Все в ваную, рекомендую
Вот почему он не убил Робина – это означало бы для него убить самого себя . Он воображает себя педагогом с единственным учеником и, моделируя свою копию, хочет дать ей в руки оружие, необходимое для жизни, которого в далеком прошлом не удостоила его семья Биллингзли… Когда программа подходит к концу, он все начинает сначала. Остановиться – выше его сил. Биллингзли точит зависть, безумная зависть – главная причина того, что он окружает своего воспитанника детворой, не говорящей с ним на одном языке. Похититель непременно должен остаться единственным собеседником, к которому ребенок будет вынужден прибегнуть для общения.
– А эта женщина, Антония?
По лицу Санди промелькнула тень.
– Антония – реальное лицо, поскольку Робин не перестает ее вспоминать, – тихо произнесла психолог. – Можно ли из этого сделать вывод, что она – жена Биллингзли? Не знаю. Однако нет сомнений, что она играет роль идеальной матери. Матери, о которой мечтал когда-то сам Биллингзли? Соучастница? Любовница? Трудно поверить, что женщина согласилась жить в таких условиях, не разделяя безумия «режиссера-постановщика».
– Значит, она тоже ненормальная, как Биллингзли?
– Вполне вероятно. Например, она может оказаться его сестрой. Те же страдания в нежном возрасте, та же игра, попытка «переписать» заново детство, исправить, убрав все, что в нем было отрицательного. Они вовсе не чудовища, искренне надеются дать маленьким воспитанникам все, чего были лишены сами, свято верят, что им удастся наладить производство идеальных детей, открыть мастерскую по изготовлению счастливых мальчиков. И никаких сомнений, что действуют они во благо.
– Довольно убедительно.
Санди пожала плечами.
– Знаешь, что я думаю о психологических портретах? – произнесла она с иронией. – Я в них не верю. Используя те же элементы, нетрудно создать нечто противоположное. Разве не могла быть организатором похищения, скажем, Антония? Биллингзли – ее муж, полностью у нее под пятой. Удовлетворяет малейшее желание супруги из боязни ее потерять… или же Антония очень богата, и он надеется в один прекрасный день унаследовать состояние. Женщина не способна иметь детей, и это довело ее до психоза. Антония пребывает в созданном ею фантастическом мире, навеянном сказками о феях, которыми ее пичкали в детстве. Эгоистичная, властная, целиком сосредоточенная на своих фантазиях. Похищенный перестает для нее существовать, если больше не соответствует физическому образу, на котором она зациклена. Наверняка обаятельна, полна очарования… как многие психопаты. Тонкая интуиция позволяет таким людям часто угадывать ожидания собеседников, которых они инстинктивно стараются себе подчинить. Отсюда невероятный успех разных гуру, руководителей сект.
Им пришлось закончить беседу, поскольку группа собралась в полном составе и Миковски предстояло посвятить агентов в детали завтрашней операции. Санди, которой в штурме отводилась пассивная роль, была свободна и отправилась навестить Робина. Ребенок находился в стоявшем на отшибе дачном домике под присмотром агента Бликли – юной особы с жестким выражением лица, на котором, словно фирменный знак, лежала печать высокомерия, отличавшего, впрочем, физиономии всех молодых сотрудников местного отделения ФБР, недавно приступивших к своим служебным обязанностям.
«Она меня терпеть не может, – подумала Санди, садясь на стул возле кровати мальчика. – Считает, что я не принадлежу к преторианской гвардии».
Робин по-прежнему не расставался с «Илиадой», делая на полях какие-то пометки.
– Вы приехали не для того, чтобы отвезти меня к родителям, разве не так? – спросил он, не отрывая глаз от книги. – Готовится налет… или что-то в этом роде. Отныне я ваш враг. Ведь вы – большевичка… или сотрудничаете с ними, я угадал? Комедия разыгрывалась для того, чтобы выведать у меня адрес родителей. Я никогда вам этого не прощу.
– Послушай, Робин, – тихо сказала Санди. – Пришло время окончательно расставить точки над i. Ты должен осознать, что твоя настоящая мать – Джудит Пакхей. И вовсе не я, а другая женщина, Антония, разыгрывала перед тобой комедию в течение семи лет. Конечно, ты ее полюбил, однако она никогда не испытывала этого чувства, видя в тебе лишь некий образ… Антония не хотела, чтобы ты взрослел. Представь, что однажды она решила раз и навсегда любить только котят и немедленно избавляться от них, как только они начинают подрастать. Для нее котенок должен оставаться маленьким и не превращаться во взрослое животное. Пойми, она не может любить какого-то определенного котенка, а любит всех без различия, путая одного с другим. Антония – больная женщина.
Пока Санди говорила, в ней росла убежденность, что она на верном пути.
– Вы лжете! – вдруг прервал ее Робин. – Я не собираюсь больше вас выслушивать. Заставили меня предать родителей, которые теперь будут меня презирать. На мне лежит проклятие, и я уже никогда не смогу вернуться домой. Вы приговорили меня к вечному изгнанию. Я вас ненавижу.
Настаивать было бесполезно. Санди поднялась и вышла из комнаты, испытывая почти физические муки.
«Только этого не хватало, – размышляла Санди. – Еще немного, и я полностью перестану управлять собой. Помимо моей воли я привязываюсь к нему все больше и больше. Да я просто от него без ума! Если бы Робин продавался, я бы обратилась за ссудой и купила его в кредит».
Во власти противоречивых чувств Санди вошла в комнату, которую ей через несколько часов предстояло делить с Миковски. В соответствии с требованиями профессиональной этики ей следовало немедленно прекратить заниматься Робином и передать дело коллеге, однако она знала, что не в силах этого сделать. «Я, кажется, влипла, – мысленно повторяла она, – такого со мной никогда не случалось».
Во всем виновато неотразимое очарование, мощной волной исходившее от Робина, его нереальная, почти совершенная красота. Окажись мальчик в бурлящем потоке Голливуда, он на следующее утро проснулся бы звездой. Но над этой хрупкой красотой уже сгущались тени грядущего отрочества, заставляя ее блистать еще ослепительнее, подобно старинному полотну, готовому обратиться в прах. Через пару лет лицо ребенка изуродуют юношеские угри, поросль на подбородке, пробивающиеся усы… Вот чего не желала видеть Антония: разрушительной силы возраста, беспощадного вандализма природы. Теперь Санди ее понимала. Несмотря на то что мальчик был абсолютно здоров, она сама уже смотрела на него как на больного, не имевшего представления о серьезности своего недуга и о том, какие он будет иметь страшные последствия. Робину была дана отсрочка – еще год, самое большее два. А потом он станет как все…
– Он мне нужен, – прошептала Санди, стоя перед зеркалом в ванной комнате.
Выражение, которое она обычно употребляла применительно к мужчинам, перед тем как лечь с ними в постель. Ее бросило в жар от этой неожиданной формулировки. Открыв кран, Санди подставила лицо под струю воды, чтобы немного остыть. Щеки, шея и грудь пылали, покрывшись красными пятнами.
Да, он ей нужен … Она никому не передаст дело. Напротив, приложит все усилия, чтобы с медицинским заключением не было никаких осложнений. Ей необходимо спасти Робина, даже действуя вопреки его воле, доказать, что она лучше, чем он думает, заставить его полюбить ее…
«Проклятие! – очнулась Санди, погружая лицо в мягкое полотенце. – Я, кажется, начинаю терять над собой контроль».
20
Ночью Матайас Миковски и Санди не сомкнули глаз. Каждый, лежа на своей половине кровати и уставившись в потолок, думал о том, что ему предстоит сделать завтра. Операцию было решено начать на рассвете, чтобы застигнуть похитителей во время сна. Впереди – полная неизвестность: как будут дальше развиваться события, никто не знал. Возможно, их ждала ловушка. Нельзя было исключать и того, что в здании установлена сигнализация.
– Робин должен присутствовать при задержании преступников, – настаивала Санди, – только он опознает Биллингзли и его сообщницу. Ребенок обязательно выдаст себя, когда их увидит. Если это произойдет без него, то при встрече с ними Робин притворится, что они не знакомы, и дело придется закрыть из-за недостаточности улик.
Выдвигая этот аргумент, Санди кривила душой. Она хотела только одного: чтобы Робин, натолкнувшись на безразличие Антонии, избавился от привязанности к этой женщине, разлюбил ее. Невольно Санди пыталась найти оправдание своим действиям, говоря, что речь идет всего лишь о шоковой терапии, но себя не обманешь. Она трепетала при мысли, что Миковски, догадавшись о ее тайных планах, скажет без обиняков: «Вы обе – ты и Антония – играете в одну и ту же игру, верно? Две бездетные женщины сражаются за обладание маленьким лордом Фаунтлероем. Не лучше ли посоветоваться со своим аналитиком: по-моему, ты к служебным обязанностям примешиваешь слишком много личного – не держишь необходимую дистанцию. Одним словом, начинаешь делать глупости».
Оперативная группа собралась ночью. Серебряное озеро было погружено в предрассветный сон. Большие деревянные медведи, стоящие на перекрестках, и гигантские рыбы-указатели словно вышли из детских кошмаров.
На этот раз Санди ехала в одном фургоне с Робином. Мальчик явно на нее сердился и всю дорогу молчал. Он делал вид, что читает «Илиаду», хотя и забывал вовремя переворачивать страницы. Колонна двигалась с выключенными фарами по фунтовой дороге, ведущей к усадьбе, арендованной Биллингзли. Неподалеку от въезда на ее территорию мужчины вышли из машин и растянулись в цепочку. На каждом был бронежилет, защитная каска и очки ночного видения. Миковски никогда не полагался на волю случая и всегда тщательно готовился к операциям, стараясь все предусмотреть. Например, ворота могли быть заминированы. В архивах ФБР покоилось множество дел о похищениях, которые заканчивались взрывами, унесшими жизни сотрудников. В Соединенных Штатах достаточно обзавестись лицензией на ведение предпринимательской деятельности, чтобы получить право приобретать взрывчатые вещества, а в век лазерных принтеров изготовить такой документ проще простого.
Из-за темноты Санди не могла видеть, как проходила операция. С тех пор как агенты растворились в ночи, прошло уже двадцать минут, но не раздалось ни единого выстрела. Наконец появился Миковски. Подойдя к фургону, он снял каску и очки.
– Птички упорхнули, – кисло произнес он. – Пусто. Похоже, они оставили родной очаг еще месяц назад, когда избавились от мальчишки. – Переходя на шепот, специальный агент добавил: – Подойдите к дому. Пусть он опознает место.
– Хорошо, – согласилась Санди и взяла ребенка за руку.
Робин покорно вылез из машины. Сердце мальчика бешено колотилось, и он с трудом сдерживался, чтобы не броситься бежать. Он не узнавал своего дома, поскольку никогда не подходил к нему с этой стороны. Вокруг стены густо росли деревья, и нужно было войти под их сень, чтобы разглядеть стоявшее посреди рощи строение. Наконец в проеме металлических ворот, взломанных агентами ФБР, возник знакомый силуэт за мка, его башенки и галереи с навесными бойницами.
У Робина, покинувшего дом всего месяц назад, по мере того как он приближался к зданию, росло в груди странное ощущение, что все… уменьшилось , изменилось в размерах. Возможно, от того, что он успел побывать в другом, «внешнем» мире? За мок вдруг показался ему не таким большим и величественным, как прежде. Словно пелена упала с глаз Робина, и он внезапно увидел за мок таким, каким он был на самом деле: выкрашенной в яркие цвета подделкой с кое-как пристроенными башнями из суррогатного материала «под старину», с чересчур блестящими металлическими цепями подъемного моста. Еще не осмеливаясь себе в этом признаться, Робин понял, что перед ним не дворец, а театральная декорация, и ему стало больно. Лужайка, озеро – все было до смешного маленьким. Лес – небольшая рощица, поле – просто пустырь, поросший сорной травой.
– Там никого нет, – тихонько сказала Санди, сжимая ладонь мальчика, – дом пуст.
И тогда Робин резко высвободил руку и кинулся со всех ног к замку. Он влетел в парадный зал, поднялся в зеркальную галерею, в оживших стенах которой заплясало его отражение, и закричал что было силы:
– Матушка, отец! Я здесь! Я вернулся!
Но голос негромким эхом растаял под сводами осыпавшегося «мраморного» потолка. Обстановка внутри дворца тоже была жалкой, некрасивой . Пако, ненавистный Пако, говорил правду: античные статуи – грубые гипсовые поделки, дорические колонны – обыкновенные пустотелые столбы. Зеркальная галерея приобретена на мексиканском базаре. Все маленькое, фальшивое! И Робин был здесь один.
Все завертелось у него перед глазами, и он упал на паркет бального зала, по которому столько раз скользил, вальсируя в объятиях Антонии.
ДЕКСТЕР
МАЛЬЧИК МИРА ИЗ ДРУГОГО
21
Санди проснулась посреди ночи, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где она находится. Бороздившие шоссе тяжелые грузовики, каждый раз поворачивая к мотелю, заставляли вздрагивать его хилые деревянные строения. Мощные фары, прорезая темноту, высвечивали потолок прямо над кроватью Санди. Она встала с постели, чтобы выпить воды. Нет, если уж она собиралась ночами спать, ей нужно было снять что-нибудь в городе – небольшую квартиру или просто двухкомнатный номер в гостинице неподалеку от больницы. Конечно, такие затраты в командировочные не входили, однако Санди не раздумывая заплатила бы из собственного кармана, чтобы оказаться поближе к Робину.
Она жила в мотеле уже неделю, спешно выехав и захватив с собой лишь два кое-как собранных чемодана. После обморока Робина дела шли все хуже и хуже. Ребенок, не выдержав психологического шока, погрузился в транс. Санди пыталась установить с ним хоть какой-нибудь контакт, но безрезультатно. Ее пугал ничего не выражающий, потерянный взгляд Робина. Свернувшись клубочком, во «внутриутробной позе», он оставался бесчувственным ко всему, что исходило извне, к любым попыткам его расшевелить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– А эта женщина, Антония?
По лицу Санди промелькнула тень.
– Антония – реальное лицо, поскольку Робин не перестает ее вспоминать, – тихо произнесла психолог. – Можно ли из этого сделать вывод, что она – жена Биллингзли? Не знаю. Однако нет сомнений, что она играет роль идеальной матери. Матери, о которой мечтал когда-то сам Биллингзли? Соучастница? Любовница? Трудно поверить, что женщина согласилась жить в таких условиях, не разделяя безумия «режиссера-постановщика».
– Значит, она тоже ненормальная, как Биллингзли?
– Вполне вероятно. Например, она может оказаться его сестрой. Те же страдания в нежном возрасте, та же игра, попытка «переписать» заново детство, исправить, убрав все, что в нем было отрицательного. Они вовсе не чудовища, искренне надеются дать маленьким воспитанникам все, чего были лишены сами, свято верят, что им удастся наладить производство идеальных детей, открыть мастерскую по изготовлению счастливых мальчиков. И никаких сомнений, что действуют они во благо.
– Довольно убедительно.
Санди пожала плечами.
– Знаешь, что я думаю о психологических портретах? – произнесла она с иронией. – Я в них не верю. Используя те же элементы, нетрудно создать нечто противоположное. Разве не могла быть организатором похищения, скажем, Антония? Биллингзли – ее муж, полностью у нее под пятой. Удовлетворяет малейшее желание супруги из боязни ее потерять… или же Антония очень богата, и он надеется в один прекрасный день унаследовать состояние. Женщина не способна иметь детей, и это довело ее до психоза. Антония пребывает в созданном ею фантастическом мире, навеянном сказками о феях, которыми ее пичкали в детстве. Эгоистичная, властная, целиком сосредоточенная на своих фантазиях. Похищенный перестает для нее существовать, если больше не соответствует физическому образу, на котором она зациклена. Наверняка обаятельна, полна очарования… как многие психопаты. Тонкая интуиция позволяет таким людям часто угадывать ожидания собеседников, которых они инстинктивно стараются себе подчинить. Отсюда невероятный успех разных гуру, руководителей сект.
Им пришлось закончить беседу, поскольку группа собралась в полном составе и Миковски предстояло посвятить агентов в детали завтрашней операции. Санди, которой в штурме отводилась пассивная роль, была свободна и отправилась навестить Робина. Ребенок находился в стоявшем на отшибе дачном домике под присмотром агента Бликли – юной особы с жестким выражением лица, на котором, словно фирменный знак, лежала печать высокомерия, отличавшего, впрочем, физиономии всех молодых сотрудников местного отделения ФБР, недавно приступивших к своим служебным обязанностям.
«Она меня терпеть не может, – подумала Санди, садясь на стул возле кровати мальчика. – Считает, что я не принадлежу к преторианской гвардии».
Робин по-прежнему не расставался с «Илиадой», делая на полях какие-то пометки.
– Вы приехали не для того, чтобы отвезти меня к родителям, разве не так? – спросил он, не отрывая глаз от книги. – Готовится налет… или что-то в этом роде. Отныне я ваш враг. Ведь вы – большевичка… или сотрудничаете с ними, я угадал? Комедия разыгрывалась для того, чтобы выведать у меня адрес родителей. Я никогда вам этого не прощу.
– Послушай, Робин, – тихо сказала Санди. – Пришло время окончательно расставить точки над i. Ты должен осознать, что твоя настоящая мать – Джудит Пакхей. И вовсе не я, а другая женщина, Антония, разыгрывала перед тобой комедию в течение семи лет. Конечно, ты ее полюбил, однако она никогда не испытывала этого чувства, видя в тебе лишь некий образ… Антония не хотела, чтобы ты взрослел. Представь, что однажды она решила раз и навсегда любить только котят и немедленно избавляться от них, как только они начинают подрастать. Для нее котенок должен оставаться маленьким и не превращаться во взрослое животное. Пойми, она не может любить какого-то определенного котенка, а любит всех без различия, путая одного с другим. Антония – больная женщина.
Пока Санди говорила, в ней росла убежденность, что она на верном пути.
– Вы лжете! – вдруг прервал ее Робин. – Я не собираюсь больше вас выслушивать. Заставили меня предать родителей, которые теперь будут меня презирать. На мне лежит проклятие, и я уже никогда не смогу вернуться домой. Вы приговорили меня к вечному изгнанию. Я вас ненавижу.
Настаивать было бесполезно. Санди поднялась и вышла из комнаты, испытывая почти физические муки.
«Только этого не хватало, – размышляла Санди. – Еще немного, и я полностью перестану управлять собой. Помимо моей воли я привязываюсь к нему все больше и больше. Да я просто от него без ума! Если бы Робин продавался, я бы обратилась за ссудой и купила его в кредит».
Во власти противоречивых чувств Санди вошла в комнату, которую ей через несколько часов предстояло делить с Миковски. В соответствии с требованиями профессиональной этики ей следовало немедленно прекратить заниматься Робином и передать дело коллеге, однако она знала, что не в силах этого сделать. «Я, кажется, влипла, – мысленно повторяла она, – такого со мной никогда не случалось».
Во всем виновато неотразимое очарование, мощной волной исходившее от Робина, его нереальная, почти совершенная красота. Окажись мальчик в бурлящем потоке Голливуда, он на следующее утро проснулся бы звездой. Но над этой хрупкой красотой уже сгущались тени грядущего отрочества, заставляя ее блистать еще ослепительнее, подобно старинному полотну, готовому обратиться в прах. Через пару лет лицо ребенка изуродуют юношеские угри, поросль на подбородке, пробивающиеся усы… Вот чего не желала видеть Антония: разрушительной силы возраста, беспощадного вандализма природы. Теперь Санди ее понимала. Несмотря на то что мальчик был абсолютно здоров, она сама уже смотрела на него как на больного, не имевшего представления о серьезности своего недуга и о том, какие он будет иметь страшные последствия. Робину была дана отсрочка – еще год, самое большее два. А потом он станет как все…
– Он мне нужен, – прошептала Санди, стоя перед зеркалом в ванной комнате.
Выражение, которое она обычно употребляла применительно к мужчинам, перед тем как лечь с ними в постель. Ее бросило в жар от этой неожиданной формулировки. Открыв кран, Санди подставила лицо под струю воды, чтобы немного остыть. Щеки, шея и грудь пылали, покрывшись красными пятнами.
Да, он ей нужен … Она никому не передаст дело. Напротив, приложит все усилия, чтобы с медицинским заключением не было никаких осложнений. Ей необходимо спасти Робина, даже действуя вопреки его воле, доказать, что она лучше, чем он думает, заставить его полюбить ее…
«Проклятие! – очнулась Санди, погружая лицо в мягкое полотенце. – Я, кажется, начинаю терять над собой контроль».
20
Ночью Матайас Миковски и Санди не сомкнули глаз. Каждый, лежа на своей половине кровати и уставившись в потолок, думал о том, что ему предстоит сделать завтра. Операцию было решено начать на рассвете, чтобы застигнуть похитителей во время сна. Впереди – полная неизвестность: как будут дальше развиваться события, никто не знал. Возможно, их ждала ловушка. Нельзя было исключать и того, что в здании установлена сигнализация.
– Робин должен присутствовать при задержании преступников, – настаивала Санди, – только он опознает Биллингзли и его сообщницу. Ребенок обязательно выдаст себя, когда их увидит. Если это произойдет без него, то при встрече с ними Робин притворится, что они не знакомы, и дело придется закрыть из-за недостаточности улик.
Выдвигая этот аргумент, Санди кривила душой. Она хотела только одного: чтобы Робин, натолкнувшись на безразличие Антонии, избавился от привязанности к этой женщине, разлюбил ее. Невольно Санди пыталась найти оправдание своим действиям, говоря, что речь идет всего лишь о шоковой терапии, но себя не обманешь. Она трепетала при мысли, что Миковски, догадавшись о ее тайных планах, скажет без обиняков: «Вы обе – ты и Антония – играете в одну и ту же игру, верно? Две бездетные женщины сражаются за обладание маленьким лордом Фаунтлероем. Не лучше ли посоветоваться со своим аналитиком: по-моему, ты к служебным обязанностям примешиваешь слишком много личного – не держишь необходимую дистанцию. Одним словом, начинаешь делать глупости».
Оперативная группа собралась ночью. Серебряное озеро было погружено в предрассветный сон. Большие деревянные медведи, стоящие на перекрестках, и гигантские рыбы-указатели словно вышли из детских кошмаров.
На этот раз Санди ехала в одном фургоне с Робином. Мальчик явно на нее сердился и всю дорогу молчал. Он делал вид, что читает «Илиаду», хотя и забывал вовремя переворачивать страницы. Колонна двигалась с выключенными фарами по фунтовой дороге, ведущей к усадьбе, арендованной Биллингзли. Неподалеку от въезда на ее территорию мужчины вышли из машин и растянулись в цепочку. На каждом был бронежилет, защитная каска и очки ночного видения. Миковски никогда не полагался на волю случая и всегда тщательно готовился к операциям, стараясь все предусмотреть. Например, ворота могли быть заминированы. В архивах ФБР покоилось множество дел о похищениях, которые заканчивались взрывами, унесшими жизни сотрудников. В Соединенных Штатах достаточно обзавестись лицензией на ведение предпринимательской деятельности, чтобы получить право приобретать взрывчатые вещества, а в век лазерных принтеров изготовить такой документ проще простого.
Из-за темноты Санди не могла видеть, как проходила операция. С тех пор как агенты растворились в ночи, прошло уже двадцать минут, но не раздалось ни единого выстрела. Наконец появился Миковски. Подойдя к фургону, он снял каску и очки.
– Птички упорхнули, – кисло произнес он. – Пусто. Похоже, они оставили родной очаг еще месяц назад, когда избавились от мальчишки. – Переходя на шепот, специальный агент добавил: – Подойдите к дому. Пусть он опознает место.
– Хорошо, – согласилась Санди и взяла ребенка за руку.
Робин покорно вылез из машины. Сердце мальчика бешено колотилось, и он с трудом сдерживался, чтобы не броситься бежать. Он не узнавал своего дома, поскольку никогда не подходил к нему с этой стороны. Вокруг стены густо росли деревья, и нужно было войти под их сень, чтобы разглядеть стоявшее посреди рощи строение. Наконец в проеме металлических ворот, взломанных агентами ФБР, возник знакомый силуэт за мка, его башенки и галереи с навесными бойницами.
У Робина, покинувшего дом всего месяц назад, по мере того как он приближался к зданию, росло в груди странное ощущение, что все… уменьшилось , изменилось в размерах. Возможно, от того, что он успел побывать в другом, «внешнем» мире? За мок вдруг показался ему не таким большим и величественным, как прежде. Словно пелена упала с глаз Робина, и он внезапно увидел за мок таким, каким он был на самом деле: выкрашенной в яркие цвета подделкой с кое-как пристроенными башнями из суррогатного материала «под старину», с чересчур блестящими металлическими цепями подъемного моста. Еще не осмеливаясь себе в этом признаться, Робин понял, что перед ним не дворец, а театральная декорация, и ему стало больно. Лужайка, озеро – все было до смешного маленьким. Лес – небольшая рощица, поле – просто пустырь, поросший сорной травой.
– Там никого нет, – тихонько сказала Санди, сжимая ладонь мальчика, – дом пуст.
И тогда Робин резко высвободил руку и кинулся со всех ног к замку. Он влетел в парадный зал, поднялся в зеркальную галерею, в оживших стенах которой заплясало его отражение, и закричал что было силы:
– Матушка, отец! Я здесь! Я вернулся!
Но голос негромким эхом растаял под сводами осыпавшегося «мраморного» потолка. Обстановка внутри дворца тоже была жалкой, некрасивой . Пако, ненавистный Пако, говорил правду: античные статуи – грубые гипсовые поделки, дорические колонны – обыкновенные пустотелые столбы. Зеркальная галерея приобретена на мексиканском базаре. Все маленькое, фальшивое! И Робин был здесь один.
Все завертелось у него перед глазами, и он упал на паркет бального зала, по которому столько раз скользил, вальсируя в объятиях Антонии.
ДЕКСТЕР
МАЛЬЧИК МИРА ИЗ ДРУГОГО
21
Санди проснулась посреди ночи, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где она находится. Бороздившие шоссе тяжелые грузовики, каждый раз поворачивая к мотелю, заставляли вздрагивать его хилые деревянные строения. Мощные фары, прорезая темноту, высвечивали потолок прямо над кроватью Санди. Она встала с постели, чтобы выпить воды. Нет, если уж она собиралась ночами спать, ей нужно было снять что-нибудь в городе – небольшую квартиру или просто двухкомнатный номер в гостинице неподалеку от больницы. Конечно, такие затраты в командировочные не входили, однако Санди не раздумывая заплатила бы из собственного кармана, чтобы оказаться поближе к Робину.
Она жила в мотеле уже неделю, спешно выехав и захватив с собой лишь два кое-как собранных чемодана. После обморока Робина дела шли все хуже и хуже. Ребенок, не выдержав психологического шока, погрузился в транс. Санди пыталась установить с ним хоть какой-нибудь контакт, но безрезультатно. Ее пугал ничего не выражающий, потерянный взгляд Робина. Свернувшись клубочком, во «внутриутробной позе», он оставался бесчувственным ко всему, что исходило извне, к любым попыткам его расшевелить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52