По пятому каналу заканчивались новости. Зрителей было немного – большинство больничных обитателей ими не интересовались.– В заключение прослушайте объявление по просьбе органов внутренних дел, – заговорила дикторша казенным языком. – «Вниманию пассажиров электропоезда Гдов-Санкт-Петербург, прибывшего в Петербург двадцать второго октября в двадцать три тридцать семь! Всех, кто следовал по перегону семьдесят третий километр – Школьная в двух хвостовых вагонах, убедительно просим позвонить по телефону…» – Внизу появилась бегущая строка, повторявшая номер телефона.– У нас как раз дача в Школьной, – сказала, обращаясь к соседке, Софья Николаевна. – Сын только что привез оттуда яблоки. Сказал, вроде все спокойно.Неужели опять грабят дачи?– Не говорите, – отозвалась пожилая женщина из соседней палаты. – Мы тоже в Орехове так страдали от этих грабежей. Главное, не столько возьмут, сколько напакостят.Новости кончились, начался какой-то боевик. Такие фильмы Софья Николаевна не смотрела принципиально, а потому пошла на сестринский пост позвонить: по ее расчетам, Глеб уже добрался до дома.– Глеб? – сказала она, услышав на другом конце провода голос сына. – Как ты доехал? Все в порядке? Нет, мне стало немного лучше. Но врач сказал, категорически нельзя волноваться. Да, я только что смотрела новости. Ты какого числа ездил к нам в Школьную? В среду? Это двадцать второе. По телевизору просили позвонить всех, кто ехал на гдовской электричке. Я считаю, ты тоже должен позвонить.– Мама, – раздался на том конце провода глуховатый голос Глеба, – завтра я собирался в «Публичку». И телефона я не знаю, куда звонить.– А ты позвони в милицию, – настаивала мать. – Тебе сообщат.– Нет уж, это слишком сложно, – наотрез отказался Глеб.Мать вздохнула. Она хорошо знала, что ее мягкий и спокойный сын подчиняется только до определенных пределов. Но если он чего-то решительно не хочет делать, заставить его невозможно. В глубине его покладистой души находился кремень.– Ну как хочешь… Хотя я предпочла бы, чтобы твоя жизненная позиция была более активной. Ну ладно, ладно. До свидания, жду тебя во вторник.Она вернулась к телевизору. Зрителей заметно прибавилось – по первой программе началась «Любовь с первого взгляда»…– А в прошлое воскресенье одна пара выиграла «романтическое путешествие» на Канары. Он такой симпатичный, а она крокодил крокодилом, – громогласно рассказывала женщина-прапорщик.Убедившись, что большинство собирается смотреть эту никчемную передачу, Софья Николаевна удалилась к себе. По крайней мере, теперь можно спокойно дочитать газету.«Да, – думала она, размышляя о Глебе, – все-таки у человека должна быть активная жизненная позиция. До чего мы дойдем, если каждый будет думать только о своем благе». Она вздохнула и снова взялась за газету. 27 октября, понедельник Проверять производственные связи Марины Сорокиной Самарин послал Никиту Панкова. Много от этого похода он не ожидал, но надо было с чего-то начинать.Основной задачей сейчас было составление фоторобота.Не все пассажиры электрички Гдов – Санкт-Петербург оказались настолько лишенными «активной жизненной позиции», как Глеб Пуришкевич. Кое-кто отозвался, в основном пенсионеры, ровесники Софьи Николаевны и те, кто постарше. Люди старого закала. Всех их пригласили в прокуратуру.Сначала на экране показали портрет убитой Марины Сорокиной. Большинство пассажиров на вопрос, видели ли они в электричке эту женщину, ответили отрицательно и были отпущены восвояси. Оставшиеся семь человек отвечали с разной степенью уверенности, что как будто припоминают ее. При этом четверо ехали в последнем вагоне, еще двое в предпоследнем, а седьмой свидетель, сорокатрехлетний Сидорчук, вообще не помнил, в каком вагоне ехал.– В каком вагоне ехали – не помните, но уверены, что видели эту женщину? – с сомнением спросил Дмитрий.– Уверен, – кивнул Сидорчук. – Она еще глазами так – зырк в мою сторону.Самарин с сомнением окинул взглядом тучную фигуру говорившего. Как-то не верилось, что этот мужчина мог стать объектом интереса для молодой женщины – полный, неглаженый, с обветренным красным лицом. Хотя, с другой стороны, сердце женщины – загадка. Он, например, так никогда и не смог понять, почему Штопка выбрала себе в мужья Николу – высокого, худого, как глиста, художника-абстракциониста, живопись которого Самарин в глубине души считал мазней, но старался убедить себя в том, что просто ничего в этом не понимает.– Савицкая, – услышал он тихий дребезжащий голос.Дмитрий очнулся. «Нашел время для воспоминаний». Он посмотрел на очередную свидетельницу. «На вид восемьдесят лет, – мрачно констатировал он. – Может быть, сразу отправить домой, с этого-то божьего одуванчика все равно никакого толку. Хорошо, что помнит, как ее зовут, и на том спасибо». Но обижать женщину, пусть даже старую, Самарин органически был не способен. Пусть посидит старушка со всеми, все ей развлечение.– Год рождения? – спросил он.– Одна тысяча девятьсот семнадцатый, – с гордостью ответила Савицкая. – Я ровесница Октября!– Ну что ж, можно только позавидовать, – тактично ответил Дмитрий и обратился к следующему свидетелю:– Фамилия, имя, отчество, год рождения, домашний адрес.Семь человек, из них одна дряхлая старушка, один – ехавший явно с залитым глазом, итого реально – пять. Не мало, но и не много. Как раз самое отвратительное число: максимальный разнобой. Самарин, как и любой следователь, знал, что показания свидетелей никогда не совпадают. В его практике не было случая, чтобы они сошлись в одном мнении, когда дело касалось марки машины, цвета одежды и тому подобных вещей. И что характерно, каждый твердо стоит на своем и даже не допускает мысли о том, что ошибаться может именно он, а не другой. Что это, «зрительный идиотизм»?– Я ее отлично помню! – заявила дама в вязаном берете, с громовым голосом и черными усиками на верхней губе. – Отчетливо! Она прямо стоит у Меня перед глазами. Ну вот как вы сейчас. Она была такая милая, такая тонкая! И глаза как у испуганной газели!– Газель – это грузовик, – проворчал мужик, успевший до прихода холодов переодеться в пыжиковую шапку, которую теперь аккуратно держал на коленях.– Не отвлекайтесь, – попросил Самарин тем железным голосом, который специально вырабатывал для таких случаев. – Попрошу быть собраннее. Итак, вы видели эту девушку. Во что она была одета?– А черт их, баб, разберет! – проворчал обладатель пыжиковой шапки. – Чего-то такое было. Куртка, что ли… Я в этих тряпках не разбираюсь.– На ней было что-то такое… светлое, – ответила усатая дама в берете.– А по-моему, у нее было пальтишко драповое, – голосом умирающего лебедя сказала дама в шляпке, то и дело подносившая к глазам носовой платок, что, видимо, говорило о ее тонкой душевной организации.– Драповое? – переспросил Самарин.– Да чушь собачья! – выкрикнул мужчина в пыжиковой шапке. – Какой идиот в такую дождину драповое наденет!– Вы сами ничего не помните, так и помолчите, – обиженно ответил «умирающий лебедь».– А мы с мужем считаем, что на ней были темная куртка и брюки, – сказала женщина, сидевшая рядом с мужчиной.«Пронькины», – вспомнил их фамилию Дмитрий.– Так считаете вы или ваш муж? – уточнил он.– У нас с мужем общее мнение, – поджав губы, ответила мадам Пронькина, на что ее муж согласно кивнул.«Значит, свидетелей не пять, а четыре, – понял Самарин. – Господи, ну и паноптикум», – с тоской подумал он, разглядывая собравшихся. У него имелось описание того, в чем именно Марина Сорокина вышла из дома. И пока ни один из свидетелей не дал точного ответа. «Вот и верь тому, что они покажут».– На ней были брюки, черная шапочка и серая водоотталкивающая курточка, – раздался дребезжащий голос. («Божий одуванчик», свидетельница Савицкая.) – Я точно запомнила, потому что у моей племянницы такая же. А в руках сумка, кожаная.– Нет, у нее был портфель. Черный, – заспорила Пронькина.– Дурость какая! – заметил критикан в пыжиковой шапке. – Женщины с портфелями не ходят.– А по-моему, у нее ничего не было, – сказал Сидорчук. – Зачем красивой женщине сумка?– Так, хорошо. – Теперь Дмитрий смотрел на старушку с интересом. – С девушкой был мужчина. Вы все подтвердили, что видели его. Возможно, это убийца.Наша задача сейчас составить его фоторобот.Мнения, как всегда, отличались разнообразием. Даже относительно цвета волос свидетели никак не могли прийти к общему знаменателю. Пронькины стояли на том, что мужчина был брюнетом, а дама с голосом умирающего лебедя крепко держалась за то, что это был светлый шатен, ближе к блондину.– А по-моему, обычные светло-русые волосы, – сказала старушка Савицкая.Кое-что выяснить все же удалось. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, в очках. Очки, конечно, весьма затрудняли дело, потому что они могут значительно изменить внешность, если убийца в реальной жизни их не носил. В общем, фоторобот вышел слепой – никаких характерных примет: нос прямой, лицо худощавое, уши обычные. Больше всего запомнились большие очки и шапка.– Мне кажется, – заметила Савицкая, – очки были с затемненными стеклами. – Она улыбнулась тонкими губами. – Знаете, что говорил в таких случаях Шерлок Холмс?– И что же он говорил? – поинтересовался Дмитрий.– Что если что-то слишком бросается в глаза, борода например, значит, она наклеена. Вот и очки были маскировкой.«Ну бабка – молоток!» – внутренне улыбнулся Самарин.Когда фоторобот был готов, на экране возникло среднестатистическое русское лицо. Не кавказец, не цыган – обычный человек без примет.– Ну что, похож? – спросил Дмитрий у свидетелей.– А шут его разберет, – недовольно буркнул обладатель пыжиковой шапки. – На каждого второго похож.– А по-моему, в этом лице скрыто что-то порочное, – сказал «умирающий лебедь».– Да и не скрыто! – возмутилась усатая дама. – Сразу видно – бандит.– Это он, – от лица себя и мужа констатировала Пронькина.– А вы что скажете? – обратился Дмитрий к Савицкой.– Не знаю, – та покачала головой, – что-то есть… Но в целом и он, и не он.– Понятно, – сказал Самарин и включил свет. – Большое спасибо, все свободны.Свидетели встали с мест и двинулись к выходу.– Да, Анна Васильевна, – сказал Дмитрий, провожая пожилую женщину до дверей, – вам бы в уголовном розыске работать, с вашей фотографической памятью.– Практика, – пожала плечами Анна Васильевна, – всю жизнь проработала в первом отделе. Память – это у меня профессиональное. – Она помолчала, а затем добавила, гордо подняв голову:– Сорок два года в органах – и горжусь этим!
В понедельник с утра Кол уселся у телефона и стал ждать. Звонков не было – его не вызывали ни в вокзальное отделение, ни в транспортную прокуратуру, ни в портовую милицию. Пришлось действовать самостоятельно. Опять проявлять личную инициативу.«Понимаешь, – убеждала его по телефону Катя, – тебе это нужно – ты и действуй».А потому, проведя полдня в томительном ожидании, Кол отправился на Ладожский вокзал. Там, однако, ему ничем помочь не могли – его дело вел следователь Березин, а он находился в прокуратуре. Кол направил свои стопы туда. На этот раз удача ему улыбнулась – Березин оказался на месте. Более того, он сразу же вспомнил, кто такой потерпевший Шакутин.– Как жизнь? Как вам наш город? Правда, не очень-то подходящий сезон вы выбрали. Но можно пойти в Эрмитаж…– Пришли ли данные экспертизы? – вместо ответа поинтересовался Кол.– Пока нет, – ответил Березин. – Хотя надо проверить… Посидите тут.Он встал и вышел в коридор. Кол остался за столом, размышляя о том, какие слова он бросит в лицо Васе Константинову, когда его наконец поймают.В том, что это произойдет, он не сомневался ни секунды.Березин отсутствовал очень долго. Наконец он появился и, сурово глядя на потерпевшего, сказал:– Данные экспертизы получены, но пока в интересах следствия я не могу вас ознакомить с ними.– А когда будет перекрестный допрос? – спросил наивный Шакутин.– На следствие дается два месяца, – ответил следователь. – Я думаю, в вашем случае мы уложимся в этот срок. В противном случае его можно продлить.– Два месяца?! – не поверил своим ушам Кол. – Но ведь все и так ясно.Преступник скоро будет найден, улики собраны, осталось провести у него обыск…Березин отмахнулся от Кола, как от назойливой мухи.– Следователь пока я, – ответил он.– Я понимаю, – смиренно сказал Кол, – но… Видите ли, я сижу в чужом городе, а в Москве меня ждут дела… Жена. Если еще полтора месяца…– Никто вас не держит, – пожал плечами Березин. – Вы можете возвращаться в Москву. Когда вы нам понадобитесь, мы вас вызовем. К тому же показания вы можете давать и в Москве, в тамошней транспортной прокуратуре. Оттуда их перешлют сюда. Так что никаких проблем. Вам совершенно необязательно сидеть здесь из-за Константинова.Колу не надо было звонить Кате, чтобы понять: если он уедет, дело остановится. Василий останется безнаказанным, а рубинов в золоте он не увидит как своих ушей.После обеда в прокуратуру вернулся Никита Панков. За полдня успел немало – был у Сорокиной на работе, навестил ее родителей. Самарин был особенно рад тому, что Никита избавил его от встречи с Диканскими. Видеть родителей Марины после сцены во время опознания ему было тяжело.Выяснилось, что Марина работала в музее Юсуповского дворца на Мойке. Была обычным научным сотрудником. Писала диссертацию по редкой теме «Русские хрустальные печатки XVIII-XIX веков». Получала заработную плату четыреста пятьдесят тысяч в месяц. При этом всегда была хорошо и со вкусом одета, пользовалась дорогой косметикой, духами. Сотрудники считали, что ее обеспечивают муж и родители.Если на нее обращали внимание мужчины (что случалось), мягко, но твердо давала понять, что шансов у них нет. От нее, разумеется, отставали – кому хочется тратить месяцы и годы на осаду, когда вокруг полно желающих сдаться без боя.– Что-нибудь еще?– Ну стихи писала. По случаю, в стенгазету. В каком-то сборнике даже ее стихотворение напечатали. Вот, кажется, и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51