С., в отсутствие опознающих, было предложено выбрать себе место среди других предъявленных лиц по собственному желанию. Пуришкевич Г. С. изъявил желание сесть крайним справа. Лицам, участвующим в предъявлении для опознания, разъяснено их право делать замечания, подлежащие занесению в протокол. Понятым Бадюк Е. Е. и Синявскому В. В. разъяснена предусмотренная ст. 135 УПК РФ их обязанность удостоверить факт, содержание и результаты предъявления для опознания.Бадюк Е. Е. Синявский В. В.Затем в кабинет следователя понятыми Бадюк Е. Е. и Синявским В. В. был вызван свидетель Пронькин В. С., которому было предложено осмотреть всех предъявленных ему лиц и сказать, нет ли среди них человека, которого он видел 22 октября 1997 г. в электричке вместе с убитой Сорокиной М. А. После внимательного осмотра всех предъявленных для опознания лиц свидетель Пронькин В. С. заявил: «Сидящего крайним справа мужчину я видел 22 октября в вагоне электрички выходящим вместе с молодой женщиной в тамбур. Твердо опознаю его по лицу и цвету волос, а также по тем приметам, о которых я уже давал показания. У него в руках был большой черный портфель. Вместе с молодой женщиной он прошел мимо меня и вышел в тамбур. Больше после этого я его не видел и не встречал».Опознанный назвался Пуришкевичем Глебом Сергеевичем и от комментариев отказался. Все предъявленные для опознания лица сфотографированы в том порядке, в котором они сидели. Снимков сделано два: в полный рост и сидящими на стульях.Снимки прилагаются к настоящему протоколу.Протокол прочитан вслух следователем для всех присутствующих, которым разъяснено, что в соответствии с ч. 3 ст. 141 УПК РФ каждый из них вправе сделать замечания, подлежащие занесению в протокол. Заявлений и замечаний от лиц, участвующих в опознании, не поступило. Все подтвердили правильность записей в протоколе.Опознающий Пронькин В. С. Опознаваемые Зудин А. А. Камердинеров В.Г. Понятые Бадюк Е. Е. Синявский В. В. Следователь капитан юстиции Березин М. И."Осаф Александрович снял очки. Скверно. Все очень скверно. Точно так же безошибочно опознали Глеба и остальные свидетели. Никаких сомнений не оставалось. Четыре свидетеля независимо друг от друга указали на Глеба Пуришкевича как на человека, который вместе с Мариной Сорокиной выходил в тамбур в тот страшный вечер 22 октября. «Он», – обреченно подумал Осаф Александрович. Это не укладывалось в голове и все же было правдой. Конечно, можно было предположить невозможное – что на всех четверых одновременно напало ослепление… Что произошла какая-то чудовищная ошибка…«Да что там… Все и так ясно. – Старый криминалист тяжело вздохнул. За свою долгую жизнь он привык смотреть правде в глаза. – Это был Глеб».Дубинин машинально протер очки, надел их и снова снял.«Господи, что же я скажу Соне!» 6 ноября, четверг Это было похоже на смерть. Вернее, на ад, потому что смерть Глеб принял бы с благодарностью, это было бы избавление от мук.Временами ему казалось, что все это происходит не с ним, потому что этого просто не может быть. Здесь, сейчас… Однако это была явь. Всякий раз он думал, что дошел до предела, что ничего хуже люди еще не выдумали. Но, спускаясь вниз по кругам милицейского ада, он убеждался – то, что раньше казалось пределом, было лишь бледной тенью настоящих мучений.После опознания стесняться перестали – теперь можно было не заботиться о сохранении внешнего вида. Следующей ночью, когда Глеба втолкнули в подвал, Гусаков встретил его улыбкой:– Ну что, сука? Будешь колоться? Глеб угрюмо молчал, уставившись перед собой в пол.– Отвечать, когда с тобой разговаривают!Молчание.– Скотина! Сучье отродье! Следует удар в переносицу.– Игорек, дай-ка сюда молоток, посмотрим, как ему это понравится.Его ладонь схватили и распластали на столе. Удар по суставу среднего пальца. Боль такая, что искры действительно сыплются из глаз почти физически.Еще удар. Еще.– Садани ему как следует, Игорек!И вдруг все кончилось. Сержант слишком усердно исполнил приказ старшего по званию. Боль превысила порог чувствительности. Рецепторы зашкалили. Глеб потерял сознание.Будь на месте Игорька сам Гусаков, Пуришкевич вряд ли получил бы такую передышку. Опытный дознаватель, Валентин Николаевич умел точно рассчитать силу, как он его называл, «воздействия», так чтобы подозреваемый находился близко от болевого порога, но не переходил его. Очнулся Глеб уже на нарах. В маленькое зарешеченное окошко под потолком бил свет. Наступил новый день.
Осаф Александрович встал с больной головой. Уснуть так и не удалось. Всю ночь Дубинин ворочался с боку на бок, а под утро вышел на кухню и закурил, нарушив обещание, которое дал жене. Да и кто на его месте мог бы спать спокойно. Это казалось невозможным, это просто не укладывалось в голове. Глеб, которого он помнил малышом в голубых ползунках, толстым бутузом, сосредоточенно делающим первые шаги, вырос преступником, убийцей. Но надо смотреть правде в глаза. В этом нет ничего невозможного. Все маньяки-убийцы являются кому-то детьми, братьями, мужьями. В данном случае Осафу Александровичу не повезло – садист оказался сыном его подруги. Что ж, могло случиться и кое-что похуже, если бы маньяком оказался его собственный сын или брат. Конечно, каждый из нас чистосердечно уверен, что с его-то родными этого не может быть. Однако раз случается с другими, значит, может случиться и со мной.«Господи, как я об этом скажу Соне?» – мучился Дубинин. Вряд ли можно придумать более неприятную обязанность, чем необходимость сообщить матери о том, что ее сын – насильник и маньяк-убийца. Особенно если эта мать – твоя подруга детства.Осаф Александрович был не из тех, кто уходит от ответственности.Единственное, что сейчас он мог сделать для Сони и Глеба, – это взять все на контроль. Разобраться и еще раз разобраться. Но если все-таки окажется, что виноват Глеб, Дубинин пальцем о палец не ударит не только для того, чтобы он избежал наказания, но даже для того, чтобы это. наказание смягчить.Четыре свидетеля независимо друг от друга опознали его… Никаких нарушений в протоколе не было… И все-таки… Неужели нет никакой зацепки, пусть хоть самой незначительной…Пожалуй, такая зацепка была. Во всем этом деле имелось обстоятельство, которое смущало опытного криминалиста. Почему внезапно сменили следователя? А потому, взвесив все «за» и «против», Дубинин, прежде чем принимать окончательное решение, решил лично переговорить со старшим следователем Самариным.
Прием «злой следователь – добрый следователь» стар как мир. Возможно, его использовали еще неандертальцы, когда хотели выудить у взятого в плен врага, где тот прячет запасы съедобных кореньев. Психологически он необычайно прост.Тот, кто держится до последнего перед «злым», расслабляется, когда с ним вдруг начинают говорить по-человечески.– Ну что, Глеб Сергеевич, – такими словами третил Пуришкевича следователь Березин, – как творится, будем признаваться или отпираться? Ну что вы в самом деле… Вы прекрасно знаете, что чистосердечное признание суд всегда учитывает…– Скажите, – спросил Глеб, – будь вы на моем месте, вы бы признались? Ведь я не убивал…– Ну вот, опять бы за свое, Глеб Сергеич… – Березин помолчал. – Ведь вы же интеллигентный, умный человек, кандидат наук… Кстати, какая у вас тема диссертации?– Система образов в романе Никоса Казанзакиса, «Последнее искушение Христа».Березин присвистнул.– Вот даже так… Это по нему тот самый скандальный фильм сняли? Я, кстати, его не видел.– Да ничего в нем такого нет, – пожал плечами Глеб. – Истерия какая-то. И за границей то же самое. В Риме фанатики вообще сожгли самый крупный кинотеатр города только из-за того, что там собирались показывать «Последнее искушение».– Да, вы образованный человек, – вздохнул Березин, – вам можно только позавидовать. Греческим владеете? А еще какими?– Английским, французским… Немецким плохо.– Вот видите, Глеб Сергеевич, вы же умный человек. Прекрасно понимаете, что факты против вас. Свидетели вас опознали – все как один. Приметы ваши сходятся, даже портфель и тот они уверенно опознают как принадлежащий вам. С убитой вы могли быть знакомы. Ну что вам еще?Глеб молчал. Но не потому, что взвешивал все «за» и «против» чистосердечного признания. В глазах появились черные точки, которые прыгали вокруг, мешая смотреть. Если вчера Глеб видел окружающий мир пусть не четко и расплывчато, то сейчас черные точки, множась, грозили окончательно заслонить его. Глеб очень хорошо понимал, что это значит – он слеп.– Ну что вы молчите? – повторил следователь. – Давайте вместе подумаем, как вам быть.«Еще несколько дней, и я ослепну, – думал Глеб, – и тогда уже все равно: убивал – не убивал…»– Поймите, стоит вам признаться, и вас переведут в тюрьму ФСБ. Условия там почти санаторные, – говорил Березин, – даже телевизоры в камерax…«Телевизор… Какой прок от него, если можешь только ощупывать его руками». Такое уже было. Несколько лет назад, когда Глеб сдавал экзамены кандидатского минимума. После этого он лежал в больнице и ему делали уколы в троичный нерв.– Я бы на вашем месте признался, – задушевно говорил следователь, – а ваша нынешняя позиция – это просто неумное упрямство, извините за выражение.«А может быть, действительно… Тюрьма ФСБ… И бить больше не будут… А потом простая и легкая смерть от пули…»– Ну давайте, Глеб Сергеевич, вот видите, я уже от вашего имени составил заявление. Вам остается только подписать. Вот ручка. Ну?«И я навсегда останусь маньяком-убийцей. Навсегда. Что такое смерть по сравнению с вечностью?»– Я не убивал, – тихо сказал Глеб.– Я составил список украденного. – В дверях появилась фигура в пальто бутылочного цвета.– Присаживайтесь, Николай Георгиевич, – пригласил Самарин.Кол внимательно вглядывался в лицо следователя, стараясь понять, о чем тот сейчас думает. И как всегда, не угадал.– Приостанавливаем мы ваше дело, гражданин Шакутин, – огорошил его Самарин. – Вернее, дело будет переквалифицировано. Теперь Константинов обвиняется не в краже, а в попытке использовать найденные документы. А это уже совсем другая статья.– Год условно? – не поверил своим ушам Кол.– В лучшем случае. А так – штраф в размере минимальной месячной оплаты труда. На сегодняшний день это восемьдесят три тысячи четыреста тридцать рублей. Это, опять же, если суд вообще признает его виновным. Что совершенно неочевидно.– Но как это может быть?! – вскричал Кол. – Бред какой-то!– Видите ли, существует презумпция невиновности. По нашим законам, если вина не доказана, человек не может считаться виновным. А доказать вину Константинова невозможно. Тем более в хищении кейса с ювелирными изделиями.Проводник его с уверенностью опознать не смог. Сам по себе билет вообще ничего не доказывает: там нет ни серии, ни номера паспорта. Фамилия только, и к тому же довольно распространенная. Зато родители Константинова, равно как и друзья, твердо стоят на том, что двадцать первое, двадцать второе и двадцатое третье он провел на даче.– Алиби?– Два свидетеля. Алиби, – кивнул Самарин.– Но бутылка! Отпечатки!– Вот показания экспертизы. – Самарин вынул из папки несколько скрепленных бумажек, одну из которых Кол узнал – это были его собственные «пальчики». – На бутылке обнаружены три четких отпечатка. Все три не принадлежат ни вам, ни ему.– Кому же они принадлежат? – недоуменно спросил Кол. – Может быть, проводнику?– Неустановленным лицам, – холодно ответа следователь.– Но как это может быть?!– Не знаю. Но дело обстоит именно так. Теперь картина вам ясна?Шакутин соображал быстро. Картина вмиг действительно стала ясной. Против Васи Константинова не оставалось ничего. Он не был в Москве, а значит, не мог возвращаться оттуда в одном вагоне с Колом. фамилия на билете ничего не значила, а отпечатков на бутылке не оказалось. Доказательств того, что обокрал его именно Константинов, не было. Напротив, у Василия было алиби. Дело разваливалось, как карточный домик.– И что же теперь? – спросил Шакутин у следователя.Тот развел руками:– То, что я вам сказал: штраф в размере минимальной месячной оплаты труда.– Какая чушь!– Я буду держать вас в курсе. – Самарин поднялся, давая понять, что разговор закончен. – Послушайте, вас что больше интересует: посадить Константинова за решетку или найти пропавший кейс?– По правде говоря… – Кол было замешкался, но потом ответил:– Да, конечно, кейс. Бог с ним, с Васей. Он свое все равно получит рано или поздно.– Вы так уверены в торжестве высшей справедливости? – усмехнулся Дмитрий.– А вы нет? Вы же следователь. Вы осуществляете эту самую справедливость.Как говорится, «карающий меч правосудия»?Дмитрий только махнул рукой. Это выражение касается суда, а не следствия.Но не место и не время обсуждать сейчас эти материи. Тем более с потерпевшим.Потому что у каждой профессии есть своя корпоративная этика. Ни один врач не называет другого коновалом, машинист защищает честь любого Другого машиниста, и даже сборщики бутылок, хоть и живут в условиях жестокой конкуренции, не станут поносить свою профессию как таковую. Как говорит народная мудрость, «не выноси сор из избы». Тем более когда эта изба – правоохранительные органы государства.Не дело критиковать их перед посторонними. А потому Самарин промолчал и только кивнул на «До свидания».Когда дверь за потерпевшим закрылась, Дмитрий вернулся за стол и тупо уставился в экран компьютера, где по-прежнему висел протокол перекрестного допроса. «Какая чушь! Какой чудовищный маразм все эти бумажки! Имитация кипучей деятельности!» Взгляд Самарина упал на материалы экспертизы. Этот идиот еще спрашивает, что все это значит! Как будто это и так не ясно как день!Подделанная экспертиза – все проще пареной репы. Бедняга, кажется, столкнулся с этим в первый раз. Хорошо, если в последний.К сожалению, Дмитрий не мог сказать того же самого о себе.И сейчас его мучил не абстрактный факт ложной экспертизы, а куда более практический вопрос: кто это сделал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51