалина поднаторела в этом искусстве, и не мне с ней тягаться.
Полная равнодушия, я поднялась в свою комнату, побросала кое-как в чемодан и сумку вещи… Интересно, с Кипром существует договоренность о выдаче преступников? Наверняка.
Представив себя спускающейся по трапу самолета в наручниках и под конвоем, я нервно рассмеялась. Каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Вот уж когда я получу ее сполна! «Гувернантка-убийца», «Тело олигарха под кроватью любовницы»…
Какие еще заголовки украсят подскочившие тиражи выпусков желтой прессы? Покойный журналюг не жаловал, попляшут папарацци на его косточках.
Дверь моей комнаты тихо отворилась.
Я обернулась на звук шагов и замерла.
— Кто это? — Леонид швырнул на кровать россыпь фотографий.
Я мельком взглянула на снимки «Фаина» входит в темный кабинет, выходит из него, из дома и растворяется в темноте парка.
— Понятия не имею.
Леонид схватил меня за запястье и больно сжал, притягивая к себе.
— В глаза, в глаза смотри. Спрашиваю еще раз, кто это?!
Я зло отпихнула его свободной рукой.
— Пошел вон, гад. Не знаю!
Он опешил, невольно разжал руку, и я вывернулась. Но отходить не стала, я не буду испуганно метаться по комнате. Надоело.
— Я выполнила то, что ты требовал.
— Когда? — Он никак не мог опомниться от происшедшей со мной перемены.
— Проверь записи камер, — усмехнулась я. — Около пяти Бурмистров попросил меня зайти в кабинет и перевести текст факса.
Потом его вызвали, он вышел и оставил меня одну. Я все успела. Так? Свою задачу я выполнила, мы в расчете. А кто на снимках, понятия не имею. Нас не представляли друг другу.
Растерянность садиста доставляла мне странное удовольствие. Чего еще я о себе не знаю? Добро пожаловать, Мария Павловна, в мир новых ощущений. «Вещь в себе» — так, кажется, назвал меня Геннадий.
— И не вздумай мне мстить! — разозленной коброй я шипела в лицо врага. — Уничтожу.
— Ты?! — негодяй медленно приходили норму.
— Я. Я записала наш последний разговор и с сопроводительным письмом оставила у одного из прежних нанимателей. И не дай тебе бог обидеть кого-либо из моих близких! Поверь, человек, у которого хранится компра, сожрет тебя с удовольствием!
Я блефовала столь уверенно, словно всю жизнь не детей воспитывала, а мерзавцев укрощала.
Он поверил мне тут же.
— Не думаю, что облитый водой компьютер — достойный повод для уничтожения. — Он уже лукавил. Исследовал мою реакцию.
— Возможно, — согласилась я. — Вот и не доводи меня до греха. Я свое слово держу всегда. Надеюсь, ты тоже. А теперь мне надо собраться. Кстати, копию записи вчерашнего вечера тебе оставить? Есть занимательные кадры.
— Какие? — мгновенно среагировал он.
— Всякие, — уклонилась я. — Впрочем… это вряд ли кого заинтересует. Правда?
Он смотрел на меня с пристальностью снайпера, выбирающего место для пули.
— Шантаж?
— Упаси бог, — отмахнулась я. — У самой рыльце в пушку. Просто оставь меня в покое. Я еду на Кипр, отвлекусь, загорю немного… Не скучай тут без меня.
Я играла с огнем, издевалась, мстила за унижение и ожоги пощечин.
Он это понимал и, не оборачиваясь, прихватив снимки «Фаины», вышел.
Уф, я устало опустилась в кресло. Счет 1:1. Что дальше?
* * *
С непосредственностью закостенелого совка я наслаждалась уютом первого класса. Можно ругать демократов и ностальгировать по кубинскому детству, но первый класс моментально поднимает крыльями авиалайнера любого совка на мировой уровень. Только попробуй раз, и ты, как Хемингуэй, всегда в Париже.
Но мы летели на Кипр. Охранник придавал мне статус очень важной персоны, возил-носил чемоданы и вообще.., смотрелся и старался быть.
Под мышкой у него болталась пустая кобура, но тем не менее он словно чувствовал сданный в ней в багаж пистолет.
Близнецы жили в тех же ощущениях и изводились вопросом, как бы попросить у дяди портупею поиграть. Молодой, но важный «дядя» так же играл «в оружие». Он его любил всем сердцем и тайком принюхивался к запаху кожи и пороха из-под подмышки.
Близнецы, с детства привыкшие к роскоши и вниманию («люблю богатых в третьем поколении», не помню, кто сказал, но суть передана верно), барахтались в широких креслах, отказывались, на взгляд совка, от деликатесов и вели себя вполне прилично. Мне не досаждали, стюардесс не теребили, не капризничали. Припекало только вооруженному пустой кобурой дяде Павлу.
Забавно, мужчины с детства до седых волос оставляют себе жестокие игры. Как женщины игру в «дочки-матери». Только игры со временем становятся дороже.
Я сидела у иллюминатора, пользовалась коротким забвением и вспоминала.
Из семьи нас провожала только Тамара Ивановна. Недостаток внимания родственников восполнялся многочисленностью охраны — до Шереметьево нас эскортировали два джипа, битком набитые черными пиджаками. Сопровождение плотно вело микроавтобус, в котором сидели я, Тамара Ивановна, дети и тот самый дядя Паша, тогда еще при пистолете.
На мой вопрос «Что происходит?» экономка сурово поджимала губы и делала значительное лицо.
Из микроавтобуса детей вынимали в лучших традициях гангстерских боевиков — прикрывая бронированными спинами и расчищая толпу встречающих квадратными плечами. Маневр, естественно, удался. Все Шереметьево проводило деток любопытствующими взглядами. (Это я, кстати, о мужчинах и играх.) У бортика таможенного контроля Тамара Ивановна расстроилась, промокнула платочком две слезинки и перецеловала всех путешественников, кроме дяди Паши.
— Вы там.., осторожнее, — всхлипнула она.
— А в чем дело?!
Экономка лишь горестно высморкалась, перекрестила нашу группку и помахала рукой:
— Ступайте. Вам позвонят.
«В профилактории разворачивается второй акт трагедии, — думала я, шагая на паспортный контроль. — Интересно, каким будет финал?»
Как всегда, дельная мысль посетила меня на ходу. Знай я в тот момент, что увожу в своем чемодане все разгадки интриги, развернулась бы в тот же миг, пробилась сквозь все кордоны и помчалась на Петровку.
Но я не знала.
Перед самым отъездом мне удалось ненадолго запереться в детской. Там стоял видеомагнитофон с адаптером для маленьких кассет, и я быстренько просмотрела запись, сделанную камерой в гараже.
Основное время пленки занимала съемка едва различимых во тьме машин. Крошечное оконце под самым потолком давало недостаточно света, я о лампах не побеспокоилась и получила в награду беспокойство за некачественную запись.
Перемотав пустые места, увидела я немного. Ракурс, естественно, был выбран неверно, везде тьма египетская, но Леонида я разглядела четко. Он перекладывал что-то из багажника «Форда» в свою машину. И он был не один.
Этот второй ни разу не попал в объектив, не произнес ни слова. Но он там был.
Свою машину Леонид поставил между «Фордом» и стеллажами, на которых укрылась камера. В процессе переноса чего-то он только кряхтел и матерился, иногда поворачивая голову к лестнице в дом. Соучастник молча, без движения стоял у дверей, и если бы не последняя четкая фраза, которую Леонид произнес, усаживаясь перед объективом в свою машину, я бы решила, что второй человек мне мерещится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22