– Когда ты… придешь… Камилла, поиграть со мной… в шахматы? Можешь… прийти завтра? Завтра воскресенье.
Днем мы с мамой собирались на концерт. Я сказала:
– Я могла бы прийти завтра вечером.
– Очень хорошо, – сказал Дэвид. – Спасибо.
Он снова закрыл глаза, и голос его звучал издалека. Мы с Фрэнком вышли из комнаты. Когда мы проходили через гостиную, Фрэнк позвал миссис Гаусс, чтобы попрощаться. Она проводила нас до двери.
– До свидания, Фрэнк. Хорошо, что ты навещаешь нас так часто.
– Я люблю к вам приходить, – сказал Фрэнк. – А это Камилла Дикинсон. Я не представил ее вам, когда мы пришли.
Она пробормотала невнятное «как поживаете» и «до свидания», и мы с Фрэнком ушли. Мы молча спустились в лифте и некоторое время шли по улице тоже молча. Потом Фрэнк спросил:
– Ты правда придешь завтра вечером?
– Да.
– Тебе понравился Дэвид?
– Да. Я…
– Что?
– О, Фрэнк, я в первый раз в жизни осознала, что была война. Я читала в газетах, видела фильмы, но не отдавала себе отчета. А думаю, как и большинство американцев.
Когда я впервые познакомилась с Луизой, я поняла, что она дает мне заглянуть в такие миры, которые раньше не были мне знакомы, точно она давала мне посмотреть в телескоп на звезды. Но теперь я почувствовала, что телескоп Фрэнка гораздо сильнее Луизиного, или, возможно, он больше подходил к моим глазам.
– Проголодалась? – спросил меня Фрэнк. – Готова пойти на ланч?
– Да, – отозвалась я.
– В газетах сообщалось, что пойдет снег, – сказал Фрэнк.
– Очень хорошо. Я люблю снег.
Я подумала, как замечательно было бы идти по улице в снегопад рядом с Фрэнком, чувствовать легкие как перышки снежинки на лице и на руках, идти, идти по притихшим улицам, которые в это время кажутся уже, чем обычно, как-то интимнее, что ли.
Мы поели спагетти в итальянском ресторанчике, который, Фрэнк сказал, принадлежит родителям одного из его друзей. Мы ели и говорили, говорили, говорили. Казалось, если мы будем говорить целую вечность, то и тогда не успеем всего сказать друг другу. После ланча мы отправились побродить, шли наугад, без цели, а небо набухало серыми облаками, и уже несколько снежинок мягко опустились на землю.
– Начинается снег, – сказал Фрэнк.
– Да, – сказала я.
– Знаешь, Кэм, – начал Фрэнк, – я как-то всегда испытывал, ну, гордость, что ли, что Дэвид… ну, что он зовет меня к себе. Я ведь должен казаться ему совсем ребенком, а он… он разговаривает со мной, как с равным, и я… – тут он перебил самого себя и воскликнул: – Ой, Камилла, какая ты сегодня красивая! Я заметил за ланчем – то, что на тебе надето… этот цвет так идет к твоим глазам… На Восьмой стрит дают хороший фильм, сходим, а?
Мы сидели рядышком в темноте кинотеатра, фильм был хороший, но я все время чувствовала Фрэнка рядом и не могла сосредоточиться. Потом я вспомнила, что обещала позвонить маме, и мы зашли в телефонную будку. Я хотела ей сказать, что все в порядке. Но все тут же сделалось не в порядке, потому что телефон был занят и я испугалась, не разговаривает ли она с Жаком. Но очень скоро я дозвонилась и поговорила с мамой, голос ее звучал спокойно, я вернулась к Фрэнку и тут же забыла о ней. И вся, вся целиком была только с Фрэнком.
Мы отправились к Стефановским на ужин. Они были такие приветливые, такие теплые. Потом мы прослушали несколько новых пластинок, которые мистер Стефановски принес из магазина. Настало время возвращаться домой.
Фрэнк сказал:
– Камилла, я хотел бы отвезти тебя домой на такси, но боюсь, нам придется ехать на метро.
– Я и хочу ехать на метро.
Снегопад прекратился, хотя небо было все еще покрыто тяжелыми снежными облаками.
Когда мы вышли из метро и направились в сторону моего дома, мы с Фрэнком как-то затихли, замолчали, точно бесконечные разговоры этого дня истощили весь запас имевшихся у нас слов. Я хорошо понимала, что это был самый полный, самый большой день в моей жизни. И вот он кончается. И я не знаю, когда снова увижу Фрэнка. Он ничего мне про это не сказал, а я не могла спросить.
И вдруг посреди тихой заснеженной улицы Фрэнк остановился и сказал:
– Камилла.
Мы стояли, тихие, и вокруг не было никого, только темные дома по обеим сторонам улицы. Холодная щека Фрэнка прижалась к моей щеке. Мое сердце стучало часто-часто, и я слышала, что так же часто бьется и его сердце.
Потом, не говоря ни слова, мы двинулись дальше, и когда подошли к моему дому, Фрэнк сказал «До свидания, Камилла» каким-то странным голосом и тут же ушел.
«Лифтовый мальчик», поглядев на меня искоса, заметил:
– Что-то давно не показывается ваш бойфренд.
– Что?
– Ваш бойфренд, мистер Ниссен, – уточнил он, тихонько подхихикнув.
– А, этот, – сказала я, не очень прислушиваясь к его словам. Мысли мои были далеко, на снежной улице с Фрэнком, и сердце мое разрывалось оттого, что он не сказал, когда я снова его увижу.
В эту ночь мне снился сон. Вижу я, будто стою где-то на краю холодной, заснеженной равнины. Стою совершенно одна, и вокруг вьюжит снег. И ничего кругом не видно, только снег да снег. И мне было очень страшно и очень одиноко. И вдруг непонятно откуда появился и встал рядом со мной Фрэнк. Он сказал: «Камилла», в точности так, как на той заснеженной улице, обнял меня крепко и поцеловал. И когда он меня поцеловал, снег вдруг растаял и мы оказались на зеленом лугу, полном цветов, тюльпанов, белых и желтых нарциссов и ирисов. И эти цветы знали, как пробиться сквозь снег, потому что верили – вот-вот настанет весна.
Среди ночи я проснулась почему-то в слезах. Я подумала о своем сне и попыталась представить себе, как Фрэнк поцеловал бы меня наяву. И тут я поняла, что больше всего на свете хочу, чтобы это случилось.
На следующее утро я сначала свой сон не помнила. Я поднялась с постели, стащила с себя пижаму и встала перед зеркалом, вделанным в дверь моей комнаты, глядя на себя так, как я глядела себя тогда, в то утро моего дня рождения, когда впервые осознала, что я – это я, Камилла Дикинсон. Я стояла обнаженная и глядела на себя, пока меня не пробрала дрожь. Тогда я оделась и направилась в мамину комнату. Я обняла ее, поцеловала, пожелала ей доброго утра. Ее руки торопливо, с радостью обвились вокруг меня.
– Доброе утро, дорогая моя, дорогая, доброе утро, – говорила она.
Папа стоял перед зеркалом, завязывая галстук.
– Доброе утро, папа, – сказала я.
Он улыбнулся:
– Кажется, к нам пришла прежняя наша Камилла, – заметил он.
«О нет, – захотелось мне сказать ему. – Это новая Камилла. Совсем другая Камилла». Но я сказала:
– Пойду позвоню Луизе.
– Да? – спросил папа. – Подразумевается Луиза или ее брат?
– Подразумевается Луиза, – ответила я. – Я думала встретиться с ней сегодня утром.
– Ясно, – сказал папа. – Спасибо, что ты решила обсудить это с нами.
– Не надо, Рефф, – попросила мама. – Не срывай свое плохое настроение на Камилле.
– У тебя плохое настроение, пап? – спросила я.
– Так думает мама, – ответил он.
– Камилла, дорогая, я так рада, что ты хорошо провела… – сказала мама. – Фрэнк должно быть хороший мальчик, раз он провел с тобой такой приятный день.
«Да, – подумала я. – Замечательный день». Только я боялась, что он может не повториться.
– Мне не нравится, – сказал папа, – что ты ходишь так поздно одна по улицам.
– Я была не одна. Я была с Фрэнком.
– Фрэнк сам еще ребенок.
– Ему семнадцать, – возразила я. – В следующем году он поступает в колледж.
– Позволь же ей развлечься в эти последние недели, Рефферти, – сказала мама.
Папа бросил на нее сердитый взгляд. Меня охватил страх.
– Что ты хочешь этим сказать? Почему «последние недели»?
– Камилла, о, дорогая моя, – сказала мама, – мы с папой… я уверена, тебе так будет лучше всего… мы все говорили и говорили об этом.
– О чем?
Папа отвернулся от зеркала и посмотрел на меня.
– Камилла, мне пора идти, – сказал он. – Я бы хотел с тобой поговорить, но у меня уже нет времени. Мы поговорим, когда я вернусь.
– Но я хочу знать сейчас! – закричала я. В моем сердце была паника.
– У меня сейчас нет времени, дорогая, – сказал он. – Я приду к ужину, и тогда мы все обсудим.
– Но я уйду сразу после ужина, – сказала я. – Папа, пожалуйста, объясни, в чем дело?
– С кем ты собираешься идти после ужина? С Луизой? С Фрэнком?
– Я иду навестить Дэвида, – ответила я. – Дэвид Гаусс. Я обещала поиграть с ним в шахматы.
– Камилла, в самом-то деле! – повысил голос папа. – Ты выбираешь весьма неподходящее время. И кто такой, скажи на милость, этот Дэвид Гаусс? Откуда ты его знаешь и почему ты должна играть с ним в шахматы?
– Рефф, тебе пора, – сказала мама, приподнявшись на постели и слегка нахмурившись. – Я сама поговорю с Камиллой.
– Я намерен остаться до тех пор, пока не узнаю, кто этот Дэвид Гаусс?
– Он ветеран! – крикнула я. – Он потерял обе ноги на войне. Фрэнк вчера меня с ним познакомил. Он больше никогда не сможет ходить, и ему не с кем поиграть в шахматы. А я умею.
– Да? – сказал папа. В его голосе стало поменьше раздражения. – Ну, ясно. А где он живет?
– На Перри-стрит.
– Но не считает же он, что ты пойдешь одна аж до Перри-стрит, а потом должна будешь одна возвращаться?
Я начинала сердиться.
– Он об этом просто не думал. Он не знает даже, где я живу.
– Сожалею, Камилла, но я не могу допустить, чтобы ты всю эту дорогу туда и обратно проделала одна.
– Но я же ходила одна к Луизе. А это рядом.
– Я об этом не был поставлен в известность.
– Я должна пойти, – сказала я. – Я обещала.
– Прости, Камилла, но я запрещаю тебе идти туда одной.
– Может, Картер могла бы ее проводить? – предложила мама.
– У Картер по воскресеньям свободный вечер.
– Папа, – настаивала я, – Дэвид был на войне. Он потерял обе ноги. Я обещала. Я должна сдержать свое обещание.
Он открыл было рот, чтобы что-то мне ответить, но тут зазвонил телефон. Мама взяла трубку.
– Але! – и тут же протянула ее мне. – Это тебя, дорогая. Мне кажется, думаю, это Фрэнк.
Это и был Фрэнк.
– Привет, Кэм, – сказал он. – Я вот думаю насчет твоего похода к Дэвиду. Хочешь, я тебя провожу?
Казалось, что он каким-то образом услышал наш разговор и поспешил мне на выручку.
– О, Фрэнк, это было бы замечательно!
– Прослушай, – продолжал Фрэнк, – если твоя мама согласится, я встречу тебя у Карнеги после концерта, мы пойдем чего-нибудь поедим, а потом я отведу тебя к Дэвиду и после провожу домой.
– Подожди секунду, спрошу у папы. Папа, – обратилась я к отцу, – Фрэнк говорит, что он проводит меня туда и обратно.
– Он придет за тобой сюда?
– Он приглашает меня на ужин, – сказала я. – Он встретит меня после концерта у Карнеги, а потом отведет к Дэвиду и от него проводит до дома.
– Ну, хорошо, дорогая, – согласился папа. – Но только на этот раз.
– Все в порядке, – сказала я в трубку. – Он говорит, что можно.
И у меня было такое чувство, что внутри меня в голубом небе целая стая птиц вспорхнула и полетела навстречу солнышку.
Папа резко притянул меня к себе.
– Прости, я был нехорош сегодня утром. Мне надо успеть сделать миллион дел в очень короткое время. Я становлюсь раздражительным. Ну, я пошел. – Он похлопал меня по плечу, потом повернулся к маме: – Не сердись на меня, Роуз. Я был настоящим медведем в это утро. Прости.
9
Днем перед концертом я спросила у мамы:
– Что это папа хотел мне сообщить?
– Он сам тебе скажет, дорогая.
– Но меня не будет дома, когда он вернется вечером. Ты не могла бы сказать мне сейчас?
– Ах нет, нет, дорогая, нет, я не смогу. Мне бы не надо упоминать об этом сегодня утром. Во всяком случае – ничего такого, из-за чего стоило бы расстраиваться.
И она стала говорить о том, что новенького из одежды стоило бы мне купить.
В тот день давали Третий фортепиянный концерт Прокофьева, и я старалась представить себе, что рядом со мной сидит не мама, а Фрэнк. Я подумала, может, мне разрешат в какое-нибудь воскресенье пойти на концерт с Фрэнком. Потом мало-помалу музыка захватила меня. Это была как раз та музыка, которую Фрэнк посчитал моей, но сейчас мне казалось, что это не только моя, а наша музыка, моя и Фрэнка.
– Тебе нравится, дорогая? – шепотом спросила мама.
– Да.
Фрэнк ждал нас после концерта.
– Мама, – сказала я, – это Фрэнк Роуэн. Фрэнк, это моя мама.
В толпе на ступеньках они с трудом пожали друг другу руки.
– Я позабочусь о ней, миссис Дикинсон, – сказал Фрэнк. – И постараюсь привести ее домой не поздно.
По тому, как мама улыбнулась, я поняла, что Фрэнк ей понравился.
Когда мы остались одни, Фрэнк сказал:
– Давай не откладывая пойдем поедим. Я обещал Дэвиду привести тебя пораньше.
Потом он посмотрел на меня в моем темно-зеленом воскресном пальто и зеленой шапочке и проговорил:
– Какая ты красивая сегодня, Камилла. Кажется, ты с каждым днем становишься все красивее и красивее.
Мы пошли в тот же самый ресторанчик, где были накануне.
Когда мы сели за столик, Фрэнк сказал:
– Мона и Билл сегодня опять подрались. Я просто начинаю ненавидеть свой дом. Мне бы так хотелось поехать учиться в колледж, но боюсь, на это не хватит денег. Придется поступать в Нью-Йоркский университет. Не то чтобы я был против университета, но мне хотелось бы оказаться в другом городе, чтобы не жить дома.
Владелец ресторана, который вчера не показывался, подошел к нам и сказал:
– Добрый вечер, Фрэнки.
– Добрый вечер, мистер Риччиоли, – отозвался Фрэнк. – Как идут дела?
Когда я услышала имя Риччиоли, у меня все захолодело внутри.
– Отлично, отлично, – сказал мистер Риччиоли, потирая руки. – Помпилия спрашивала, почему это ты больше не приходишь?
– Был занят в школе, – ответил Фрэнк. – Передайте ей, что зайду на днях.
Мистер Риччиоли посмотрел на меня с дружеским любопытством.
– У тебя новая девушка? – спросил он.
– Конечно, – сказал Фрэнк. – Вы же знаете, у меня каждую неделю новая девушка. А Помпилия остается королевой среди всех.
В ресторан вошли новые посетители, и мистер Риччиоли пошел их встретить. Я сидела, тупо глядя в тарелку.
– Какой же я дурак, что привел тебя сюда, – сокрушенно заметил Фрэнк. – Но обычно старика тут не бывает ни в субботу, ни в воскресенье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20