Хозяйства и того и другого — лучшие в области, не раз отмечались на республиканском уровне. Повара Яздона-ака дважды представляли узбекскую кухню в Москве, на ВДНХ в дни декады, а план, рентабельность, себестоимость, выработка у них — поистине на высоте, передовики из передовиков, все углы знаменами заставлены, да и жалоб ни из коллективов, ни на коллективы в райком не поступало. Кто же поймет? Да, не простые люди обложили его со всех сторон, ловкие, умные, голыми руками и без крепкой поддержки их не взять…
За эти годы он понял, что Яздон-ака и есть доверенный человек Коротышки, оттого он в тот день их знакомства в чайхане махалли Сары-Таш пикировался с Халтаевым, стараясь сразу поставить того на место, ибо знал, что деньги будет ковать все-таки он. Вот его хватке, энергии, коммерческому нюху, такту, умению властвовать, не бросаясь в глаза окружающим, следовало поучиться.
Года четыре назад, когда хлопковый Наполеон еще был на коне, Халтаев однажды за столом сказал завистливо:
— Яздон-ака? Он, конечно, миллионер, и сколько их у него, никто не знает — три, пять? Он на своих деньгах и дал подняться Коротышке. Все три года, пока первый учился в академии, мы вдвоем с Яздоном-ака регулярно навещали его, и не с пустыми руками, конечно. Жизнь в Москве очень дорогая, а шеф человек с замашками, и друзей, как мы поняли, он заводил на будущее. На тридцать персон и на пятьдесят накрывали мы столы в «Пекине» или напротив, через дорогу, в «Софии», — любил он эти два ресторана… Да, было время…
Яздон-ака в райком без повода не приходил и близости с Махмудовым не афишировал, дела решал через Халтаева, соблюдая негласно принятую субординацию.
«Люди, имеющие реальную власть, не должны ее выпячивать», — это кредо Яздона-ака Махмудов узнал поздно.
С его появлением в райцентре за полгода вырос шикарный ресторан, он украсил бы любой столичный город, и подрядчик тут же нашелся, и проект появился. Заведение с момента открытия сразу стало популярным, сюда приезжали кутить даже из ближайших городков, — видимо, так и задумывал Яздон-ака. Что-что, а индустрию развлечений и человеческие слабости он изучил хорошо. Повсюду понастроили легкие, со вкусом оформленные шашлычные, чебуречные, лагманные, пирожковые, кондитерские, цехи восточных сладостей. Пекли самсу, манты, жарили тандыр-кебаб, коптили цыплят, благо в районе имелась птицеферма. На многолюдных перекрестках уже к полудню дымились огромные казаны плова и кипели трехведерные самовары.
Если кто думает, что торговля живет за счет недовеса, обмера, обмана, за счет того, что недодают сдачи, тот глубоко ошибается, это уже пройденный этап, младенчество. Нынче такие доходы не устраивают, да подобных мелких воришек Яздон-ака и на версту не подпустил бы к делу.
«Клиента надо любить и уважать, кормить красиво, вкусно — вот наша задача», — постоянно твердил он своим подчиненным и в идеале мечтал, чтобы каждая семья, рано или поздно, стала его постоянным потребителем. У него уже работало несколько точек, где принимали заказы на лепешки, самсу, нарын, хасып, и доставляли готовое, с пылу с жару, на дом на мотороллерах.
Какова реальная мощь общепита, вряд ли кто, кроме самого хозяина, знал, потому что две трети заведений принадлежало ему, он их построил и содержал на свои капиталы, в бумагах они не фигурировали. Это несложно, если контролирующие органы сидят у тебя на довольствии. Яздон-ака настойчиво требовал качества: если он куда-нибудь приходил обедать или ужинать или брал домой что-нибудь из печеного или сладостей — это означало одно: контроль по всем параметрам. Он не любил и не допускал, чтобы его обманывали. От качества зависела реализация, от реализации прибыли, впрочем, обмануть его было непросто, он знал с точностью до рубля, сколько стоит казан плова или лагмана или сколько выйдет шашлыков из туши барана, — действовал жесточайший хозрасчет, списаний на порчу, за нереализованные обеды он не принимал.
«Грех продукты скармливать скоту», — говорил он; впрочем, скоту ничего и не перепадало, хотя у него имелись и откормочная база, и подсобные хозяйства. В подсобных хозяйствах тоже таилась крупная статья дохода. Каждое воскресенье Яздон-ака с помощниками скупал на базаре у частника молодняк. Выпасы откормочного хозяйства находились рядом с колхозными стадами и отарами, а поскольку у государства подсчет скота по головам, то вместо годовалой телушки и тщедушного барашка в загоне Яздона-ака оказывался огромный бык или жирная курдючная гиссарская овца килограммов на сто двадцать. Не за красивые глаза, конечно, происходил обмен, но Яздон-ака выигрывал, и крепко, бесперебойно снабжая свои точки свежим мясом. Хитроумно выстроенный и разрекламированный конвейер: подсобные хозяйства, откормочная база — все это магически действовало на многих, думали, что Яздон-ака нашел рецепт выполнения продовольственной программы. Огромные наличные суммы, что вкладывались в дело, удваивались ежемесячно, только так понимал рентабельность, самоокупаемость Яздон-ака, оттого старались хорошо оплачиваемые искусные повара, потому вдруг сразу полюбили люди в округе общественное питание.
Но тот, кто думал, что сфера интересов Яздона-ака — только общепит, грубо ошибался: он крепко держал руку на пульсе жизни района, начиная от нефтебазы и кончая междугородным автобусным движением.
Число маршрутов и автобусов на автопредприятии, где работал главным инженером сын Яздона-ака, Шавкат, увеличилось ровно в десять раз!
Председателем райпотребсоюза, как выяснилось позже, стал двоюродный брат Яздона-ака, Салим, он тоже тогда присутствовал на встрече в махалле Сары-Таш, организованной Халтаевым. Салим Хасанович и сам, конечно, был не промах, но без Яздона-ака ему вряд ли удалось бы поднять обычный средний райпотребсоюз на такую высоту. Половина дефицитных товаров, получаемых областью за прямые поставки партнерам за рубеж меда, арахиса, лекарственных трав, кураги, кишмиша, кожи, каракуля, костей и прекрасного белого вина «Ок мусалас», теперь попадала на склады Салима Хасановича.
Если бы хозяйственники имели реальную власть на уровне партийных работников, то не происходила бы утечка умов из народного хозяйства в партийный аппарат и Тилляходжаев наверняка оказался бы выдающимся предпринимателем, деньги он мог «ковать», что называется, на пустом месте.
Однажды он попросил Пулата Муминовича срочно построить склады для гражданской обороны, сказал, что сверху поступило экстренное задание. В целях обороны — значит, быстро, качественно и в срок, и такие помещения, оборудованные по последнему слову складской техники, возвели быстрее даже, чем Яздон-ака ресторан.
Через неделю после сдачи объектов Пулата Муминовича вызвали в обком по поводу ввода школ к новому учебному году. На совещании с грозным докладом выступил начальник пожарной службы города, среди прочего он заявил, что ставит обком в известность — с завтрашнего дня опломбирует помещения торговой базы области в Заркенте, как не обеспечивающие сохранность социалистической собственности. Сообщение свалилось как снег на голову, выдвигали всякие предложения, но ни одно не решало проблемы. Просили дать отсрочку на полгода, но пожарник твердо стоял на своем или говорил: только под личную ответственность первого секретаря обкома.
Тогда Коротышка и обратился с просьбой к Махмудову — передать временно торговой базе новые помещения гражданской обороны. Так самые современные богатые складские помещения были переданы тому, кого назвал Наполеон.
Но Махмудов и додуматься не мог, что это всего лишь ловкий ход, умело рассчитанный Яздоном-ака. Догадался он лишь тогда, когда стал получать секретные письма о предстоящих удорожаниях: хрусталя, мебели, ковров, паласов, серебряных изделий, золота, кожи, парфюмерии, спиртных напитков, одежды, обуви, трикотажа. Что ни год, дорожало то одно, то другое, иные товары сразу вдвое, втрое за один заход, а через год вновь попадали под повышение. Председатель Госкомцен страны так старался, что рвение его не осталось незамеченным и он получил звезду Героя Социалистического Труда.
Пулат Муминович знал, что на повышении цен, как на валютной бирже, можно сказочно разбогатеть, если, конечно, заранее знать и побольше попридержать товаров.
А знал он потому, что в начале шестидесятых годов, когда ни о каких предкризисных явлениях, о грядущем постоянном повышении цен, инфляции не могло быть и речи, — ибо, судя по газетам, страна семимильными шагами спешила догнать и перегнать Америку, и партия торжественно провозгласила, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, — произошло единственное, особо не замеченное населением, двойное увеличение стоимости коньяка.
Пулат Муминович, получив секретное письмо из области, вызвал тогда председателя райпотребсоюза и попросил опечатать склады с остатками коньяка. Хозяин торговли района удивленно развел руками и сказал:
— Помилуйте, какой коньяк? Мы его весь продали. Было у нас четыре вагона, отставали от плана, и весь выбросили в продажу. Жалко, себе пару ящиков на свадьбу не оставил, — сокрушался тот искренне, и тут же из кабинета вызвал главного бухгалтера.
Из бумаг явствовало, что как раз вчера перевели в банк огромную сумму за реализацию спиртных напитков. История на том и закончилась бы, если б ночью его не поднял звонок тестя, Ахрора Иноятовича. Он сказал, что располагает достоверными сведениями о том, что торговые дельцы каким-то образом пронюхали о предстоящем повышении цен, припрятали три десятка вагонов с коньяком на базе его райпотребсоюза, подальше от Заркента, и ждут не дождутся дня, чтобы сорвать огромный куш. Предупредил, что с утра к нему приедет комиссия с чрезвычайными полномочиями и чтобы он сам принял в ней участие. Факты подтвердились, и большая шайка торговых работников тогда оказалась на скамье подсудимых.
Конечно, по тем годам никто и помыслить не мог, чтобы железный Иноятов общался с торгашами, такое и врагам на ум бы не пришло. В чем бы высшие партийные власти ни обвиняли, но только не в воровстве и коррупции — это уже позже, при Леониде Ильиче, все расцвело махровым цветом.
А если уж хозяин области надумал нажить миллионы, тут ему и карты в руки, кто посмеет чинить препятствия. Обо всем этом он догадался задним числом, когда арестовали и самого Коротышку.
Только у начальника областного потребсоюза Ягофарова, шефа Салима Хасановича, взяли на дому одних денег и ценностей на пять миллионов рублей, не говоря о стоимости недвижимого имущества и собственного парка личных автомобилей. Если уж у подчиненных брали по пять миллионов, то у самого хлопкового Наполеона, в могиле его отца, откопали сто шестьдесят семь килограммов золота и ювелирных изделий, представляющих огромную антикварную ценность; прав, значит, оказался Халтаев, когда уверял, что хозяин берет нынче только золотом.
Собрать за пять-шесть лет десять пудов золота непросто, этим надо заниматься день и ночь, а ведь находил еще время руководить областью, по площади равной Франции. Не дремал и свояк Коротышки, полковник Нурматов, — его взяли в области первым, с поличным, при получении ежедневной дани. За пять лет он успел наносить домой взяток в портфелях и «дипломатах» свыше двух миллионов.
Читая судебную хронику, Пулат Муминович понял, почему склады базы ювелирторга оказались у него в районе и почему здесь открыли самый большой в области ювелирный магазин «Гранат», директором которого стал Махкам Юлдашев, третий человек, обедавший тогда с ними и внесший недрогнувшей рукой двадцать пять тысяч, чтобы Халтаев откупил у Наполеона район, на который позарился Раимбаев. И только тогда, опять же запоздало, он уяснил, почему четвертый из компании Яздона-ака, Сибгат Хакимович Сафиуллин, занял вроде никчемную должность — директора районного банка, где через год почти полностью сменился коллектив. В районе его так и прозвали — татарский банк, и еще потешались, что же это татары на сторублевые зарплаты польстились? Оказывается, действительно, смеется тот, кто смеется последним. Сегодня Пулат Муминович с горечью понимал, что Яздон-ака не всегда доставал из тайников свои миллионы, чтобы выкупить перед очередным повышением золото, хрусталь, ковры, мебель, кожу, водку — имея в банке хитроумного Сафиуллина, они играючи колпачили государство, не вкладывая в свои аферы ни рубля.
Теперь, когда прошло время, никакая комиссия не установит хищений, — да что вы, их просто не было, все кругом сойдется до копейки, на все найдутся правильные документы. Мозговой трест клана: Яздон-ака и Сафиуллин следов не оставляли, работали чисто, так чисто, что Пулат Муминович под боком у них ходил в дураках. Как, наверное, они измывались над ним, смеялись над его простотой.
После ареста Наполеона Халтаев и его дружки несколько приуныли, но заметного страха не испытывали, знали, что у них все шито-крыто, за руку не схватишь, поздно. Халтаев много раз по ночам, в форме, уезжал в Заркент, — видимо, помогал семье, родственникам Анвара Абидовича, а может, спасал уцелевшие от конфискации остатки; не так был прост Наполеон, чтобы отдать все сразу: ошеломил с ходу десятью пудами золота и отвел подозрение, а резервная доля, может, как раз у них в районе и хранится?
Из окружения Яздона-ака пропал лишь Сафиуллин. Через год после ряда крупных арестов в области он не спеша, без суеты оформил пенсию и отбыл в неизвестном направлении. Полномочия свои он сдавал по строгим нормам перестроечного времени, и тем не менее к работе банка не предъявили ни одного замечания, а проверяла комиссия из области. Наоборот, отметили высокопрофессиональный уровень, не характерный для районных масштабов. Не исключено, что, состоя в одной корпорации с Халтаевым, Сафиуллин теперь проживал где-нибудь в пригороде крупной столицы в скромном, но со вкусом отстроенном особняке, только под другой фамилией, очень он был предусмотрительный, дальновидный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28