!
— Сказка была интересная…
Нино схватила малыша на руки и заметалась между костром и катером. Одинокой заржавленной ракетой на старом космодроме застыл растерянный Андрей. Мик и Рене прятались за его спину. Только Най сидел на прежнем месте, да ничего не понимающая Тина с кукольным роботом на руках переводила взгляд с одного на другого.
— Это у нас эпидемия, да? — наконец спросила она.
— Типун тебе на язык! — Най выщелкнул из нагрудного кармашка розовую горошину и поспешно проглотил.
— Угости всех! — распорядился Андрей. Ох уж этот ровный голос — до чего он трудно дается!
Най вспыхнул. Натряс целую горсть горошин. Раскрыл ладонь. Нет худшего обвинения для человека, чем обвинение в эгоизме, в попытке утаить что-либо от товарищей.
— Нино! Горячую воду, молоко, обезболивающее — да что я, это ты лучше меня знаешь! — Андрей помолчал. — Устраивайтесь вдвоем в катере. Мы ляжем у костра.
Что он такое говорит? Сам. Его же никто не тянет за язык. Глаза их встретились, и Нино первая отвела взгляд.
— Ура! — закричали Рене и Кирико в приливе неожиданного счастья.
— «Ура» будете кричать утром. А пока вытаскивайте ложа. Помните, как они отвинчиваются? Мы с Наем надуем купол. А ты, Мик, позаботься о костре. Огонь придется поддерживать всю ночь…
Мик послушно закатил в костер два ореха. Почувствовав жар, попугай зашевелился, вытащил голову из-под крыла.
— Горим! — жалобно закричал он. Но, убедившись, что искры трещат вдали от его клюва, осмелел: — Поддай жару!
— А Гога не заболеет эпидемией? — спросила Тина. — И Бутик тоже не заболеет?
— Слушай, ты таблетку съела? — Най подозрительно посмотрел на девочку.
— Бутик съел.
— О, счастливое детство! На, лопай. А то опять своему глупому роботу скормишь.
— Он не глупый. Он умеет искать, когда я прячусь, и считать до пяти.
Через полчаса под куполом утихомирились, Мик и Тина заснули сразу. Рене с Кирико долго пихались локтями через спальные мешки, пока их не растащили по углам. Най высветил себе кусочек пленки со стороны костра и почитывает. Андрей, прислонившись к упругому куполу, считает неторопливые язычки пламени: древние верили в очищающий огонь…
— Ой, как пупик болит! — прохныкал в катере Готлиб.
Андрей вскочил, порываясь бежать на помощь. Но опомнился. И уже не уселся, остался стоять, до побеления стиснув пальцы.
До чего же ему не везет! Угодить в Лагере под карантин. Нацелиться в самую уязвимую точку антенны. Отпрыгнуть в черт-те какие дебри. И в довершение всего — Готлиб… Почему не Най? Стоп! А что — Най? Ты бы его бросил? Нет? Или, думаешь, проще слечь самому? Послал бы их одних? Пошел бы в кустики помирать? Ах, тоже нет? Больше, вроде, и возможностей не остается… Понятно, легче всего сбегать к Маяку. Отсигналить передачу, вызвать помощь Тембре — и к катеру. И геройски сложить лапки на глазах Нино… «Здесь покоится… Он выполнил свой долг до конца!» Да только времени у тебя нет, дружок, бежать к собственному памятнику. Тебе отпущено пять дней, из коих два ты будешь кататься на животе и вопить от боли, благо в джунглях никто не услышит. А на шестой вместо ботинок тебе понадобятся две баночки с формалином. В катере даже панцирного скафандра нет. Не предусмотрено. Катер-то у тебя, дружок, разового действия. Как почтовая посылка…
— Да сделайте же что-нибудь! — вскрикнул Готлиб. — У меня так болит!..
Нино невнятно забубнила что-то ласковое, успокаивающее, но успокоить не могла ни малыша, ни Андрея. Наверное, самая чудовищная несправедливость — бессильно смотреть, как мучается ребенок. Что может он, Андрей, которому лишь через два дня исполнится шестнадцать? Он даже подойти не имеет права, он может приказывать себе только слушать…
Бедняга Нино! Одна. Обреченная. Это ты ее обрек, капитан… Не чувствуешь угрызений совести?
Как было до сих пор? Хочу — не хочу. Надо — не надо. В крайнем случае, не хочется, но надо… От его решения ничего не зависело. Мог ошибиться. Мог схитрить. Мог не задумываться ни о судьбах, ни о жизнях, ни о праве на поступок. Папа. Мама Умные дяди-физики. Непогрешимый командор. Справедливое человечество. Можно было еще долго-долго ходить в маленьких…
Больше у Андрея такого права нет.
Из зарослей донеслось фырканье, и вкрадчивая тень отклеилась от темной стены джунглей. Четыре светлячка плыли впереди, будто осторожные лоцманы. Против воли холодея и пятясь, Андрей все-таки не испытывал ужаса. И лишь наступив на что-то живое, дернувшееся из-под ноги, вздрогнул, схватился за кобуру.
— Чего давишь, бегемот? — зашипел Най.
— А ты чего подползаешь исподтишка?
— Вижу, пламенно жестикулируешь перед костром, я и выполз.
Тень кралась бесшумно, жутко. И вдруг прыгнула. Мелькнуло подобие мохнатого спрута, вякнуло в воздухе, исхитрилось тормознуть перед зоной гипнозащиты, рухнуло в траву и гигантскими тяжкими скачками умчалось прочь.
— Кто это? — прошептал Най.
— Одно из животных Геокара, пригодное в пищу.
— Предпочитаю грибной суп. Он не скачет, не мяукает…
— И не грозится сам тобой закусить… Жаль, впопыхах не просмотрел определитель по Геокару…
— Мы же собирались приземлиться у Маяка, — ядовито заметил Най, поднимаясь с земли и отряхивая шорты: — Чего не спишь?
— Думаю.
— Думай, капитан, думы украшают мужчину. — И понизив голос: — Готлибу… не легче?
— Нет. — Андрей помрачнел.
— Слушай, может, я леплю ерунду, но ты все же выслушай…
Най обнял Андрея и повлек за собой подальше от костра. Выглядело это довольно комично. Андрей — массивный, кругловатый в легком полевом комбинезоне с диффером в расстегнутой кобуре. И тоненький полуголый Най, поочередно поджимающий в колкой траве босые ноги. — Идти к Маяку придется тебе одному…
— А почему не тебе? — почти равнодушно спросил Андрей, останавливаясь. И добавил про себя: «Он, что, издевается? Или абсолютно ничего не понимает?»
Най забежал вперед:
— Вот именно Андрюша, мне. Только мне. Никому иному, кроме меня. И некому. И бессмысленно. Но если бы я сказал это первый, ты бы решил, что я бегу от «костной чумы».
Последние слова прозвучали еле слышно.
— Идиот! Надумал тоже, через джунгли, без страховки… Это же глупо! Смело, отчаянно, но глупо. Уже через час тебе будет казаться, что ты один на целой планете… Ладно, штурман. Ты совсем посинел. Холодно. И вообще… Иди оденься, обуйся. Хоть мы и продули травяной ковер, и зельями побрызгали, да мало ли какая нечисть сверху спланирует!
Тоненькая фигурка Ная нырнула под купол. Андрей посмотрел вслед.
Непостижимо. Это же Най, которого он едва терпит… И вот поди ж ты. Прищемило хвост — и все напускное слезает с человека как шелуха. Остается то, что на самом дне души. Независимо от возраста. Этак, того гляди, и в Рене с Кирико что-нибудь приоткроется. Только бы не ошибиться — от его слова сейчас зависит все. Помоги, Земля, не ошибиться!
3
Законы похода одинаковы на всех планетах.
Впереди — инструктор, то есть сам Андрей. Следом — новички. Тина с кукольным роботом. Рене. Кирико. Мик с попугаем. И снова опытный турист — Най. Правда, весь предыдущий опыт — как Земли, так и Тембры,
— мало пригоден здесь, на Геокаре…
Андрей в последний раз оглядел отряд. Плотные, хорошо подогнанные полевые комбинезоны. Кеды. Эластичные береты. На всех, кроме Тины, ранцы — самый минимум, самое необходимое… У них с Наем — универсальные пояса разведчиков с примкнутыми розетками даль-связи. И по кобуре на боку. У Андрея — диффер с резервными обоймами. У Ная — снурик с самозарядным баллоном. Правая рука капитана по-прежнему в лубках, поэтому на левом боку тесновато…
Тяжелей всего придется с Тиной. Младенцы обычно на полторы сотни километров не ходят. Но здесь условия мало похожи на обычные. За этого младенца, капитан, ты отвечаешь головой. Хватит с нас Готлиба. И Нино.
— Ну, ни пуха нам, ни пера! Поднимай, Нюшка, «жука». — Андрей кивнул Нино, грустно застывшей у катера. Круто повернулся. И шагнул в сумрачные заросли.
Сдвинув пряжку на поясе. Най оголил радиорули «жука», дал команду на подъем. Полосатая двухметровая торпеда, вылитый майский жук, шурша поднялась из травы и всплыла над джунглями. Андрей с Наем за ночь наскоро переделали высотный зонд, прилепили двигатель, телеглаз, набили грузом. Подъемной силы едва хватило на походное снаряжение. Но все же хватило, не нужно было тащить на собственном горбу. В экране браслета Андрей видел то, что было доступно сверху телеглазу. Пунктиром сквозь кудрявую зелень протянулся намеченный маршрут. Розовая точка фиксировала местоположение отряда.
Наверное, весь этот поход был безумием. Когда раз двадцать телеглаз проутюжил территорию от катера до Маяка, Андрей чуть было от своей идеи не отказался. До этого момента он еще как-то надеялся на чудо: если не затерявшийся случайно в кустах вездеход, то хотя бы гладкую тропу и пяток исправных велосипедов. Выдали бы с ветерком, на зависть местным черепахам, коли они тут водятся!
Но в кустах не валялись брошенные вездеходы, а также велосипеды. Больше того, на Геокаре не было крупных зверей, а значит, некому было протоптать тропу… Особенно — через горячие болота.
— Как же теперь? — растерянно спросила Нино, отделенная от Андрея и Ная силовым колпаком катера. Переговорный канал слегка обесцвечивал ее голос. Пламя костра растекалось вдоль невидимой преграды. Искры летели вверх и пропадали на фоне пепельного неба, подкрашенного на востоке изжелта-изумрудным…
Нарисованная телеглазом картина была удручающей. И все же единственный шанс — оставить с Готлибом Нино, остальным немедленно уходить. Как показала Тембра, от «костной чумы» не спасают никакие колпаки!
— Кто-то говорил о неделях… Да тут за два месяца не справиться!
— Най безнадежно засвистел.
— Тише, ребят разбудишь! — Андрей еще и еще раз смотрел на расстеленную возле костра телекарту.
Да, горячие болота им не пройти. Ни за две недели. Ни за два месяца.
А он дал себе сроку пять суток. Дальше не загадывал. Но когда с Готлибом начнется это , Нино не должна оставаться одна. Андрей примчится к ним на вездеходе — и будь что будет! До Маяка он не имеет на себя прав. До Маяка он принадлежит Тембре. После Маяка — Нино и Готлибу.
Поэтому у него только пять суток. Поэтому он обязан дойти. И дойдет.
— Смещай на километр и прогони «жука» снова! — приказал Андрей.
— Гоняли уж… Двадцать раз гоняли… — проворчал Най, вновь берясь за радиорули. — Ничего, кроме топи…
— Значит, будем гонять еще двадцать, и еще, — пока не найдем!
И они нашли. Идти надо было чуть ли не перпендикулярно оси катер
— Маяк, в горы. В горах было озеро. Из озера вытекала река. По реке на плоту можно добраться почти до места. Во всяком случае, от водопада. Весь путь для взрослого разведчика Андрей оценил в три дня. Себе с учетом малолеток разрешил на два дня больше…
Най спорил до хрипоты, кричал, что нельзя рисковать всем, что он один сбегает на Маяк, пригонит машину. В какой-то момент чуть не всплакнул, то и дело страстно вопрошая двоюродную сестру: «Ведь правда, Нино? Правда? Ну, скажи, разве я не прав?» Но поддержки не находил: Андрей страдальчески морщился и отводил глаза, кузина молча отворачивалась. Най не знал, что Нино тоже захлестнула обида на Андрея. Как смеет решать за нее тот, кому она верила больше всех на свете, может, даже больше, чем отцу?! По ее мнению, уходить надо было либо всем, либо никому. Началось у Готлиба — рано или поздно начнется у других. А если даже не начнется? Если суждено только им двоим — ей и Готлибу? Одним на целой планете… Остальные будут нестись от этого места, спасаться, плыть, лететь. Остальные будут вместе. А они — одни… Что ей делать, когда она сляжет — завтра, послезавтра, в Андрюшкин день рождения? Кто поможет Готлибу? А ей? Кто подержит ее за руку, когда она от боли вывалится из катера и будет грызть землю? Да ладно, боль, боль она перетерпит, перемолчит… Но как перетерпеть предательство? Бросить их тут? За что?
А ведь казался таким надежным. На всю жизнь…
Нино стало страшно-страшно. Как тогда, в катере, когда Андрей лежал с вывернутой в локте рукой, без кровинки в лице, и сквозь растянутые серые губы сверкала белая полоска зубов. Шипели механизмы. Бурчал динамик. Шлюз то открывался, то закрывался. Плавали перед глазами темные круги от смягченной коконом перегрузки. А девушке казалось — это не в ее глазах, а по щекам Андрея ползают темные пятна… Она силилась вылезти, бежать на помощь. А могла только резкими взмахами век сбрасывать с ресниц слезинки, выть в голос, кусать губы — сжатое коконом тело ей не принадлежало. Будто живьем в могиле. Она никогда не повторит того, что кричала в те четверть часа: «Миленький, не умирай! Ты у меня один-один. Ты и папа… Я…» Нет-нет, она не повторит этого даже себе…
Да лучше бы он тогда вовсе не очухался… Лучше бы и она заснула навеки рядом с ним!
От обиды, разочарования, ярости, она крикнула:
— Оставь, Най. Он прав: нужно жертвовать малым!
Крикнула — и испугалась. «Малое» — это то, как она относится к Андрею? Готлиб? Спокойствие тех, кто отправил их с Тембры, кто жив лишь мыслью, что дети спасены и здоровы? Для матери Готлиба, для отца они — «малое»? Почему она решила, что Андрей с легким сердцем покидает их одних? Или пусть будет плохо всем, раз плохо ей? Скучно маяться болью в одиночку? Веселой компании захотелось? Опомнись, Нино. Да разве б ты не приняла на себя чужую боль, боль Андрея? Разве ты не кричала в катере слово, которое до сих пор палит тебе щеки, которое ты стыдишься произнести вновь? Если он предатель — как же ты можешь так относиться к предателю?..
— Андрюша прав, я останусь с Готлибом, — сказала она, успокаиваясь.
Най изумленно посмотрел на двоюродную сестру. Через силовой колпак казалось, что ее веки и губы чуть вздрагивают. Он был сражен. Как может человек в ясном уме и добром здравии согласиться на добровольное заточение, даже если этот человек — девчонка? И потом, ему всегда казалось, что Нино бегает за Андреем, что у них любовь… Ой, сколько звону и слез было, когда он подкинул ей записку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13