«Дорогая редакция, после последнего ремонта оклейки комнаты обоями концы их со временем стали пузыриться и закатываться внутрь, что создает обиталище для тараканов, с которыми мы уже устали бороться. Мы использовали обойный клей, подмазали концы, расправили и снова приклеили. Но они опять начали вздуваться и закручиваться. Что вы нам посоветуете? С большим уважением Татьяна и Алексей Денисовы, Москва, Матвеевская, 18».Константин с отвращением отшвырнул конверт и принялся за поэтическую страничку. Следовало создать строки, сопутствующие рекламе гигиенической губной помады как профилактики герпеса.Он начал работу еще до всех ужасных событий.И теперь перечитывал написанное:Любит – не любит, Какая досада!Ромашку не хочется рвать.А может быть, просто губная помада Поможет мне правду узнать?Слизну на губах – значит, любит.Сотру со щеки – значит, нет.Пусть кто-то меня и осудит за этот эксперимент.Рифма «нет-эксперимент» не нравилась, но Костя был сейчас не в том состоянии, чтобы придумать что-то лучшее.Оставалась последняя строфа. Здесь надо было наконец объяснить, что помада-то гигиеническая.Любит – не любит, Пустая бравада!Не стоит ромашку пытать, А лучше пойти в магазин за помадой…Костя мрачно взглянул в зеркало на свою опухшую, небритую физиономию и добавил:И бритвой щетину сбривать!( Стихи Р.Б.Зуева.) Написалось само собой.В этот момент открылась дверь и вошел следователь Самарин.Дмитрий уже видел Константина Сорокина. Он по-прежнему казался каким-то растрепанным. Видимо, еще не пришел в себя после опознания. Но теперь Самарин смотрел на него с иной точки зрения. Сорокин совершенно не походил на донжуана, записного сердцееда, изменяющего жене направо и налево. Надо полагать, это была первая измена за шесть лет совместной жизни. Но первая – она и самая тяжелая.– Ну что ж, Константин Григорьевич, расскажите, что и как происходило в вашей семье до… гибели Марины Александровны.Костя провел рукой по волосам, помолчал, а потом заговорил быстро и бессвязно:– Я сам не понимаю, как это произошло. Я ведь ее любил, люблю. И она это прекрасно знала. Я никогда, да что там говорить, разве можно обманывать такую женщину… Это какое-то умопомрачение. Джин-тоник этот, отрава настоящая! Где это видано, чтобы полтора литра спиртного стоили пятнадцать тысяч. Химия, сплошная химия! Был мой день рождения, ну и мы тут в конторе нашей, естественно… Ну у нас принято… Сели еще в обеденный перерыв… Этот джин-тоник московский, водка, вино какое-то, кажется «Кодру».– Хорошая смесь, – сухо заметил Самарин.– Гремучая, – кивнул Костя. – Надарили мне чего-то… А Лариса, секретарша нашего главного, вызвалась поехать вместе со мной – ну ради такого дня он редакционную машину разрешил взять. А Лариса говорит, у меня еще сюрприз.Приехали мы, значит, а сюрприз этот оказалось какое-то белье. Понимаете, трусы, причем мужские, но просвечивающие, в общем сексуальные. И говорит, давай примерим, как они тебе – по размеру или нет. Бутылка еще откуда-то взялась. А Лариса, она, знаете, такая… без комплексов в этом плане. Ну как-то вот так и получилось. Она меня раздела, вроде одетая была, а смотрю – она и сама уже только в белье, тоже таком… просвечивающем. Ну и… – Костя обхватил голову руками. – А тут открывается дверь и входит Марина. Она, оказывается, отпросилась. Из-за моего дня рождения. В общем, все вышло ужасно, просто ужасно… И главное, Лариса. Вот еще что. Это Марину особенно задело… Она же знала ее – еще по школе.– Вместе учились?– Нет, что вы! – Костя покачал головой. – Марина после окончания института работала в школе, это она потом ушла оттуда – не выдержала всего этого маразма.А Лариса была ученицей. Учителя ее очень не любили, с ней всегда были какие-то ЧП. Ну и Марина ее тоже не любила.– ЧП какого типа?– Ну, как-то они познакомились на улице с «хачиками», поехали с ними кататься, попали в милицию. Потом вечно она где-то пропадала, домой по несколько дней не приходила. Тяжелый подросток, в общем.– Это уже как-то иначе называется, – покачал головой Самарин. – И теперь она работает вместе с вами? В журнале?– Случайное стечение обстоятельств.– И что же, она способна вести деловую переписку, отвечать на письма, читать корректуру?– Нет, – махнул рукой Костя, – кто ей письма доверит, тем более корректуру? Она компьютер не может нормально освоить, факс у нее заедает, ксерокс застревает. Но кофе-чай она подаст. На телефонные звонки отвечает «вежливо и мелодично», как требует главный. Да вы можете зайти к ней – она здесь, в приемной.– Что ж, обязательно зайду, – кивнул Дмитрий. – Но сначала давайте закончим с вами. Значит, Марину особенно оскорбило то, что она застала вас именно с Ларисой.– Да, конечно. Она, понимаете, ее за человека не считала. Для нее Лариса была последней… не знаю, как лучше выразиться… падалью, что ли. Понимаете, в школе о ней такое говорили… Что она на перемене ходила в мужской туалет и там занималась бог знает чем. Лариса сейчас говорит, что это клевета. Не знаю, где тут правда, но Марина, конечно, верила В эти наговоры. Учителя физкультуры у них тогда просто выгнали из школы. Сначала она перед всем классом открыто к нему приставала, чуть ли не в штаны лезла, а потом директриса застала их в раздевалке. Собственно, чуть ли не сняла его с нее, вернее, наоборот. Кто там знает, что было на самом деле…– Могу себе представить, – сказал Дмитрий, хотя на самом деле представлял это с трудом.Он смотрел на убитого горем Сорокина. Как все-таки тот плохо знал жену.Одной, наверно, можно изменять. Вон жена Мишки Березина если наверняка ничего не знает, то догадывается же… И ничего. Но с Мариной Сорокиной так было нельзя.– Я ей пытался объяснить, – снова заговорил Костя, – что это была не «измена душой», а «измена телом», даже не измена, а грех соблазненного, но она…Почему-то вспомнилась рыжая хозяйка беленькой собачки. Неужели если бы случилось чудо и она выбрала бы не Николу… мог настать такой миг, когда он тоже поддался бы на «измену телом»? Это не укладывалось в голове.– Извините, я вас слушаю.– А что тут слушать. – Костя уткнулся лицом в ладони. – Что теперь слушать, когда Марины больше нет. Конечно, я виноват. Мне не надо было отпускать ее. Но она слушать меня не хотела, разговаривала со мной, будто я превратился в животное, в слизняка. Господи, как все это глупо!– Возможно, и глупо, а человека не стало.Костя вспомнил свой последний разговор с женой. Он не давал ему покоя. Она намекала на что-то ужасное… На что-то такое, что не укладывалось в голове.Неужели она, его Марина, способная часами читать наизусть стихи, занималась какими-то темными делами с его собственным дядей? Нет, нет, невозможно! Костя отогнал эту гадкую мысль.– Но этот… убийца… – Костя поднял лицо и в упор посмотрел на следователя. Глаза у него налились кровью, и он стал похож на помешанного. – Знаете, гражданин следователь, вы лучше не устраивайте мне с ним очных ставок, потому что тогда я его задушу собственными руками. Это я вам обещаю.– Для этого его сначала нужно найти, – ответил Дмитрий.– Так ищите!– Вот потому я здесь и задаю вам такие для вас несвоевременные вопросы.Скажите, вы допускаете, что ваша жена могла познакомиться с неизвестным человеком в электричке и выйти с ним в тамбур? Не потому, что собиралась сходить на следующей остановке. Задолго до Петербурга.– Нет. Я этого не могу представить, – покачал головой Костя.– Тогда, может быть, это был кто-то знакомый. Вот посмотрите, вы не знаете никого, кто был бы похож на этого человека? – И с этими словами Дмитрий протянул Сорокину фоторобот.Костя долго вглядывался в лишенные жизни черты.– Нет, не могу вспомнить. А может быть, дело в очках? Они же закрывают пол-лица. – Он наморщил лоб. – Нет, никто в голову не приходит.– Жаль. – Самарин спрятал фоторобот в папку. – Тогда последний вопрос.Какой у вас оклад? Да не бойтесь, я же не из налоговой инспекции.– Восемьсот тысяч, – пожал плечами Константин, – ну, плюс гонорары. До полутора миллионов в месяц бывает…– Больше вопросов нет. Но, возможно, появятся в будущем. А сейчас оформим протокол.– Константин Григорьевич, вас к телефону, – раздался за его спиной женский голос.Самарин оглянулся. И сразу понял – это и есть Лариса. Перед ним стояло женское существо, столь откровенно и вульгарно предлагающее себя, что даже у него захватило дух.Она вовсе не была красива. Фигура совершенно не соответствовала растиражированному идеалу 90-60-90, это было скорее 95-60-105. Короткая, «под попу», черная юбка смахивала на набедренную повязку, из-под которой устремлялись вниз обтянутые черными колготками объемистые бедра, переходящие в круглые коленки и далее в плотные икры. Таких ног не увидишь на подиуме у бесплотных моделей. В сочетании с тонкой талией и пышным бюстом (практически открытым благодаря прозрачной кружевной вставке) эти ноги говорили о животной страсти, о потной горячей постели, не имеющей ничего общего ни с любовью, ни с общностью интересов, ни с дружбой.Лариса произвела впечатление даже на Дмитрия, и это, разумеется, не укрылось от нее. Костя Сорокин, напротив, смотрел на секретаршу своего шефа с откровенным отвращением.– Вас Хельсинки, – повторила Лариса, – по поводу рекламы шпатлевки «Витонит».Сорокин, извинившись, вышел. Секретарша собиралась уйти за ним, но Дмитрий остановил ее:– Старший следователь транспортной милиции . Самарин. Расследую дело об убийстве Сорокиной. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.Лариса широко улыбнулась, будто следователь сделал ей недвусмысленное предложение.– Пожалуйста. – Лариса качнула грудью. – А может, не сейчас? Работы много.И что, обязательно здесь?Она окинула взглядом высокую спортивную фигуру. Самарин производил впечатление.– Дома, например… в неформальной обстановке? – проворковала Лариса. – Или вам, следователям, запрещено?– Не поощряется, – спокойно смотря ей в глаза, ответил Самарин, – Как хотите.– Значит, сейчас у вас времени не найдется.– Никак, – ответила Лариса, – даже на минуту не могу присесть. – Она выставила вперед ногу. – Нужна главному редактору.– Хорошо, я вас вызову в прокуратуру.– Буду ждать, – проворковала Лариса. – До скорого!
«А ведь из-за нее погиб человек, – думал Самарин, толкая дверь „Домостроя“, – она этого даже не понимает».В этот момент у него за спиной раздался нарочитый вздох и Ларисин голос произнес:– Сильный и скромный. Обожаю таких.– Ну и кто ты такой и с чем тебя едят? Чернокожий мальчик испуганно смотрел снизу вверх на трех белых дяденек-полицейских и молчал.– Откуда ты? Страна какая? Понимаешь или нет? Гражданство есть у тебя? – сердито спрашивал капитан Жебров, инспектор по делам несовершеннолетних, которого срочно вызвали из дома.– Ты бы еще чего спросил! Откуда он понимает про гражданство?!– Африка? Скажи – ты из Африки?– Afrique?.. – переспросил негритенок..– Ну вот, хоть чего-то добились. Звать тебя как? Звать! Имя!– Петька, да не ори ты так, думаешь, громче будешь вопить, он лучше поймет?– Знаешь, Жебров, тогда с ним сам и разбирайся, – обиделся Селезнев. – Я чтоб помочь…– Это еще что за диво! – воскликнул, входя в отделение, капитан Чекасов.– Да вот черножопенький потерялся. Или нарочно бросили, – сердито махнул рукой капитан Жебров. Этого найденыша ему только не хватало, да еще на ночь глядя… Еще одна головная боль…– Неужели бросили? – поразился Слава Поли-щук, разглядывая хорошенькую черную мордашку. – Своего ребенка…– Господи, да они, кроме как детей делать да бананы жрать, больше ничего и не умеют, – с досадой сказал Жебров. – Знаешь, сидит узбечка и думает: «Этих детей помыть или новых нарожать?»– Ладно, Толька, не борзей, – сказал Селезнев. Он давно должен был уйти домой, но, видя такое дело, остался. – Надо бы найти кого-нибудь, кто по-ихнему шпрехает.– Слушай, у нас же тут этот, два института закончил, в зале ожидания прописан. – Чекасов вспомнил Леньку Косого.– А он не того? – с сомнением спросил Жебров. – Говорить-то сможет?– Ща проверим! – Чекасов повернулся к Власенко и Полищуку:– В зал ожидания – быстро. Посмотрите, что и как, и доложить сюда.Все это время, пока большие белые в полицейской форме о чем-то громко говорили, Морис тихо стоял, опустив на землю пластиковый пакет.– А в сумке-то у него что? Ты не смотрел? – спросил Чекасов.– Ну-ка дай сюда свою торбу. – Селезнев опустился перед негритенком на корточки.Мальчик испуганно покосился на красное с синими прожилками лицо.– Не бойся, не отниму. Посмотрю только – вдруг там документ какой.Морис понял, что сопротивляться чудовищу бесполезно, и без звука отдал свое достояние.В пакете оказалось кое-что из белья, свитер и рубашка. К вещам была приложена бумажка, на которой было коряво выведено печатными буквами:МОРИС МАТОНГО. Писавший был не силен в русской азбуке, а потому вместо русского "Р" стояло латинское "R", а "Г" смотрело в противоположную сторону.– Морис, значит, будешь, – прочитав записку, сказал Селезнев. – Как это по-русски-то?На боку у Чекасова запиликала рация.– Сорок пятый? – раздался голос Игоря Власенко. – Бомж найден, состояние умеренное. Доставлять?– Давай!Через несколько минут в дежурке в сопровождении Власенко и Полищука появился знаменитый Ленька Косой, которому приписывались (в прошлом, разумеется) энциклопедические знания и все возможные ученые звания и степени.Сам Ленька (в миру Леонид Никифорович Черниговский) ничего такого не рассказывал, но и не отрицал того, что говорили о нем другие.Он ввалился в дежурку, остановился и, покачиваясь из стороны в сторону, воззрился на негритенка. Тот невольно скорчился под пристальным взглядом.– Ессе homo, – поведал миру результаты своих наблюдений Ленька.Косым в прямом смысле он вовсе не был. Его прозвали так, когда он только появился на Ладожском вокзале. У него в тот период был подбит правый глаз. Глаз поправился, но кличка закрепилась. Впрочем, Ленька частенько вновь становился косым то на один, то на другой глаз, а то и на оба сразу.– Языки знаешь? По-ихнему могешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51