он любил музыку и балет, как другие мальчики любят бокс и хоккей.Музыку он полюбил ровно в три месяца, когда его мама – тогда еще студентка, – положив перед собой конспект, укачивала Мишу на руках, чтобы он скорее заснул и не мешал ей готовиться к экзамену. А он спать не хотел, глаза на конспект таращил: что такое – шуршит! Когда надо было страницу перевернуть, мама брала Мишу к себе на плечо, и он разражался криком – неудобно на плече у мамы лежать; мама тоже разражалась криком – какой беспокойный ребенок, ни минуты покоя, провалится она на экзаменах, обязательно провалится, там не посмотрят, что у нее ребенок! Миша, слушая сердитый мамин голос, начинал плакать еще сильнее, мама совала ему соску, он соску выплевывал и заходился таким плачем, как умеют плакать безысходно и отчаянно совсем маленькие дети, младенцы то есть, как будто заранее они выплакивают тяжелые минуты будущей жизни, несправедливость ее и тоску.Слушая Мишин плач, мама начинала метаться по комнате в поисках успокоительных средств. Зубрежке наступал конец, и Миша, улыбающийся и счастливый, занимал место у мамы на руках и, единственный, владел ее руками, ее глазами. А конспект валялся на полу.Однажды во время горького Мишиного плача мама случайно включила радио, чтобы прослушать результаты соревнований по парашютному спорту, в которых она на этот раз не смогла принять участие.Диктор передал интересовавшее маму сообщение, а потом заиграла музыка из произведений Калинникова. Мальчик вдруг замолчал, и каждый раз, когда по радио передавалась музыка, мальчик переставал кричать. Поэтому его мама довольно легко закончила Политехнический институт.Мальчик рос, его музыкальное сознание развивалось, и он навсегда полюбил музыку, как отголосок, как отзвук раннего своего детства.Мишина мама к музыке была равнодушна, и пока та музыка помогала ей справляться с сыном, она ничего не имела против нее. Но по мере того как Миша подрастал, все чаще выключала она радио – источник его радости и печали.Когда радио умолкало, оно становилось для Миши источником печали. Как-то в четыре года он встал на кровать и полез на стену, где висело радио, си не смог дотянуться до него и дернул за провод. Радио свалилоськ нему на кровать, и Миша стал в него заглядывать чтобы посмотреть на того, кто в трудные минуты облегчал ему жизнь.Тот, кто сидел в коричневом ящике, никогда Мише показывался, но все про него знал, словно сам когда-тонаходился в его положении, и старался его успокоить, пел ему разные песни (не только про волка), играл ему музыку, которая уносила его далеко-далеко, никто не знал куда, так что комната становилась не похожей на комнату, а мама – на маму.Миша искал в том ящике хорошо ему знакомых певцов и музыкантов, но никто ему не являлся, не выходил навстречу. Тогда Миша разломал ящик, никого не нашел, и заплакал от обиды и обмана, и кричал ровно четырнадцать часов, и ослаб от крика.Отец, только что вернувшийся тогда с мотогонок во Франции, бросил награды и чемоданы на пол и, не переодеваясь, побежал в магазин радиотоваров, где специально для Миши купил новую радиолу "Эстония".К телевидению Миша приобщился с трех лет и смотрел только те передачи, где участвовали музыканты и танцоры. Балет он мог смотреть часами. После окончания передачи он начинал танцевать и повторять запомнившиеся ему движения. Он проделывал это с таким изяществом и вдохновением, что мама, войдя однажды в комнату, не поверила своим глазам: ей показалось, что маленькая стройная фигурка, танцевавшая в комнате, выпала из телевизора и вот-вот снова туда вернется… Но фигурка замерла, и мама узнала своего сына, смущенного и потупленного.– Вот еще новости! – сказала удивленная и недовольная мама. – Ты не девочка, Миша, незачем тебе вертеться перед зеркалом, да еще в таких дурацких позах!– Я танцевал, – тихо сказал Миша.– Возьми лучше молоток и забивай в стену гвозди, любые гвозди в любую стену нашей комнаты и папиной тоже!– Не хочу, – ответил Миша, краснея, – я хочу танцевать, отведи меня, пожалуйста, туда, где учат танцевать!Его дикое желание вывело маму из равновесия:– Ты не девочка, а парень, и я не допущу, чтобы ты занялся легкой жизнью, жизнью бабочки.– А разве она легкая, та жизнь, попробуй ты станцевать так, как танцует Одетта.Мама попробовала, и у нее получилось смешно Миша смеялся долгим захлебывающимся смехом:– Не похоже!– Забудь про танцы, повторяю! Тебя ждет клюшка, коньки, слалом, боксерские перчатки, отцовский мотоцикл и прыжки с парашютом.– Мне неинтересно, я – другой!– Ты будешь таким, каким надо. Как твой отец!Мишин отец был мотогонщиком международного класса и, когда Мише было пять лет, разбился на соревнованиях в Польше. По мнению мамы, он был настоящим мужчиной: он не мог дожить до старости и умереть от болезней, слишком любил он риск и скорость, чтобы долго жить. Трижды его собирали по частям, вставляя в него стойкие запчасти, и он снова вскакивал на мотоцикл. Но в последний раз для сборки не хватило природного материала, и он исчез из жизни молодым и поселился на стене – радостное мальчишеское лицо, с чуть длинноватым носом и прищуренными глазами, и никаких следов сверхчеловека. Он был самим собой, и никем иным. Так и ушел он, не дрогнув перед жизнью.Миша запомнил отца, пропахшего бензином, всегда смеющегося, всегда уезжающего или приезжающего, запомнил его страстные разговоры о соперниках, дорогах и наградах…Отец почти не бывал дома и не принимал заметного участия в Мишиной жизни. Он все обещал, что когда-нибудь доберется "до этого парня, который напоминает скорей одуванчик в поле, чем будущего гонщика". Сердце отца было занято мотоциклом, и мало было дорог, которые могли бы нарушить слитность, единство стальной фигурки мотогонщика и его мотоцикла. Неистовая любовь к спорту заслонила от отца маленький живой росток, и, умирая, он подумал лишь о себе: "А ремонт затянется на неделю, не меньше, не успею в Финляндию!"Жену и сына он любил, но все ему было недосуг выразить эту грустную любовь, потому что он думал о них только в поездах и самолетах, наших и иностранных, глядя на одно и то же голубое небо, терзаясь мыслью, что мало выказывает им свою любовь, свою тоску по ним. Но стоило ему вернуться домой, и он забывался до следующих отлучек и разлук.Потеряв отца, которого он втайне очень любил, Миша всю силу чувства обрушил на мать, а та словно оглохла от своих внутренних криков, словно ослепла. Завороженная образом мужа, она ковала из сына характер и растила в нем человека, повторяющего отца своего. И тогда из-за глухого маминого насилия и родилась в Мише потребность противодействия, а музыка стала ареной этого захватывающего поединка.Казалось бы, объятый недоступной остальным первоклассникам недетской страстью, он должен был сторониться их, а он, наоборот, тянулся к ним, особенно к Гончарову, собравшему в себе те качества настоящего мальчишки, о которых мечтала мама. Гончаров, со своей стороны, отличал Мишу тем, что Мише попадало от него чуть меньше, чем Сане. Еще Миша охотно дружил с Аллой Щукиной и целых четыре года был ей преданным другом.Мишиной маме Алла не нравилась. По ее мнению, Алла была похожа на сонную муху. И Гончаров ей тоже не нравился, хотя он отвечал всем требованиям, которые она предъявляла своему сыну. Гончаров все-таки пугал ее.Мишина мама была инженером по радиоаппаратуре и мастером парашютного спорта. Она отличалась от остальных мам первоклассников тем, что в своей жизни испытывала такие острые ощущения, от которых все другие мамы, наверное, безоговорочно отказались бы: не только прыжок под куполом парашюта привел бы их в состояние сильнейшего страха, но даже мысль о таком событии вызвала бы у них сердечный приступ.Мишина мама прекрасно чувствовала себя в воздухе и с небесной высоты имела право судить о многих вещах остро и категорически. Она, например, считала, что, поскольку осталась одна, воспитывать сына ей необходимо в строгой, мужской манере, чтобы он не стал похож на тех парней, которые и по виду и по характеру превратились в некое подобие своих мамаш.У себя в парашютной секции она встречала таких ребят и с трепетом ждала того часа, когда в самолете окажется ее сын и они вместе с ним нырнут на землю. Как он себя поведет, сможет ли он прыгать, захочет ли, не струсит ли, как некоторые из ее учеников, так и не ставшие ее последователями? Холодея от предчувствия своего поражения, она твердо решилась воспитывать сына в отца, Которому сам черт был не брат.Увидев Мишу танцующим, она пережила страшное разочарование. Но взяла себя в руки и в тот же день составила сыну новый комплекс физических упражнений и пообещала весной свести его в парк Победы, где есть аттракцион – спуск на парашюте.Однако Миша заболел тяжелым гриппом, и ей пришлось выхаживать его две недели, так как он буквально был между жизнью и смертью.Через две недели она вышла на работу, а Миша оставшись один дома, в свое удовольствие слушал радио и "Эстонию", которую ему запрещено было включать, и ему показалось, что только тогда он и стал поправляться, когда сидел дома один и слушал подряд все музыкальные передачи. Не лекарство помогло ему, а музыка: грипп сдался под музыку Прокофьева.Когда врач разрешил Мише выходить на улицу, он повстречал Аллу Щукину, которую бабушка вела из школы домой, чтобы дома накормить и снова повести учиться многим искусствам сразу. Алла – по желанию своего папочки – занималась во многих кружках. Пальцев на руке было мало, чтоб их пересчитать. Правда, постепенно из некоторых кружков пришлось Алле уйти по причине отсутствия способностей, к большому горю ее папочки, который вбил себе в голову, что его дочь должна развиться в человека с универсальными способностями. Он исповедовал теорию, по которой выходило, что каждый культурный человек обязательно должен владеть своим голосом, рукой, мыслями и телом и без труда передавать свои мгновенные состояния в образах, красках, музыке и даже в мягкой игрушке…Сегодня Аллу и бабушку ждала учительница Светлана Евгеньевна, которая должна была научить Аллу играть на рояле, несмотря на полнейшее отсутствие у нее музыкальных способностей. Сколько раз Светлана Евгеньевна объявляла эту задачу для себя непосильной, но товарищ Щукин, который являлся на ее зов со скоростью призового рысака, начинал ей обстоятельно вдалбливать свою теорию насчет медведей, которые поют в цирке, и обезьян, которые катаются на коньках. Товарищ Щукин обладал редким даром убеждать людей в том, во что они по своим наклонностям не могут и не хотят верить, и всегда оказывался победителем в беседах типа "кто кого переговорит".Алла тащилась нога за ногу, выискивая любой предлог чтобы оттянуть время. Сегодня ей посчастливилось.Навстречу бежал на лыжах Миша, без которого она скучала и чувствовала себя в классе совсем одиноко Правда, подружка у нее нашлась – Лена Травкина, но с ней было трудно, не то что с Мишей. Всегда-то он с ней считался, не перебивал ее, интересовался ее рассказами и давал возможность ей мечтать вслух и о куклах и о том, чтобы когда-нибудь выспаться.А спать она любила даже больше, чем мороженое и кукол, вместе взятых.– Мишка, ты поправился?– Здравствуй, Алла! Здравствуйте, бабушка! Я по чти здоров, скоро приду в школу, на самых этих днях!А вы куда идете?Вот пообедаем быстренько и – на музыку, сынок, на наше музыкальное образование! – ответила не без гордости бабушка, почему-то вздохнув.– А можно, я с вами, я не помешаю, я посмотрю только из угла, послушаю, могу даже в коридоре остаться, можно?– Ну что же, пойдем, Мишенька, – милостиво разрешила бабушка. – Мне хоть будет веселее Аллочкину скуку слушать.– Я сейчас! – крикнул Миша и побежал домой отнести лыжи.Догоняя Аллу и ее бабушку, Миша подумал, что в маминых глазах он преступник. Во-первых, вышел гулять без разрешения; во-вторых, уходит далеко от дома; в-третьих, идет на урок музыки. Он замедлил бег, но, сосчитав до трех, закрыл глаза и прошептал:– Ну и пусть.По дороге Алла рассказала ему про новости в классе и заодно про свои горести.– Ни на одну минуту не могу задуматься, глаза закрыть. Только отвлекусь – Наталья Савельевна как сачок на меня забросит, как будто я рыба или бабочка, и ловит меня: слушаю я или нет? А я зевать начну вдруг, ну прямо как крокодил, и остановиться не могу, очень я все-таки невнимательная! Знаешь, как мне без тебя трудно? Ты давай скорее! А знаешь, как я теперь плаваю, я лучше всех в бассейне из маленьких и из некоторых больших плаваю! Как настоящая щука. Вот нырну иногда и назад возвращаться не хочется.– Ну что ты болтаешь, болтушка ты этакая! Вот скажу отцу, что утонуть собралась.– Да нет же, бабушка, Алла не про то говорила. Хорошо ей плавать, нравится, а все остальное – нет!Они подошли к дому, новому дому в новом районе отличавшемуся от соседних только номером да жильцами. Среди жильцов этого серийного дома жила несерийная учительница музыки Светлана Евгеньевна, которая и открыла им двери. Мише так приятно было смотреть на ее красивое лицо, что не хотелось замечать несколько натянутого гостеприимного голоса и улыбки. Миша впервые увидел живую учительнице музыки, и она показалась ему доброй волшебницей!– Это кто пришел с тобой, Алла? – спросили Светлана Евгеньевна, не переставая улыбаться, отдавая весь свет своих черных глаз Мише.Он потянулся ей навстречу, хотел все объяснить, но не смог выдавить из себя ни слова, а по телу у него побежали мурашки.– Миша Строев. Мы с ним на одной парте сидим и в детском саду еще дружили с трех лет.– Большие друзья, оказывается, вы с Мишей.– Ну да! Вот только он любит музыку, а я пока не очень!Светлана Евгеньевна взглянула на Мишу с любопытством и сказала:– Любит музыку? А музыкой занимается? Вижу, что нет, но не могу догадаться почему.Лицо ее стало безразличным, и она, указав Алле на рояль, не проявляла больше интереса к мальчику.– Мама не хочет, – выдавил из себя Миша, ни к кому не обращаясь. В горле у него что-то сорвалось, ! и свое объяснение он произнес хриплым голосом серого волка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26