В конце концов, мы ведь его не первый день знаем. Откровенно говоря, я не верю, чтобы он мог натворить что-нибудь серьезное.Бродяга энергично закивал головой:– Господь с вами, мсье Морран, каждый скажет вам, что от Бузотера вреда не больше, чем от малого ребенка! Конечно, я не могу пройти мимо бесхозного барахла, но ведь как не попятить вещь, если плохо лежит, а? Ну еще, бывает, стяну какую мелочь для пропитания, кролика там, или курочку, когда мочи нет видеть, как она кудахчет в кустах, а у меня со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.Это так, я и не отпираюсь. Но что-нибудь серьезное – Боже упаси!Спасибо, вот спасибо, хозяюшка…Растроганная Луиза протянула Бузотеру большой кусок хлеба, который тот проворно засунул на дно своей объемистой котомки.И тут же продолжал:– Интересно, что тот малый плетет сейчас следователю? Небось, несладко ему приходится. Сразу видно, что он не умеет ладить с судейскими.То ли дело я! Как завижу какого-нибудь стручка в черной мантии, сразу делаюсь паинькой, просто во рту сладко, и знай себе повторяю: «Да, господин судья? Вы совершенно правы, господин судья!» Они и рады… Они ведь к вечеру просто больными себя чувствуют, если за день не засадят в кутузку ни одного честного человека…Тут главное – не возражать. Тем более, что все равно бесполезно.Ну, а потом встает прокурор и как рявкнет: «Стой смирно, Бузотер, и слушай приговор!», как будто, если обращаться ко мне вежливо, то я хуже слышу. Ну, я подбираю брюхо и ем его глазами, а он навешивает мне – две недели, три недели – по-разному бывает…А мне что, я не в обиде!Тут в кухне снова появился бригадир и сообщил Моррану:– Похоже, зря мы с ними возились. Первого отпустили, а что касается этого неряхи, то господин де Пресль считает, что на него нечего тратить время.Бузотер просиял:– Выходит, мне можно сматывать отсюда?Однако ликование его тут же прошло, и он с беспокойством взглянул в окно, за которым уже начинал накрапывать дождь.Бригадир не смог удержаться от улыбки.– Ну нет, мой милый, тебе придется-таки отдохнуть в кутузке. Или ты забыл про кролика, которого слямзил у мамаши Шикар? Так-то, Бузотер. За такие поступки положено отвечать.Давай-ка, собирайся! * * * День стоял неласковый, пасмурный, хмурый.Шарль Ромбер и его отец с самого утра уныло бродили по коридорам замка, не зная, куда себя деть, и лишь после обеда им наконец нашлось занятие. Вместе с Терезой и баронессой де Вибрей они уселись за огромный круглый стол и принялись надписывать на бесконечном множестве конвертов с траурной каймой адреса родственников или знакомых маркизы де Лангрюн.Похороны несчастной были назначены на завтра, и отец с сыном, разумеется, собирались на них присутствовать. Баронесса де Вибрей долго упрашивала Терезу переночевать у нее в Кереле, но безуспешно…
Прочитав в газетах всевозможные слухи и сплетни о драме в замке Болье, Этьен Ромбер обратился к сыну необычайно серьезно:– Поднимемся наверх, мой мальчик. Нам необходимо поговорить.Они поднялись на второй этаж. Дойдя до спальни Шарля, господин Ромбер, казалось, заколебался. Потом, словно приняв внезапное решение, вошел в комнату сына, явно предпочтя ее своей.Шарль Ромбер, донельзя подавленный и утомленный всеми неожиданно свалившимися на него событиями, начал устало раздеваться. Отец подошел к нему, сдавил руками его плечи и глухим голосом приказал:– Признавайся же, несчастный! Признавайся мне, твоему отцу!Шарль отступил, страшно побледнев:– В чем?!Отрицательный возглас, казалось, застрял у него в горле. Этьен Ромбер сделал шаг вперед и еще сильнее сжал плечи сына:– Признавайся! Ведь это ты, ты убил…Шарль закрыл лицо руками:– Я? Убил? Кого?!Отец продолжал смотреть ему в глаза бешеным взором. Наконец до Шарля Ромбера дошло, в чем его обвиняют. Он выпрямился и воскликнул:– Как? Вы считаете, что я убил маркизу? Это гнусно, бесчестно, чудовищно!Лицо его подергивалось.– Но ведь это так! – процедил его отец, по-прежнему не отрывая от сына горящего взгляда.– Нет! Нет!– Да! – настаивал Этьен Ромбер.Они стояли друг против друга.Наконец Шарль выдавил:– О, Господи! И это вы, вы, отец, обвиняете меня в этом!..Глаза юноши остановились, на лице был написан ужас. Господин Ромбер отпустил его плечи и сделал несколько шагов. Потом положил руку сыну на лоб и помотал головой, словно пытаясь отогнать кошмар, туманивший его разум.Он произнес:– Господи, мой бедный мальчик… Надо успокоиться и хорошенько подумать.Не знаю, как это объяснить, но еще вчера утром, на вокзале, я что-то почувствовал… Это было предчувствие чего-то ужасного. Ты выглядел таким усталым, бледным, глаза затуманены…– Но, отец, – проговорил Шарль бесцветным голосом, – я ведь вам уже объяснял, что плохо спал ночью. Я ждал встречи с вами.– Черт побери! – раздраженно воскликнул Этьен Ромбер. – Это я прекрасно помню!Итак, ты плохо спал ночью. Как ты тогда сможешь объяснить, что ничего не слышал?!– Но ведь Тереза тоже не слышала…Господин Ромбер грустно усмехнулся.– Комната Терезы, – сказал он, – находится гораздо дальше. А твоя отделена от спальни бедной маркизы всего лишь тонкой стеной. И если ты был здесь, ты должен был что-то слышать!Шарль перевел дух:– Так что же, вы пока единственный, кто считает меня виновником этого злодеяния?– Единственный? – прошептал его отец. – Как знать… Пока – может быть…Но должен тебе сообщить, друг мой, что вечером, который предшествовал преступлению, ты произвел чрезвычайно неблагоприятное впечатление на друзей маркизы. Тогда еще судья Боннэ рассказывал вам о деталях убийства, которое произошло в Париже… Я уже не помню, кто его совершил. И ты проявил весьма странный интерес!Юноша застонал:– Значит, они тоже меня подозревают?Он снова схватился за голову, но вскоре лицо его прояснилось:– Отец, но эти обвинения беспочвенны! Ведь нет никаких фактов! Никаких доказательств!– Увы, есть. И тебе трудно будет их опровергнуть… Слушай внимательно.Этьен Ромбер встал, и Шарль машинально сделал то же самое.Отец и сын снова смотрели друг другу в глаза.– Так вот, Шарль. В ходе следствия было установлено, что в ту роковую ночь никто не мог пробраться в замок снаружи. Таким образом, ты единственный мужчина, который ночевал внутри, к тому же по соседству с маркизой.Юноша нервно дернулся:– Почему же никто не мог забраться сюда?– Это выяснено абсолютно точно. А впрочем, если бы и мог… Ты-то не сможешь этого доказать.Шарль не ответил. Он был совершенно оглушен. Глаза его блуждали, мысли путались.Чувствуя, как подгибаются ноги, он умоляюще посмотрел на отца. Этьен Ромбер с опущенной головой направился к туалетной комнате.– Иди за мной, сын, – сказал он, и голос его дрогнул.Шарль, казалось, не слышал.Господин Ромбер вошел в туалетную комнату, порылся за вешалкой, вынул оттуда изрядно помятое полотенце и вернулся в комнату.– Смотри! – глухо произнес он, поднося полотенце к глазам сына.В ярком свете Шарль Ромбер увидел на ткани красные пятна крови…Юноша подпрыгнул на месте и открыл было рот, но отец властным жестом остановил его:– Сядь! Ты собираешься продолжать отпираться?! Несчастный! Безумец!Смотри же! Вот оно, неопровержимое доказательство твоего злодеяния! Эти кровавые пятна говорят сами за себя. Как ты можешь объяснять, что это полотенце оказалось в твоей туалетной комнате?Итак, теперь ты по-прежнему будешь все отрицать?!– Да, я буду все это отрицать! Буду! Я… я просто ничего не понимаю!Молодой человек, вконец обессилев, снова опустился в кресло.Старый Ромбер смотрел на сына с бесконечной нежностью и состраданием.– Бедное, бедное дитя… – прошептал он. – Но, может быть, ты не так виноват, как кажется? Может, есть обстоятельства, которые могут тебя оправдать?– Значит, вы все-таки меня обвиняете… Вы не верите мне…Старик в отчаянии покачал головой:– Боже, если бы мог я сохранить честь нашей семьи, уважение друзей! Если б я смог доказать, что это все проклятая наследственность…– Чтобы наука доказала, что я так же болен, как мама? – грустно переспросил юноша.– Да, загадочная и неизлечимая болезнь… Медицина перед ней бессильна. Называется она просто – безумие, но никто не знает, что это такое.– Боже мой! – поразился Шарль. – О чем я узнаю! Так моя мать безумна?!Он помолчал, что-то вспоминая, и наконец посмотрел на отца:– Да-да, наверное, вы говорите правду… Сколько раз я был удивлен ее странным, непонятным поведением! Но я, я-то тут причем!Шарль ожесточенно потер лицо, словно проверяя, не спит ли он:– Ведь я, я же в здравом уме!Этьен Ромбер покачал головой:– Дай Бог, чтобы так. Но, возможно, это было временное помрачение…Сын перебил его:– Нет, отец, нет! Я могу быть глупым, юным, каким угодно, но я не сумасшедший!Чрезвычайно возбужденный, молодой человек больше не мог сдерживаться. Он почти кричал, словно пытаясь убедить самого себя. Голос его гулко раздавался в равнодушной тишине замка.Этьен Ромбер тоже повысил голос. Заявление сына вывело его из себя:– Отлично, Шарль! Если ты в здравом уме, то твое преступление не имеет никаких оправданий! Значит, ты сознательный, хладнокровный убийца!Внезапно какой-то шорох в коридоре заставил их замолчать. Дверь комнаты медленно открылась, и из полумрака на пороге появилась белая фигура.Это была Тереза в длинной ночной рубашке. Глаза ее расширились от ужаса, она покусывала бескровные губы. Ее била дрожь.С усилием подняв руку, она указала пальцем на Шарля, беззвучно шепча что-то.– Тереза! Тереза!Несчастный отец бросился на колени. Он с мольбой протянул к ней руки:– Девочка! Ты была за дверью?Помертвевшие губы шевельнулись, и Тереза чуть слышно прошептала:– Я… была…Девочка не смогла продолжать. Она покачнулась, глаза закрылись, и она упала на пол. Глава 5АРЕСТУЙТЕ МЕНЯ! Километрах в двадцати от Суйака линия Брив – Каор делает резкий изгиб и уходит в тоннель. Шедшие зимой дожди изрядно попортили насыпь. Еще до этого грозы, разразившиеся в первых числах декабря, вызвали сильное оседание почвы.Обеспокоенная железнодорожная компания прислала на эти места своих лучших инженеров.Специалисты выяснили, что пути в нескольких десятках метров от Суйака требуют серьезного ремонта. С тех пор уже два месяца все поезда, следовавшие из Брива в Каор, – скорые, пассажирские, товарные – постоянно опаздывали, бывало, даже на полчаса.Неисправность дороги внушала серьезные опасения компании, и все машинисты расписались в журнале по технике безопасности. Машинистам, следующим из Брива, предписывалось останавливать локомотив за двести метров до выезда из тоннеля, а на обратном пути в Каор необходимо было тормозить еще раньше, за пятьсот метров. Эти меры, по мнению компании, обеспечивали безопасность…Итак, в то серое декабрьское утро бригада дорожных рабочих под руководством мастера вышла укладывать новые рельсы, привезенные накануне. Люди потихоньку переговаривались:– Как ты думаешь, – говорил старый рабочий своему напарнику, – они что, заставят нас укладывать здесь двенадцатиметровые рельсы? По мне, так они нисколько не лучше, чем восьмиметровые, а укладывать их – адская работенка, ты уж мне поверь!Его товарищ вздохнул.– А что делать? – откликнулся он. – Против начальства не попрешь! Мы люди маленькие, наше дело простое – делай, что говорят…Неожиданно раздался резкий свисток.В черном чреве тоннеля показались огни двух фонарей: поезд, следующий в Каор, согласно инструкции, затормозил, не доезжая места работ. Ему необходимо было получить разрешение на проезд.Дорожный мастер поставил своих людей по обеим сторонам полотна, затем дошел до небольшой хибарки обходчика, расположенной у самого въезда в тоннель, и взмахнул жезлом, позволяя машинисту двигаться дальше.Путевой обходчик, хозяин хижины, был специально прислан сюда железнодорожной компанией. Он нес ответственность за состояние четырехкилометрового участка дороги, включая девятьсот метров тоннеля.Из-за избушки вышел мужчина и небрежно спросил у мастера:– Должно быть, это тот самый поезд, что прибывает в Верьер в шесть пятьдесят пять утра?Из дверей показался обходчик.– Действительно, – подтвердил он. – Только опаздывает, как всегда.В это время поезд прогрохотал мимо. Мелькнули три красных фонаря на задней стенке последнего вагона и тут же пропали в утреннем тумане.Мастер ушел к бригаде, а обходчик вернулся к своим повседневным делам. Сейчас ему необходимо было заняться густой травой, проросшей между шпалами и вдоль насыпи. Время от времени ее приходилось пропалывать.Железнодорожник уже почти скрылся в темноте тоннеля, когда его окликнули. Мужчина обернулся.Собеседником его оказался не кто иной, как Франсуа Поль, бродяга, которого накануне после короткого допроса отпустил следователь.– Похоже, этот утренний поезд не забит пассажирами, – ухмыльнулся он. – Особенно в вагонах первого класса, верно, приятель?– Чего ж тут удивительного! – отозвался обходчик, снимая с плеча мотыгу и ставя ее на землю. – Не так-то уж много людей ездит первым классом. А богачи, которые могут себе это позволить, предпочитают экспресс. Он приходит в Брив в два пятьдесят утра.– Так-то оно так, – продолжал Франсуа Поль. – Но ведь кому-то может понадобиться выйти в Гурдоне, Суйаке, Верьере – ну, одним словом, на маленьких станциях, где скорый не останавливается.Обходчик пожал плечами:– А кто его знает! Как-то никогда об этом не задумывался… Ну, наверное, они выходят в Бриве, а оттуда добираются на собственных машинах.Бродяга не стал возражать и перевел разговор на другую тему.– Что-то прохладно нынче утром, а, приятель? – спросил он.– Да уж, не жарко, – согласился железнодорожник. – Дождь, видать, будет.Франсуа Поль, удивленный этими словами, посмотрел на небо. Оно было совершенно безоблачно.Обходчик улыбнулся:– Точно-точно! Дует западный ветер, а раз так – жди дождя. Верная примета.– И так всю жизнь, – уныло пробормотал бродяга. – То мерзни, то мокни, как собака. Да, тяжелые времена, тяжелые…Служащий был тронут.– Послушай, – неожиданно произнес он, – ты ведь не похож на толстосума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37