Анатолий Павлович Злобин: «Бонжур, Антуан!»

Анатолий Павлович Злобин
Бонжур, Антуан!


Zmiy
«Злобин А.П. Бонжур, Антуан!»: Профиздат; Москва; 1986
Аннотация Остросюжетная повесть рассказывает о движении борцов бельгийского Сопротивления и участии в нём советских граждан в годы второй мировой войны.Сюжет повести — розыски советским лётчиком Виктором Масловым участников партизанского отряда, в котором сражался его отец, Борис Маслов, погибший на территории Бельгии в борьбе против немецких оккупантов. Анатолий Павлович ЗлобинБонжур, Антуан! — Пепел Клааса стучал в моё сердце, — повторил Уленшпигель… — О! — сказала она. — Этой войне нет конца. Неужели мы так и проведём всю жизнь в слезах и крови?.. — Нас предали, — ответил Уленшпигель… — Мы их распознаем, — сказали Уленшпигель и Ламме… Шарль де Костёр ОТ АВТОРА Конечно, таких острых ситуаций, которые пережил герой повести, не было в действительности. Но почему же им не дано было случиться, да ещё в такой реальной стране, как Бельгия? Во время второй мировой войны в рядах бельгийского Сопротивления бок о бок с бельгийцами сражались сотни русских, поляков, чехов. И они погибали там… Так что на месте Виктора Маслова, приехавшего на могилу отца в Арденны, мог оказаться молодой поляк, серб или чех. И всё же автор по причинам, вполне понятным, избрал в герои русского юношу, отсюда и проистекает та убеждённость в характере его действий, когда он узнает о предательстве. Автору пришлось заменить имена действующих лиц, ведь там, в Бельгии, и сейчас живут вполне реальные люди, которые могли бы принять на свой счёт события, описанные в повести.Вот и получается, будто ничего такого и не было. Но разве ж не могло быть именно так?.. ГЛАВА 1 — Пора, ребята, — сказал я, продолжая сидеть в кресле. Столько ждал этой минуты, дни считал, а сейчас понял, что не хочется уходить. Так бы и остался с ними хоть на один рейс.Николай кивнул в сторону двери:— Ни пуха тебе, ни пера. Не промахнись мимо полосы. Держи бортовые огни в ажуре.— Будет сде, — отвечал я, не трогаясь с места.— Не спеши, — сказал Командир. — Присядем на дорожку.Мы и без того сидели, но так уж полагалось. И это должен был сказать Командир. Ребята помолчали, поглядывая на меня.— Значит, таким макаром, — деловито начал Сергей, прервав молчание. — По музеям не ходи, по кабакам не шляйся, стриптизы не смотри. Усвоил?— Не будь туристом, — сказал Командир.— Будь человеком, — подхватил Виктор-старший.— И вообще, наведи у них порядок, — заключил Николай. — А то они совсем загнили.Ребята дипломатично засмеялись.— Ты на отца-то похож? — спросил Командир, он всё-таки хотел дознаться до главного, а заодно и меня приободрить.— Как вам сказать, Командир. Я ведь такой… Отец был сам по себе, я тоже сам по себе. И вообще Масловых в одной Москве пруд пруди. Так что «вояж» может закончиться лёгкой загородной прогулкой, обидно, конечно, будет… — Впрочем, что им толковать, они и без того в курсе.— Разберётся, не маленький, — продолжал Командир, зная, как много значат его слова для меня.— Предсказываю: он вернётся героем, — Сергей поднял указательный палец и глянул на меня.— А как по-французски «хорошо», знаешь? — спросил Николай.— Бон.— Лучше «сава», — поправил Николай. — Вот и держись таким курсом: «сава, сава» — и всё будет о'кэй.— Сто восемьдесят слов знаю, — объявил я. — Вчера Вере экзамен сдавал.— Сто восемьдесят? — удивился Сергей. — Для культурного человека это даже слишком…Ребята снова засмеялись, на сей раз без дипломатии. Я тоже посмеялся, стараясь запомнить и этот смех, и позы ребят в рубке, и их прибауточки — все пригодится в дальней дороге. Потом я встал.— Пока, други. Хорошей вам видимости. Не опаздывайте за мной.Дверь сочно всхлипнула за спиной, я больше не оглядывался.На мятых чехлах валялись газеты, пёстрые проспекты. Девчата возились в хвостовом салоне, а Вера стояла у трапа.— Адью, девочки! — крикнул я. — Пока, Верунчик, — я чмокнул её в щеку, и она, как на привязи, двинулась за мной.— Виктор!Я обернулся. Теперь мы стояли на верхней площадке трапа, девчата нас не видели. На дальней полосе полого и изящно садилась «каравелла».Вера тронула меня за рукав:— Пойдём с экипажем.— Меня же встретить должны, ты же знаешь, — терпеливо объяснял я. — Они будут ждать меня с пассажирами. По радио передали, что мы сели, они будут ждать, — я нарочно уходил в эти подробности, опасаясь, что она снова примется за старое.— Возьми, — она протянула длинную книжицу в серой обложке.— У меня словарь есть.— Разговорник лучше. Тут наборы готовых фраз, это удобно.— Терпеть не могу готовых фраз.— Все же придётся… — Она настойчиво смотрела на меня глубокими зелёными глазами, но я сделал вид, будто не замечаю её взгляда, и раскрыл разговорник.— Ладно, пригодится. Гран мерси, мадмуазель.— Слушай, — упрямо сказала она, накрывая разговорник ладонью. — Останься с нами.Так я и знал, что она всё-таки примется за своё, женщины без этого не могут.— Верунчик, откуда такой пессимизм? — быстро спросил я, чтобы помешать ей выговориться, но она и не думала останавливаться.— Виктор! У меня тоже нет отца, я знаю, что это такое.— Не прибедняйся. Твой папочка жив-здоров.— Все равно его у меня нет, — твердила она как заведённая. — И я лучше тебя знаю, что это такое. Мать как-то сказала, что вышла замуж по ошибке. Она, отец… всё это было ошибкой. Понимаешь? И в результате этой ошибки появилась я. Мать даже пыталась что-то сделать, но я все равно появилась: там тоже случилась ошибка. И живу теперь по ошибке, вот что это такое.— Смотрите, какой безошибочный вывод, — я попробовал усмехнуться.— Нет, нет, не перебивай, — она опять схватила меня за рукав. — Я лучше знаю это. Понимаешь, ты уже привык, что его нет, ты всю жизнь так жил. И вдруг хочешь это переменить. А там ещё эта женщина. Зачем ворошить то, что должно остаться, как было? Это все равно что копаться в чужом бельё, неужели не понимаешь, в этом есть что-то унизительное. Я не хочу тебя отпускать в эту страну…— Страна как страна. Нанесена на карту, полноправный член Организации Объединённых Наций, имеет прямое воздушное сообщение с Москвой. Очень даже приличная страна.— Вот всегда ты так: прячешься за шуточками. Но ты же там один будешь, понимаешь? И эту женщину примешься искать — как ты это себе представляешь? А я сон нехороший нынче видела.— Нет, не представляю, — я засмеялся, потому что действительно не представлял себе этого.Вера по-прежнему смотрела на меня долгим, неотрывным взглядом. Сам не понимаю отчего, но этот взгляд все больше раздражал меня, может, потому, что я совершенно не знал, как реагировать на него.— А что касается отцов, — сказал я как можно беспечнее, — то у каждого свой отец. Они у нас такие, какими мы их представляем. — И припечатал точку, чтобы вышло побольнее: — Вот так-то!Она закрыла лицо руками и пошла прочь. Я отчуждённо посмотрел ей вслед. Потом подхватил чемодан и зашагал по трапу. Вечно она все усложняет, научилась изображать мировую скорбь по самым ничтожным поводам. И потом эти штучки: сны, предчувствия. Нет, я этого не люблю.Я шагал по бетонным плитам и с каждым шагом отвлекался от её предчувствий. Далёкая гладь лётного поля, солнечно и нежарко. Тень моя скользила сбоку, переламываясь на швах между плитами, и я почти машинально отметил, что шагаю строго на запад. Справа басовито рокотал «боинг», выползая на полосу, воздух размазывался от его моторов, и дальний лес провис над горизонтом, будто смотришь сквозь воду. Неподалёку стоял «диси-VIII», люки его были распахнуты, и красочная цепочка пассажиров тянулась по трапу. На краю поля застыли серебристо-рыбьи тела самолётов, слетевшихся сюда со всего света. Скоро и нашу рыбину оттащат туда, на стоянку, но меня уже не будет с ребятами. Вера будет молча сглатывать слезы — и поделом. Я уже забыл о нашей стычке и думал о том, кто же меня встретит? Может, Антуан приедет? Хорошо бы. И сразу отправимся к нему. А потом на могилу…Перебросил чемодан, запустил руку в карман кителя: паспорт и бумажник на месте. В паспорте виза на десять дней, до девятнадцатого августа, в бумажнике чек на десять тысяч бельгийских франков. Так что всего у меня в достатке.Стрелки-указатели услужливо тянули меня за собой: сквозь стеклянные двери, по светлому коридору, через просторный вестибюль — к чиновнику в тёмной фуражке, сидевшему за высокой конторкой. Представитель жандармерии полистал паспорт, поглядывая на меня с привычно бдительным равнодушием, потом припечатал штемпель.Я забрал паспорт, шагнул через турникет. Вот когда я очутился в Бельгии, население девять с половиной миллионов человек, конституционная монархия, король Его Величество Бодуэн Альберт Шарль Леопольд Аксель Мария Густав, королева Её Величество Фабиола Фернанда Мария де Лес Викториас Антониа Аделаида Мора и Арагон. Но я вряд ли попаду к ним на приём…У турникета стояла высокая седая старуха в длинной тёмной сатиновой юбке, почти скрывающей высокие чёрные башмаки, скромненький белый платочек, вязаная кофта. При бабусе два огромных деревянных чемодана, крашенных синим, под цвет юбки. Бабуся была транзитная, билет у неё до Брюсселя, мы ходили смотреть на неё в салоне. Она озиралась по сторонам и в то же время не забывала бдительно присматривать за чемоданами. Народу в зале было немного, туристы уже проследовали, остались только мы с бабусей.— Ты наш или не наш? — спросила она певуче, когда я поравнялся с ней. — Куда же мне теперь?— Свой, бабушка, свой. Все в норме.— А мы правильно прилетели? Дочка-то моя должна здесь быть, а вроде не видать.— Сейчас появится. Вы сами-то из наших краёв?— Из Фастова я, до дочки прилетела.— Куда же вам теперь? — Я поставил чемодан, достал сигарету и посмотрел в зал, но никого не обнаружил. Может, меня ждут на верхней галерее?— В Брюкино еду. Город ихний.— Брюгге, — догадался я. — Тиль Уленшпигель оттуда родом.— Он самый, — обрадовалась она, — мне дочка отписывала. Где ж она запропастилась?— Мы на двадцать минут раньше прилетели, — успокоил я бабусю.— Мамо, мамо! — раздался надрывный крик. Раскинув руки, по залу бежала рыжеволосая женщина в пенсне, за ней поспешали два долговязых отпрыска в кожаных шортах.— Ксаночка! — вскрикнула бабуся и от слабости села на чемодан. Я хотел было попридержать её, но понял, что больше тут не нужен.Рыжеволосая припала к материнскому плечу, обе зарыдали в голос. Парни неловко топтались перед ними, лопоча по-фламандски.Я отошёл: не про меня эта история. Наконец-то дочь нашла свою мать и может приникнуть к материнской груди. А я? Самое большое — и то, если повезёт, — найду могилу и постою рядышком. Но и тогда я буду счастлив, потому что до сих пор и могилы той был лишён, и ведать о ней не ведал.Дочь продолжала всхлипывать, припадая к матери и одновременно заботливо придерживая её на ходу. Внуки с натугой, каждый по одному, прихватили чемоданы, и все они беспорядочно заспешили к выходу. Я провожал их взглядом и тут же увидел тех, которые явно ждали меня. Вот и подошла моя черта. ГЛАВА 2 Их было четверо — двое на двое. Первая пара помоложе, вторая — значительно старше. Я приближался к ним, пытаясь на ходу разобраться в ситуации. Антуан с женой — те, что помоложе, а вторая пара — кто они? Неужели приехала та самая женщина, о которой Скворцов говорил? Кто же тогда при ней? И вряд ли она могла узнать про меня так скоро. Верно, это друзья Антуана; а может, и отца — кто ведает…Десятки вопросов теснились в голове, и не было места для первого.Тот, которого я принял за Антуана, раскинул руки и бросился ко мне.— Здравствуй, Виктор, — весело сказал он по-русски и полез ко мне лобызаться.— Так вы не Антуан? — едва успел удивиться я. Меня обнимали, тискали, хлопали по плечу. Всё это сопровождалось радостными восклицаниями, быстрой французской речью. Я еле успевал поворачиваться, расточая ответные улыбки, чмокая подставляемые щеки, пожимая руки. Кто эти люди? Я не знаю о них ничего, кроме того, что это мои друзья и сердца их открыты для меня. Они знали отца, а я был сыном, и этого стало достаточно, чтобы они встретили меня с объятиями. Они расскажут мне то, что я хотел услышать всю жизнь, не имея никакой надежды на это, разве у них есть что скрывать от меня?Наконец первая суматоха поулеглась, мы могли посмотреть друг на друга.— Напрасно ты меня принял за Антуана, — засмеялся первый мужчина. — Я Иван Шульга, зови меня просто Иваном.В самом деле, у него скуластое лицо, доброе и широкое, чистейший рязанец или курянин, просто удивительно, как мог я обмишуриться, приняв его за бельгийца.— Вы знали моего отца, Иван?— Мы с ним страдали по разным лесам, — странно ответил Шульга, — но я имею о нём сведения, что твой отец известен для Бельгии.А это Луи Дюваль Имена действующих лиц, равно как и названия деревень, отелей и проч. в повести выдуманы, и автор не несёт ответственности за то или иное совпадение.

и его верная жена Шарлотта, они тоже убивали бошей в партизанах и имели дружбу с твоим отцом.Мы ещё раз познакомились, на этот раз церемонно пожав друг другу руки.— А это Сюзанна Форетье, жена твоего друга Антуана, — продолжал Иван. — Она теперь будет твоя симпатическая хозяйка, так что слушай её.Сюзанна протиснулась между Луи и Шарлоттой и крепко пожала мою руку. Она была хрупкой, подвижной и весело щебетала.— Она говорит, — перевёл Иван, — что Антуан не смог сегодня приехать, ему не разрешили его капиталисты, но, когда мы приедем, Антуан уже будет дома. И ещё она задаёт тебе свой вопрос, любишь ли ты шампиньоны в сметане? — До чего же странно этот Иван говорил: без малейшего акцента и в то же время как бы не по-русски; я ещё не мог понять, в чём тут дело, да и не до того было сейчас.Я не успел высказать радости по поводу шампиньонов. Луи перебил Сюзанну и повернулся ко мне. Теперь я мог и его рассмотреть внимательней: длинное, будто сдавленное с боков лицо со смуглой продублённой кожей, цепкие блестящие глаза. Говорит отрывисто и резко, словно сердится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43