— Тоже.., фрукт, — пробурчал потомственный Бурмистров.
— Вы знакомы? — по-прежнему стоя спиной к нему, спросила я.
— Учились в МГУ вместе. Я пытался получить второе, он первое. Потом… Сашку с журфака выперли за пьянку. А зря. В нем издох великий папарацци.
— Неужели?! — от удивления я даже развернулась.
— Ей-же-ей, писал вполне талантливо.
С тараканами, не спорю, куда ж без них. Но талантливо. А уж второго счастья в нем навалом.
— Это вы, Гена, о нахальстве? — уточнила я.
— Пер, как танк, — кивнул Геннадий.
И вдруг:
— О, а это что за жертва общественного темперамента?!
По дорожке к дому, струясь шелками, двигался Феликс. Я незаметно посмотрела на часы. 20:04. Как и обещал, однако.
Тем не менее следовало реагировать, я пожала плечами и ответила:
— Гостья юбиляра.
— Везет же некоторым, — вздохнул наследник некоторого состояния Геннадий Викторович Бурмистров. Но потом заметил мое недоумение и оправдался:
— Шучу, шучу. Как говорил кто-то из кутюрье, идеальная фигура женщины — это палка. А я, пардон, не дровосек.
Выдвижение авангардных сил в лице Феликса заставило меня нервничать, нетрезвый треп недоучившегося философа начинал раздражать, и я ответила довольно грубо:
— Вам надо закусить, Гена.
— Надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.
— Что-то вы, любезный, сегодня за цитатками прячетесь. Своих мыслей уже не осталось?
Не позволяя студиозусу втянуть себя в дискуссию, я отошла к детям и поправила , на Тине выскочившую из волос заколку.
Скоро, совсем скоро в доме начнется суматоха. По дорожкам побегут охранники, и я хотела бы стать первой, кто увидит, как схватят секретаря. В выполнение безумного плана я не верила. Скептический взгляд на вещи научил меня не доверять надеждам, у меня они редко сбываются. Может быть, у Феликса иные отношения с фортуной?
Сквозь нарядную толпу заскользили черные пиджаки охраны. Азиат из Амстердама проводил взглядом собратьев, дернулся было вслед, но устоял, прикрывая собой Ван Голлена. Потом приблизился к нему вплотную и быстро прошептал шефу пару фраз.
Мадам внимательно проследила за взглядом европейца, заметила поток черных пиджаков, несущийся к крыльцу, и, извинившись перед гостями, заспешила к дому. На ходу она оглядывалась и искала кого-то глазами.
Я заняла удобную наблюдательную позицию и видела каждое действующее лицо.
А посмотреть было на что. Вокруг дома стягивалось кольцо черных пиджаков, и если Феликс не уложился в отведенные четыре минуты, скоро оно распадется. Охранники вернутся на свои места, оставив «Фаину» на растерзание хозяевам.
Кольцо не распадалось. Жаль, что я не могу видеть ворота поместья, но думаю, все выходы уже перекрыты.
Взяв детей за руки, я пошла к бассейну, подальше от дома, черных пиджаков, с камерой на изготовку. Как ни удивительно, но, похоже, секретарю удалось ускользнуть — в толпе замелькали темные спины охранников, разыскивающих пестрый наряд Фаины. А это значит, что камера гаража зафиксировала выход неприятеля из дома в парк, и теперь дом почти свободен.
На эстраде у бассейна, сменив гавайские гитары, играл оркестр в мексиканских сомбреро. В модных латиноамериканских ритмах кружили несколько пар и приглашенные профессионалы румбы. Веселье только начиналось. Скоро парк укроет темнота, прочерченная гирляндами фонариков, и бедных охранников останется только пожалеть. Впрочем, дохлая рыба на столе не повод для повального обыска и высочайшего нагоняя.
Дети танцевали у самой эстрады, я снимала на камеру их попытки изобразить нечто среднее между самбой и борьбой нанайских мальчиков и уговаривала свои руки не дрожать. Переместив объектив левее, я увидела, как по дорожке двигается мадам в свите гостей. Ее лицо было тревожно, а глаза искали детей. Заметив макушки близнецов среди танцующих пар, она заметно расслабилась и отвернулась.
Я сидела за столиком, укрытая спинами веселящейся молодежи.
Через какое-то время к мадам подошли Ольга, опекаемый ею Геннадий, и Тина, приплясывая на ходу, устремилась к маме.
Близнецы побежали за ней и повисли на брате-философе.
«Пора поработать», — решила я и встала.
Дети раздражали своим писком и без того расстроенную мадам, Геннадий под их напором опасно раскачивался, я подошла к скульптурной группе «Горячая братская любовь» и произнесла заветное слово «брейк».
Это слово детки недавно выудили из богатого лексического запаса философа, оно их забавляло, и они тут же отлепились от Геннадия.
Но положения это не спасло. Только ухудшило. Потерявшего противовесы Геннадия качнуло на мадам, и вино из ее бокала аккуратно выплеснулось мне на блузку.
— Конфуз, — пробормотал философ и скрылся в кустах.
Только что Флора Анатольевна сверкала на меня грозным взором и уже приоткрыла ротик, чтобы отчитать как следует, но, увидев красное пятно на белом шелке моей груди, смутилась.
Философ шуршал в кустах вне зоны досягаемости, мадам спустила пары сквозь ноздри и, немного подумав, предложила:
— Сходите переоденьтесь, Мария Павловна. Мы с Ольгой присмотрим за детьми.
Тина послушно взяла маму за руку, но близнецы, ощущавшие за собой вину и предчувствовавшие нагоняй, уперлись.
— Мы пойдем с Марией Павловной, — сказал Максим.
Флора склонилась над детьми и четко произнесла:
— Марии Павловне надо переодеться.
И присутствие мужчин ей при этом не требуется.
— А я писать хочу, — заявил Филипп.
Я пожалела близнецов, обняла их за плечи и сказала:
— Не расстраивайтесь, Флора Анатольевна, они мне не помешают. Кстати, и руки помоют. Правда, мальчики?
Мальчики дружно закивали, и мадам не осталось ничего другого, как дать нам свободу.
Стесняясь испачканной блузки, я обошла гостей стороной и пошла к гаражу, собираясь через него подняться в свою комнату. Но мало того, что двери гаража были заперты, рядом с ними топтался один из черных пиджаков.
— Вы куда? — строго спросил он.
— Писать, — довольно нагло заявил Максим.
— Не положено, — гаркнул секьюрити, глядя в другую сторону.
— Чего не положено?! — возмутился Фил. — Писать?!
— Тихо, мальчики, — вступила я. — Мы вежливо попросим этого господина нас пропустить.
Охранник внял голосу рассудка, снесся с кем-то по рации и отошел в сторону.
— Проходите.
Гараж был битком забит машинами. Кроме транспорта профилактория, там стояли «Мерседес» Леонида и почему-то «Вольво»
Вохрина.
Грустный Боливар притулился в углу, и мальчики сделали крюк, чтобы приободрить автомобильчик.
— Привет, дружище! — крикнул Максим. — На ночь дадим тебе овса.., бензина то есть.
— Ага, — поддержал брата Филипп, — и попонкой укроем.
Зайдя в свою комнату, я прежде всего отправила мальчиков мыть руки, а сама быстро выбрала светлую блузку и переоделась.
Шумный вечер утомил нас всех. Я села на пуфик перед зеркалом, мальчики подошли ближе, и Филипп, внимательно посмотрев на меня, произнес:
— У вас помада стерлась. Можно я вам ее подрисую?
— Только аккуратно, — согласилась я.
Маленький художник безошибочно выбрал нужный тон и мягкими нежными движениями скользнул по губам карандашом.
Максим напряженно сопел над моим ухом и, открыв рот, наблюдал за братом.
— Здорово-о-о, — протянул он, — а можно теперь я?!
— Завтра, — пообещала я.
Любуясь своим творением, потенциальный Пигмалион сделал последний мазок и спросил очень серьезно:
— Вы ведь никогда от нас не уйдете, Мария Павловна?
Максим засопел над ухом еще отчетливей. Близнецы ждали ответа.
— Я подумаю над этим вопросом, — довольно растроганно заявила я и обняла мальчиков.
— Ура-а-а! — завопил Максим и от избытка чувств треснул брата.
Тот уронил помаду, отступил неловко и расплющил тюбик на бежевом ворсе ковра.
— Ой, — огорченно пробормотали близнецы, — теперь пятно будет.
— Ничего страшного, — успокоила их я. — Потом ототру. Отойдите в сторонку, я осколки соберу.
Мальчики виновато отскочили к двери, я склонилась над полом, начала собирать с ворса красный блин бывшей помады и заметила, как под шелковым покрывалом кровати что-то блеснуло.
Не вставая с колен, я приподняла полог свисающего покрывала и увидела сначала мужскую руку с часами.., потом рукав черного смокинга.., и белое лицо с остекленевшими глазами.
Под моей кроватью лежал Дмитрий Максимович Бурмистров. Мертвый.
Рядом с его головой я заметила статуэтку крылатой богини, с одного из крыльев которой стекли на пол несколько капель крови. Кровь уже успела потемнеть и начинала подсыхать.
Часть III
— Не оттирается? — донеслось от двери.
Я подняла голову над кроватью — меня и детей разделяло четыре метра пространства — и сказала:
— Стойте там. Я сейчас… — Голос мой внезапно осип, я поборола отвращение и нащупала мужскую руку.
Она была еще теплой. Но уже не живой.
Я ни черта не понимаю в пульсе, но температуру, черт побери, пока ощущаю! Хозяин был мертв и начал остывать.
Еле разогнув сведенные судорогой ноги, я встала с колен и взглянула на притихших малышей.
— Мария Павловна, у меня есть деньги в копилке, — проговорил Максим, — мы вам новую помаду купим.
— Две, — вставил Филипп, — одну поярче.
— Да, да, конечно, — пробормотала я, с трудом понимая, о чем они говорят и что происходит. Ступор буквально придавливал меня к полу… Фантастические видения размывали контуры комнаты…
И тут вместо испуга меня накрыла волна ярости. Феликс!! Хозяин его застукал, и секретарь с ним расправился! Мало того, спрятал под моей кроватью!
Выброс адреналина омыл мой мозг, исправил зрение и заставил меня рассуждать.
Так. Сначала я уведу детей из этой комнаты, и уже потом.., после.., но все ставится в прошедшее время, будущее не проецируется.., нет у меня его…
Да, прежде я навещу Феликса.
Я вела за собой детей, неслась по коридору черным ангелом мщения, и ярость плескалась вокруг меня, заволакивая сознание темной пеленой.
— Мария Павловна, не спешите, — проскулил Максим.
Я опомнилась, остановилась и склонилась над детьми. Кровь, подгоняемая сумасшедшими толчками сердца, рвалась из ушей, глаз, носа. Я боялась, что голова моя лопнет под ее напором.
— Сейчас мы пойдем будить Феликса. — Я держала детей за руки, чувствуя, как мои ладони становятся мокрыми от выступившей по всему телу испарины. — Скоро начнется фейерверк… Мы ведь не хотим, чтобы Феликс проспал все на свете?
От лестницы до темного кабинета прошел охранник; он окинул нашу живописную группку подозрительным взглядом и замер у железной двери. По всей видимости, здесь организовали временный пост, и черный пиджак оставил его лишь на минуту, сходил к лестнице и посмотрел, что происходит внизу.
Я распрямилась и повела детей дальше.
* * *
У лестницы коридор делал плавный изгиб, и, едва мы скрылись за поворотом, исчезнув из поля зрения секьюрити, я остановила мальчиков и, указывая на Светлану Александровну, стоящую у подножия лестницы, сказала:
— К Феликсу я пойду одна. Он болен и сейчас спит, я осторожно его разбужу и спущусь к вам. А вы пока побеседуйте со Светланой Александровной. По-моему, ей немного скучно.
Близнецы бодро скатились вниз, я помахала рукой госпоже Вохриной и, придерживаясь стены, не попадая под прицел взгляда охранника, прошла в правое крыло дома.
К комнате секретаря.
На мой стук из спальни раздался томный голос изнеженного Эндимиона:
— Кто там?
— Мария Павловна, — шепотом произнесла я.
Дверь открылась, и на пороге появился встревоженный Феликс.
— Все в порядке?
Вопрос — единственное, что он успел сказать нормальным тоном. Дальше он мог лишь скулить.
Подгоняемая страхом, я ворвалась в комнату, захлопнула за собой дверь и что есть силы врезала мерзавцу под дых. Феликс только крякнул. Сгибаясь, он наткнулся скулой на мой второй кулак и следующие секунд тридцать я помню плохо. Он лежал на полу, я лупила его по плечам, груди, рукам, прикрывающим голову.
Очнулась я на попытке удушения секретаря. Я сидела на нем и коленом нажимала на горло поверженного Эндимиона.
— Уничтожу, подлец. — Мы оба хрипели, я от ярости и страха, он от страха и удушья. — Думаешь.., тебе все удалось?!
— Стойте, — сипел Феликс, — подождите…
— Думаешь, тебе удастся все свалить на меня?! Дудки!!
— Да что происходи-и-ит?! — взмолился секретарь, неразумно открыл лицо, и я врезала ему пощечину.
— Тварь. Мерзкая, гнусная тварь. Вставай, милицию я уже вызвала.
— Какую?!
— Какую, какую? — передразнила его я. — Петровку, 38!
— Зачем?! — Секретарь валялся на полу и боялся вставать. Надеялся, что лежачих все-таки не бьют. Сильно.
Я сделала глубокий вздох и ответила вопросом:
— Ты подложил мне труп Бурмистрова?
Феликс съежился в позу эмбриона и тупо уставился в стену:
— Труп… — только и выдавил он.
Я задумчиво смотрела на него и начинала догадываться, что, скорее всего, две минуты назад избила единственного своего союзника. Реакция Феликса была столь безыскусна, что, пожалуй.., я погорячилась.
В конце концов, алиби камерой обеспечил мне он.
— Ты точно здесь ни при чем?
Кряхтя, Феликс поднялся, подошел к зеркалу и оттуда взглянул на меня:
— Мария Павловна, я даже не понимаю, о чем вы говорите.
— Под моей кроватью лежит тело Бурмистрова.
Запас адреналина я израсходовала на трепку «специалиста», и постепенно вместе с головной болью и дрожью наступало похмелье. Оно высасывало и силы, и мысли.
— Когда приедет милиция? — Пока я скудоумно боролась с безнадежностью, секретарь сходил в ванную комнату, намочил полотенце и теперь прикладывал его к опухшей щеке.
— Никуда я не звонила, — устало произнесла я.
— Та-а-ак, — протянул Феликс, — хозяин точно мертв?
— Да. И убили его статуэткой Ники. Она тоже под кроватью.
Секретарь заметался по комнате, словно ища выход.
— Когда это произошло?
Я вскипела остатками былых паров:
— Вы меня об этом спрашиваете?! Я не была в доме с пяти часов!
— Точно?
— Феликс, я очень похожа на идиотку? — отчеканила я. — Можете мне поверить, каждый свой шаг я фиксировала камерой. В доме я не была с пяти.., или с половины шестого. Но тогда Бурмистров еще гулял среди гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22