Потом, после школьного чтения, я читала ему что-нибудь такое эдакое. Ну например, Конан Доила.
Читала и останавливалась посреди рассказа. Мол, устала. Что оставалось бедному ребенку? Оставалось читать самому. Иногда он не успевал дочитать чуть-чуть, я не отбирала книгу, позволяла дочитать. Потом гладила по голове, выдерживала пылкие объятия и тушила лампу.
– Вы тоже любите этот фильм? Яночка сказала, что вы обожаете этот фильм! – встретил меня на кухне радостным (как у Кирюшки) воплем Виктор.
– Не знаю, – осторожно ответила я. – Раньше мы любили фильмы и за то, что они долго пролежали на полке, и режиссер левее левого, в речах исходит. Это напоминает мне современную «раскрутку». Комму няки не знали, что делают, когда за бесплатно проворачивали и раскручивали такие фильмы. В итоге ведь все почти вышли…
– Вы какая-то... холодная, – сказал неожиданно Виктор. – А я-то уже кассету нашел. Яночка попросила, и я нашел.
– Спасибо огромное. Мне очень нужно посмотреть этот фильм.
…И вот началось. Ни минуты тишины. От обработанной Роем Кониффом самой лучшей классики до полной бредятины. Под музыку идет мажорное, но с осколком внутри, житие города.
А вот и выход героини…
Господи, где они нашли такой длинный забор, вдоль которого она идет, идет, идет. А нашли они его в «Красной пустыне» Антониони. И героиню, покрашенную под Монику Витти, они нашли там же. Бешеный рысий взгляд на зрителя из-под выкрашенной челки, те же отрывистые движения.
Сюжета, как такового, можно сказать, что и нет.
Живут, жрут шашлыки… Но зато героиня… Не женщина, а прокурор. Ее реплики значительны и отрывисты, но почему она такая агрессивная – непонятно. И почему в нее все влюблены. Ах да, это неважно, каков король, но если за ним приладить свиту…
В итоге, как я поняла (может, и неверно), героиня отказывает возлюбленному. Почему? Наверное, потому же, что в «Красной пустыне» дело тоже кончается неприходом героев на назначенное ими же свидание. Выключить бы эту долгоиграющую шарманку, спина болит, и спать, вернее, работать пора. У Яны на лице полное недоумение.
А Виктор дергает ее, трясет, уверяя, что это и есть кинематограф.
Я робко встаю. Пусть он меня выгонит, но смотреть этого я не стану. Это псевдеж чистой воды.
Отсутствие действия и масса пустопорожних споров-разговоров А ведь, пожалуй, Ирина изображает ту самую идейную шестидесятницу, борца за что-то, в чем она ни уха ни рыла не понимает. Удел таких дамочек – одиночество и пьянство. Она же может измениться. Она актриса, которая играет саму себя один к одному. Да и водочка подпортила ей характер, сделала злой и завистливой.
Ирка говорит о каких-то бесконечных пробах на главные роли, после которых ее поджидали искусствоведы в штатском. Вербовали, значит, а она, естественно, ни в какую.
Бесконечных проб, я думаю, не было. Кино жестоко, там все все знают друг о друге. Видимо, после съемки фильма режиссер видеть не мог эту «типичную шестидесятницу», намучился с ней, она ему надоела. Да и актеры не молчали, быстро разнесли по студии, что Ирина – актриса одной роли.
Наконец Виктор замечает, что я стою.
– Вам не нравится фильм?
– Я его уже видела, только забыла начало.
– И не хотите смотреть снова?
– Я и первый-то раз еле досидела до конца.
Но тогда было делом чести хвалить его, вот я и хвалила.
Виктор с ужасом смотрит на меня, потом переводит глаза на Яну.
– А ты, Яночка?
– Я вообще не понимаю, о чем тут речь.
– Ну как же так?
– Тут, наверное, какой-нибудь второй план, для посвященных. А мне только спать хочется.
В растерянности Виктор переводит взгляд с одной из нас на другую. Я просто слышу, как в голове его шевелятся шестеренки (а может, они правы? И действительно нет действия, и героиня очень злая, и сюжетом не пахнет).
Виктор тихо выключает видик.
– Да, – задумчиво говорит он, – все ужасно меняется. Прежде всего – мы сами. А потом уже наши приоритеты. Скорее всего девушки правы.
Фильм плохой. Но тогда! Тогда-а…
Кивнув, я ухожу, не желая слушать, что тогда.
Работать в эту ночь я не могу, читать тоже, беру книгу, а сама думаю о своем.
Яна… Как она расписала ситуацию. Но у них там все по-другому, они – пожизненные друзья.
Тот же Лешка до сих пор влюблен в Ирину. Разве он посмеет погрешить на нее? Да и Аля. Она убеждена, что Ирина – истинный друг.
Писем от Али пока больше не было, сама с ней связаться я не могла, но выполнить наземные задачи было мне под силу. Тем более с Яной.
И опять мне не было странно: отчего Яна так умна, почему так быстро размотала клубок тридцатилетних отношений, связывающий нескольких человек на «Часе». А ведь все данные были в моих руках.
Я очень невзлюбила Ирину после ее выходки со мной и молодым-красивым актером. Как она меня увлекла, как раскрутила! Она же меня до мании величия довела. Нет, не потому что тот паренек был шибко выше меня, он как раз был шибко ниже, но главное в любовных играх – самомнение. Я знала, что я нормальный человек, пишу на крепком среднем уровне, не лгу, зачастую добра, люблю учеников и радуюсь их успехам. А она меня на любовь раскрутила и наблюдала со стороны. Хорошо, что старуха Браунинг внушила мне, что, во-первых, никакой любви с моей стороны тоже не было, а уж если и была бы и мне ответил бы взаимностью этот самодовольный кабальеро, то это кончилось бы еще одним ребенком без отца. Потому переживала я недолго.
Но как Яна догадалась, что Ирина сбила с толку Шевченко, как оболванила весь курс и пустила тончайшую нить сплетни? Как она сыграла на Алином чувстве вины и совестливости?
Непонятная, необразованная, но такая умная девочка Яна. О какой чужой тайне она говорила? Не мое собачье дело. Я не из тех, кому следует доверять секреты. Я ведь пойду копать дальше, разбираться. А в компании новых русских, знать что-то о ком-то может быть смертельно.
Отловить Лару и Колю оказалось очень трудно.
Я долго звонила им, пока не вызвонила В гости пошла с тортом и колбасой.
– Сколько лет! – открыл мне дверь Коля.
– Небось по делу! – прокаркала циничная Лара.
– По делу, ребята. Но выпить и поесть принесла. У меня сейчас хорошая работа.
– Вот и кстати, – сказала Лара и повлекла меня на кухню.
Стол был накрыт в секунду с немыслимым изяществом, каким обладают творческие люди.
К моему великому счастью, Коля торопился и, почти на бегу заглотив еду и опрокинув рюмашку, тут же убежал.
– Надеюсь, не он тебе был нужен, – сказала умная Лара.
– Да, не он. Хотя... чем черт не шутит.
– Так ты все-таки насчет чего?
– Лар, я знаю, что у вас жила девочка из детдома. Такая белобрысая, курносая…
– Сколько лет она уже с нами не живет, но мы виделись! Она давно не белобрысая и не курносая.
– Как это так?
– Нос сделала.
– Кому?
– Тупица ты, Женька! Себе, кому же еще. Это нам не на что зубы сделать, а другие носы сочиняют.
– Вы общались с ней после того, как она ушла?
– Деньги-то ей платили до восемнадцати, но не ей, а нам. Вот за деньгами и приходила. Потом несколько раз контрамарки просила.
– Эти визиты… Они не были косвенным извинением?
– Чтобы Ксюша перед кем-то виноватой была?
Ты что? Нет, конечно. Даже в День прощения, попросив прощения, она тут же сказала, что ни в чем никогда не была виновата, – Тяжелый случай.
– А каким боком…
– Это имеет отношение не ко мне, а к Але Сорокиной. Просто они ушли в поход на яхте, и Аля нашла-таки книгу, которую двадцать лет назад потеряла в одном месте, куда ее завлекли обманом.
Ну, угрозы насилия, издевательства типа зубного бура, слова всякие, чтобы убиралась куда-то. Но завлекли они тем, что действительно когда-то было.
В Новгороде, на Празднике детской книги.
– Есть на яхте похожие люди?
– Нет. Кто отпадает по возрасту, кто по внешности, кто потому, что был в другом месте.
– И кто был в другом месте?
– Опер Леха, Алин дружок.
– Я его хорошо знаю. Чудесный парень, хоть и мент. Да, он не может иметь отношения к такому.
А ты, собственно, что ищешь?
– Понимаешь, Аля еще далеко, на Онеге. Но она попросила меня прикинуть к носу связи людей, которые на яхте. Может, не они сами участвовали в этом, а просто взяли книгу у знакомых? Хотя…
Аля ушла с мужем в лес, оставив книгу на месте, а когда вернулись, книга была подменена такой же, но без особых примет. Даже Егор, это муж, засомневался в Але. А потом эту книгу достал со дна Гаврила, зять Егора, он нырял за темными очками, уронил их.
– Значит, все гораздо хуже, чем просто знакомые. А кто там был на борту? Ну хоть один, кого я знаю?
– Леха и Ирина.
– Какая Ирина? Уж не та ли, что училась с нами на первом курсе?
– Она.
– Тогда зачем ты пришла ко мне с этой темой?
Давай лучше о жизни, выпьем, закусим.
– Лара, перестань изголяться! Я очень серьезно спрашиваю тебя, что ты думаешь об Асе.
– О Ксюхе я думаю плохо. Ее пороки растут вместе с ней, и это процесс необратимый. А что касается книги на борту… Ты что, сама не поняла?..
– Кое о чем догадываюсь, но, боюсь, я пристрастна. Когда тебе не нравится человек, ты валишь на него все грехи. А это есть нехорошо.
– Значит, ты знаешь все.
– Думаю, да. И все равно Ася меня интересует.
– Книгу могла принести Ирка, потому что она заказала Алино приключение. Ты хоть понимаешь, с чем была связана Ирка?
– Да. Мне намекнули, а я сложила два и два. Ну то есть все сошлось. Хата для явок у нее была, а поиздеваться над Алей она попросила своих друзей.
– Жаль, Аля не рассказала этого мне… Хотя мы тогда, наверное, работали в Новосибирске… Уж я бы…
– И все-таки расскажи мне об Асе.
– Я не могу особо ругать ее. Мы не имели права брать на воспитание ребенка, потому что не в силах воспитать даже кошку. И потом... ты, я знаю, не веришь в то, что зачастую вырастает то, что родилось. Конечно, если ты не Макаренко и кто там еще.
Иногда я думаю, что человек рождается с каким-то преступным или безумным геном родителей в крови.
Ты можешь двадцать лет прикармливать крокодила, но зазевайся – и он тебя съест.
– Неужели с девочкой было так плохо?
– С нами как с родителями было плохо. Мы верили в картбланш, на котором мы, якобы интеллигенты, напишем свое.
– А теперь подумай очень серьезно и скажи: ты догадывалась, или подозревала, или знала о романе Ксюши с Иркиным Ванькой?
– Что-о?!
– Что значит твое «что»? Ты возмущаешься, удивляешься или…
– Я удивляюсь, но не возмущаюсь. Я видела его несколько раз в школе, они с Ксюхой учились в одной школе. Я сразу узнала его – это был вылитый Никита. Это был прекрасный мальчик, и что довело его… Если у него был роман с Ксенькой и об этом узнала Ирина… Ужас, ужас. Ага-а, теперь я понимаю, откуда в театр приходили эти письма.
– Какие письма?
– Что мы берем себе Ксюшины деньги, а она ходит голая. Что мы... продаем ее своим знакомым актерам-извращенцам. Что мы не гладим постельное белье и у нас часто грязная плита, потому что убегает кофе… А бедный ребенок вынужден бежать от нас куда подальше.
– По-твоему, это писала Ася, то есть Ксюша?
– Нет, конечно. Письма-то стали появляться, когда она ушла от нас в свою комнату и жила на свои немаленькие деньги. А если где еще подрабатывала… Ведь мы могли обидеться и перестать получать эти деньги. Иди сама в РОНО и доказывай, что если ты работаешь и живешь в своем доме, то государство должно еще платить тебе много выше прожиточного минимума. Ты не думай, что мы взяли ее из-за денег, когда мы ее брали, платили всего 25 рублей, как матери-одиночке.
– Дура ты, Лара. Ничего я не думаю. Я думаю, что и ты: она ушла из дому, чтобы быть с Иваном.
– Думаешь.? Ну-ну… Вначале это был не Иван.
Он был старше ее на лет шесть-семь, качок, отморозок. Из другого города, без родителей. Коля пробовал ему что-то сказать, так он пообещал нас «замочить». Иногда она приходила за деньгами в театральном гриме (тон все-таки просвечивает), но и без грима я видела следы побоев. Потом, я так думаю, он сломал ей нос, но в жажде примириться заплатил безумные деньги за лицевую операцию. Потом он пропал. Думаю, убили, или сел. А потом стали появляться другие. Чуть лучше, много хуже и просто никакие. Как она могла обойти Ваньку, ведь он…
– Его мать – Ирина, – разозлилась я. – Вы все – вылитый Никита, вылитый Никита, а какого черта Никита, когда Иван жил с матерью и любил ее. Это только хороших родителей дети презирают, а вот крокодилов – любят. И любить в ответ на любовь крокодилы не умеют.
– Женька, ты стала такая циничная…
– Но что поделать, если правда порой цинична? Недаром говорится «голая правда». Тогда не было слова цинизм. Грязные дела, необоснованные самоубийства – это требует полной голой правды, Ларка.
– Да брось ты, я так ляпнула. Бедная девочка, бедный мальчик. Как мне их жалко…
– И… Ксюшу?
– А зачем я ее взяла, учила всему, начиная с букв и таблицы умножения и кончая нормами поведения? Но мы так часто уезжали на гастроли, запихивая ее в пионерлагеря. Лишь два лета, и то не целиком, были вместе.
– А если бы она сейчас пришла к тебе?
– Сейчас – не придет. Хвасталась тут при встрече, что ее муж – главный галерейщик Питера и денег у него куры не клюют. По ее одежде это было хорошо видно. Так что… Человек ищет, где лучше…
– А «лучше» для нее – только деньги?
– Ну наверное, не только.
– Очень прошу, Лара, ответь на последний вопрос. Ты, наверное, помнишь жуткую историю с Шевченко, за которую якобы был весь курс, иначе они изгонят Алю как людоедку Тогда было какое-то голосование Ирка говорила, что против этого бреда были только двое: она и Никита.
– Против этою бреда было пятеро Мы с Колей, Вишневский, Арапова и Никита. Все, кроме Никиты, учились на нашем актерско-режиссерском курсе на режиссеров Никакая Ирина в нашу компанию не входила. Просто режиссеры у нас были взрослые, а мелкую актерскую сволочь можно подбить на все.
– Значит, и это…
– Наглое вранье.
Мы попрощались более приветливо и дружески, чем встретились.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Неприятности начались уже в понедельник и совсем не с той стороны, откуда я их ожидала Я поехала в школу за Кирюшей и была встречена его классной руководительницей с распростертыми объятиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31