Внизу под склоном, который начинался у их ног, змеилась свинцовая лента реки Уюн.
Оглядев дали из под руки, как из под козырька, Мисюра присел рядом с Терехом. Взял в руку базальтовый обломок, швырнул вниз, туда, откуда они только что пришли. С хрустом камень упал на язык осыпи, которую они благополучно обошли стороной. Щебень, наколотый природой, злобно шорохнулся, зашипел и все тут же стихло. Только ветер, вольный, тягучий, посвистывал в скалах.
— Запомни, майор. Говорят под этими скалами лежит золотой корень большой кварцевой жилы. Будут деньги, приватизируешь гору и станешь давать на-гора рыжевье. Построишь лагерь. Купишь у демократической власти зеков. Заставишь вкалывать. Уй, как заживешь!
— Гад ты, Олег Борисович. И хоть связала нас неудача веревкой, я ее порву. И все равно тебя доконаю. Запомни.
— Уже, спасибо за предупреждение…
— Лучше ты бы меня сразу убил.
— Терех! Мой дорогой! — Мисюра всплеснул руками с картинным возмущением. — Как можно? Ты мой спаситель. По гроб тебе благодарен буду. Попал бы в меня и — сливай воду. А так — живи, радуйся демократии и предпринимательству. Вернемся, поставлю у отца Парамона в церкви свечу о твоем здравии. Да, кстати, кто тебя так стрелять учил? — Мисюра направил палец пистолетом на Тереха. — Пу! Мимо. И моя жизнь спасена. Потрясно! И шагай, шагай!
Они спустились в ущелье медленно, осторожно.
Неожиданно набежавшая туча просыпалась на горы частым и мелким как просо дождиком. Стало скользко. Вокруг все маслянисто заблестело — камни, лишайники. Запахло гашеной известью.
Пробираясь по дну пологого распадка, они вышли в долину, поросшую густой травой. Местами она доходила до пояса. Здесь по ложу, усланному крупной зеленой галькой, текла ленивая прозрачная речушка — Урейка.
Дождик продолжал моросить.
— Надо отсюда убираться, — сказал Мисюра озабоченно. Он знал, что случись ливень, невзрачная Урейка, приток Уюна, может враз взбухнуть, налиться бешеной силой и превратиться в бурный и неуемный поток.
Сколько беспечных охотников поплатилось имуществом и жизнями лишь потому, что останавливались на ночевку в веселом зеленом распадке.
Однако Терех, вымотавшийся вконец, уже не воспринимал ни угроз, ни доводов разума.
— Я пришел.
Он сел и тут же лег на траву. Закрыл глаза.
Мисюра понял — майор готов. Он посмотрел на небо, но ничего сверхъестественного то не предвещало.
— Черт с тобой. Встанем здесь.
Мисюра сел на обрывчике у самой речушки. Ноги его почти касались воды. Снял вещмешок. Достал последнюю банку консервов. Аккуратно вскрыл с тем тщанием, с каким крестьянин, уважающий свой труд и знающий цену хлебу, отрезает ломоть от свежеиспеченного каравая. Затем сорвал два лопуха, ополоснул в потоке и выложил на них консервы, честно разделив банку на две равные половины.
Сидя в отдалении один от другого, они в одно мгновение расправились с кошачьими порциями. Мисюра тут же вылизал свой лопух. Терех, прежде чем последовать его примеру, немного подумал, потом тоже облизал лист.
День и без того серый, быстро темнел.
— Приспело время балаган делать, — сказал Мисюра и принялся за работу.
Он резал траву и охапками бросал ее в кучу. Терех смотрел на него без выражения участия и желания помочь. Он понимал — Мисюра ножа ему в руки не даст, хотя меняясь они бы могли сделать больше, чем один.
Нарезав травы, Мисюра на склонах распадка, куда доходила большая вода в дни наводнений, нашел несколько пригодных для дела жердей. Притащил их к выбранному для стоянки месту, стал городить остов. На все ушло больше часа. Правда, балаган получился поганенький, хлипкий. Попадись такой на глаза охотнику, он бы засмеял строителей, но на то, чтобы создать сооружение более удобное и надежное, у Мисюры не хватило сил.
Терех, немного передохнув, прихрамывая, бродил по луговине и собирал на топливо сушняк, который в пойму натаскала речушка. Он набрал изрядную кучу и сложил возле входа в балаган очаг.
В темноте они уселись возле шалаша, который прикрывал от студеного ветра, тянувшего с вершин. Разожгли костер.
— Ты прости, майор, — сказал Мисюра, — только на ночь я тебя все равно свяжу. Мне не нравится, когда мешают дышать.
Терех безразлично пожал плечами и протянул руки, сложенные ладонь к ладони.
— Не сейчас, — усмехнулся Мисюра, оценив покорность Тереха. — Пока резвись. Твое время придет.
Они сидели и молчали, глядя на огонек костра, который весело метался с ветки на ветку, то ярко вспыхивал, то пригасал. Изредка Мисюра подбрасывал в очаг топливо, и тогда искры сполохом взлетали в токе горячего воздуха к черному небу.
— Вот так я когда-то с отцом на охоте сиживал, — сказал Мисюра задумчиво. — Было дело…
— Ладно, — Терех вздохнул и полез в балаган, — болтай дальше, а я лягу. Из меня весь пар вышел…
— Э-э, стоять! Давай сюда руки! Вязать буду.
Пока Мисюра путал веревки, Терех с безучастным видом спросил:
— Ты все же так и не сказал, как насчет золотишка. Удалось вам?
— Я похож на старателя? — Мисюра прекрасно сыграл непонимание.
— Старатели бывают разные. — Терех язвительно хмыкнул. — На тех, кого я имею в виду — похож. В полной мере.
— Кого же ты подразумеваешь?
— Старателей с автоматами. У них порой добыча погуще, чем у тех, кто у ручьев копошиться с лотками.
— Кончай. Я в тайгу шел с ружьишком. Автомат достался мне по случаю.
— Ага. Здесь в тайге все под ногами — золото, автоматы…
— Тот я у корейца отбил. И не знаю даже где забросил. Мне за это железо отвечать не придется. Другое дело — с тебя спросят по полной норме. Где твой «калаш», майор? Вот уж повертишься, как налим на остроге.
— И все же я о золоте. С вертолета. Может не слыхал о нем?
— Может и не слыхал. Это что, предосудительно?
— Короче, говорить ты не хочешь.
— Не хочу. Давай спать.
Мисюра повернулся на бок, спиной к костру и затих.
Посреди ночи их обоих разом разбудил рухнувший на землю с высоты обвальный грохот.
Мисюра вскочил, судорожно сжал рукоять пистолета. Сердце трепыхалось, воздуха не хватало. Тут снова ударило над самыми головами — раскатисто, громко. И сразу неожиданный выблеск молнии осветил мир белым сиянием электросварки.
Снова грохнуло и на волне тяжкого удара на землю, на балаган с небес обрушился ливневый вал.
— Все, — обреченно сказал Мисюра, — мы припухли.
— Развяжи, — в темноте потребовал Терех и подтолкнул Мисюру руками. Он уже понял, что должно произойти с минуты на минуту. Ливневая вода, с огромных горных пространств вот-вот должна рвануться в распадок. Где-то там, у вершин уже рождался поток, ручейки сливались, набирали силу, разгонялись, чтобы бушующим валом затопить пойму Урейки. От одной мысли об этом делалось муторно.
— Бежим, стараясь перекричать шум и грохот, рожденный стихией, крикнул Мисюра. — Тут рядом скала топорщится. Добежим — значит отсидимся…
Насквозь промокшие, замерзшие до костей, они доковыляли до каменного комода, который выпирал из земли, забрались на него и уселись, прижавшись спинами друг к другу.
Ветер и дождь тугими потоками налетали на стонавшую от ужаса тайгу, трепали и колошматили первые ряды деревьев. Временами доносился шум падавших сосен, которые буря вырывала с корнями и валила наземь. А внизу под скалой во всю ширь ложбины, с плеском завоевывая все новые пространства, несся мутный поток Урейки.
Земля тонула во мгле. Они ничего не видели, и оттого звуки, наполнявшие пространство, казались особенно пугающими.
Маслянисто чавкая, под скалой билась вода. Высоко в кручах хребта с тяжелым гулом ворочались камнепады. Вода подмывала связи скальных обломков со склонами, и теперь сила тяжести сдвигала их с мест, заставляя их искать пути в долину.
Далеко за перевалом погромыхивали раскаты грома и полыхали мощные зарницы. Но и они не пробивали до конца толстую пелену туч. Небо лишь на одно — два мгновения тускло белело и снова становилось черным.
Ветер рвал упругие космы кедров, с треском обламывал сухие сучья. Изредка в хаос звуков врывался грохот падавших деревьев. Они рушились, ломая все, что мешало им улечься на землю.
Два человека сидели на мокрой, скользкой скале, прижавшись спинами друг к другу. Их заливали потоки воды с небес, в лица брызгали волны, разбивавшиеся о камни под их ногами, обдувал холодный ветер. Терех дрожал всем телом, не имея сил сдержать непроизвольную тряску.
— Все, — сказал он в какой-то момент, ощутив полное бессилие, — к утру я загнусь
— Ты помолись. Как там вас учили в спецназе? «Славься отечество наше свободное, боже храни демократию?». Или может иначе как? Глядишь, духи к тебе на помощь херувима пришлют…
— Слушай, Мисюра, чего ты со мной возишься? Вот прямо сейчас спихни вниз и дело с концом…
Терех спросил и напрягся — даже перестал дрожать.
Мисюра глумливо хмыкнул.
— Ты у меня, Терех, тамагучи . Видел такие штучки когда-нибудь? Самурайская электронная игра. Сидит в коробочке существо — динозаврик, цыпленок или лягушка — и требует к себе от владельца постоянного внимания. Его и покорми, и поласкай, и напои и пописать дай… Короче, за неимением других забот у владельца игрушки башка все время забита не делом, а хренотенью. Не накормишь свою цацку, не напоишь во время — она издаст жалобный звук и подохнет, оставив на твоей совести тяжелым гнетом свою гибель. Вот и ты у меня такая цацка. Накорми, заставь идти, позаботься о полноценном отдыхе…
— Трепач ты, Мисюра. Просто я тебе нужен для душевной устойчивости. Один никуда бы ты не дошел. А вон, какую для оправдания теорию выстроил…
На удивление Тереха его Мисюра согласился с его словами без сопротивления.
— Кто его знает, может и так.
Разговор иссяк.
Тьма окончательно сгустилась и стала непроницаемой. Протяни руку вперед и пальцев уже не увидишь. Ни искры, ни проблеска.
Страха Мисюра не испытывал. Казалось, чувства отупели, и он смирился с неизбежным, не был в силах реагировать на десятки раздражителей — на грохот, брызги, то и дело окатывавшие его, на холод, сковывавший тело.
Река продолжала буйствовать. Теперь ее вода все больше становилась похожей на кисельную жижу. Видимо где-то в верховьях поток смыл глинистый покров со склонов и теперь нес вниз густо взбитую эмульсию.
Стараясь хоть как-то подбодрить себя и завести Тереха, который уже окочательно потерял все силы, Мисюра, не переставая дразнил майора.
— Ничего, дождь вечно не льет. Вот окончится и поведу я тебя в город. Ты не представляешь, как это будет. Смак! Я тебя поведу через центр. Прямо в ФСБ. Ты ведь для них самый что ни есть замечательный клиент. Устроил в тайге войну. Перебил кучу корейцев. Где-то кучу золота спрятал. Меня, простого охотника хотел уконтропупить. Как неугодного свидетеля. А я сумел тебя забарабать. Не, Терех, ты по всем статьям — бандит. Уж на тебе кое-кто отыграется. Уй как!
Терех уже перестал реагировать на слова своего противника. Его бил озноб. Мысли мутились, становились бессвязными, глаза слипались, в ушах звенело. И только когда ногу от голеностопа до паха горячими иглами пропарывала острая боль, сознание прояснялось. С трудом сдерживая стон, он ругался сквозь зубы.
Мисюра воспринимал это как реакцию на свои слова и потому продолжал говорить. Впрочем, не будь это причины, он все равно бы не умолк. Силы уже оставляли Мисюру. Он воспринимал происходившее все более притуплено. Мир словно обложило ватой, вой ветра и шум рвавшихся с гор потоков звучали как раскаты хард-рока. Мисюра сидел, подтянув колени к подбородку и уже не ощущал холода. Временами ему даже начинало казаться, что он лежит в постели под одеялом. Было тепло и приятно. Голова утопала в мягкой подушке. Он пытался угадать где он, как оказался в кровати, поскольку чувствовал, что находится не дома. Потом догадывался — плывет на корабле. на палубе играла музыка. Полусон — полудрема затягивали его в омут забвения, но в сознании вдруг начинал звенеть тревожный звоночек, и Мисюра возвращался в холодную, продутую ветром, пропитанную влагой действительность. Тут же ловил надорвавшуюся нить собственных рассуждений и продолжал тянуть ее дальше:
— Не, Терех, не повезло тебе со мной. На твоем месте я бы…
Странный звук ворвался в какофонию гремевшего потока. Что-то надвигалось на их убежище с треском и глухим шипением.
Молния, полыхнувшая далеко за зубчатым краем гор, на короткое время сделала небо синевато-серым. Мисюра сразу понял в чем дело. Поток, гремевший камнями, волок за собой к берегу огромную разлапистую пихту. Вода где-то в верховьях ущелья обрушила берег, опрокинула матерое дерево. Бушующие валы поволокли добычу вниз.
Пихта с клубом камней, торчавших во все стороны как щупальца огромного спрута, то и дело цеплялись за отмели, дерево притормаживало и останавливалось. Вода вокруг начинала бурно пениться, ярилась, разворачивала дерево вокруг оси, и то продолжало движение.
Мисюра уцепился за колючий ствол, который пер прямо на него, а левой рукой продолжал крепко удерживать Тереха за ворот. Ветви и хвоя пихты кололи лицо, лезли в глаза, царапали руки. Вода старалась отнести ноги в сторону, затягивала тело под ствол. Левую голень пронзила острая свирепая боль, вызванная внезапной судорогой. Громко застонав, Мисюра не удержал и отпустил Тереха. Но тот, будто ожив, сумел перекинуть руку через толстый сук пихты и зацепился за него подмышкой. Теперь течение помогало ему, выталкивая тело из потока.
Придя в себя, Мисюра снова подхватил майора за ворот. Поволок в сторону камня. Стонал и ругался.
— Ну, Терех! Тощий-тощий, а не поднимешь. Ты что, дробь глотаешь для веса?
Терех молчал, Он еще не пришел в себя и не мог продышаться. А Мисюра, укладывая его на камень, недовольно бормотал:
— Какого дьявола я с тобой вожусь? Ну утоп бы…
Мисюра перегнул Тереха, опустил ему голову вниз. Вода хлынула из его рта с булькающими звуками.
— Во мент! — возмущенно бурчал Мисюра. — на халяву готов всю реку выхлебать!
До утра они сидели на холодной шершавой спине каменной глыбы и молчали, полуживые от холода, голода и усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21