Прежде всего он напросился к «синяку» в гости якобы для того, чтобы забрать там паспорт. Квартира была двухкомнатная, насквозь пропитанная запахом водки и дешевого вина, заваленная ненужным хламом и не убиравшаяся месяца два. Прямо на столе лежали серебряные вилки-ложки, гордо возвышался серебряный подсвечник и стоял японский двухкассетный магнитофон.
— Где достал? — спросил оперативник.
— Подарили, — буркнул «синяк».
— Кто? Общество защиты животных?
— Дядька из Свердловска.
— Может, и адрес его дашь?
— Дам. Только он сейчас на северную вахту уехал. Вернется через полгода.
— Он тебе все время серебряные вилки дарит?
— Иногда.
— Любит, наверное, тебя, сиротинушку… Лучше сразу все скажи. Все равно сидеть, так хоть чистосердечная признанка пойдет.
— Ха, не учи ученого. Дядька подарил — и точка.
— Я бы на твоем месте выдумал что-нибудь получше. Вряд ли судья купится на такую туфту. Думай, голова, думай…
По сведениям из информцентра области данные предметы не проходили как похищенные. Зная страсть милицейских чиновников к укрывательству преступлений, оперативник областного угрозыска обзвонил каждый райотдел и убедился, что никакие потерпевшие об этих вещах не заявляли. Было несколько вариантов. «Синяк» мог пошуровать в соседней области. Тогда дело дрянь. Если послать туда запрос, то в ответ коллеги пришлют глухие материалы по квартирным кражам, закроют квартал с прекрасной раскрываемостью, и не беда, что потом получат все обратно — главное за отчетный период цифры хорошие. Возможно, также, что хозяева обворованной квартиры находятся в отъезде, и тогда нужно ждать, когда они объявятся и придут в отделение милиции с заявлением. Если же ничего не изменится, то придется «синяка» отпускать да еще возвращать ему вещи как боевой трофей, и ничего тут не поделаешь.
За сопротивление работникам милиции «синяк» отправился на пятнадцать суток и старательно мыл пол в столовой областного УВД. Там его и нашел Пашка Норгулин. Ведь «синяк» был не кем иным, как Кузьмой Николаевичем Бородулей, тем самым, о котором говорил свидетель Григорян.
— Что нам с ним делать? — спросил Пашка. — Допрашивать будем?
— Успеется, — возразил я. — Ему еще десять суток сидеть. Давай сделаем у него еще один обыск, может, найдем что-то важное. Завтра проводим опознание вещей с участием Новоселовой. А твои опера пусть покопают окружение Кузьмы, выяснят, чем он занимался в день убийства. Лады?
Проводить любое опознание, особенно вещей — занятие непростое и очень суетливое. Каждый предмет нужно предъявлять в ряду с двумя похожими, чтобы свидетель мог выбрать — тем самым сводится на нет возможность ошибки.
Два магнитофона и кожаную куртку мне удалось найти в комнате для хранения вещественных доказательств. Вторую кожанку Пашка взял у своего брата. Вилки я нашел дома. С подсвечниками было совсем тяжко — пришлось обзванивать всех знакомых, которые выслушивали меня, как дурака.
Следующим утром я разложил вещи на двух сдвинутых столах и прикрыл их газетами. Все, теперь предстоит бой быков — общение с женой покойного Новоселова. В молодости она была продавщицей в винном магазине, и, могу поклясться, это являлось ее истинным призванием в жизни. Алкаши, наверное, боялись ее как огня.
Пол начал трястись еще до того, как Новоселова ворвалась подобно урагану в мой кабинет. Стокилограммовая туша, туго упакованная в фирменное французское платье. Лицо, однако, было довольно привлекательным — как у буренки, с большими карими глазами. Судя по паспорту, лет десять-пятнадцать назад она была раза в два худее и внешне очень даже ничего…
— Здравствуйте, — кивнул я, представляя примерно, что сейчас начнется. И не ошибся.
— Сколько можно! Мужа убили? Убили! Теперь меня своими вызовами в могилу свести хотите!
— Это не мы вашего мужа убили, — развел руками я. Пашка сидел в углу и наслаждался этой сценой, дирижируя в такт воплям Новоселовой.
— Это где такой закон есть, чтобы людей по двадцать раз по милициям и прокуратурам таскать? Что же такое творится? Я ща как пожалуюсь! В пятый раз уже вызывают.
— В четвертый, — поправил я.
— В четвертый раз! Затаскали совсем, — снова завопила Новоселова.
— Замучи-или, волки позорные! Замордовали! — нараспев взвыл я и вежливо осведомился:
— Выпустили пары?
— Ну что за выражения? — кокетливо повела мощными плечами Новоселова.
— Мне нужно, чтобы вы опознали вещи, они могут быть с вашей дачи.
— А я их вспомню? Вся дача барахлом завалена. Саша все собирал, собирал, но в могилу не унесешь. А я сама ничего, кроме тряпок, не покупала. А так — все он. Каждую ложку наперечет знал. А мне без надобности, — вздохнула Новоселова.
— Обычно в семьях бывает наоборот — жены все знают.
— А у нас было так.
— Попытайтесь все же вспомнить.
— Ладно уж…
Пашка пригласил понятых и взвел фотоаппарат со вспышкой, который я вручил ему для фиксации следственного действия.
— Ваша задача удостоверить факт, содержание и результат следственного действия, — начал я объяснять правила и обязанности понятым.
Я снял газету со стола, под ней были разложены три куртки с прикрепленными к ним номерами.
— Скажите, есть ли среди этих предметов те, которые принадлежат вам?
Новоселова брезгливо отодвинула в сторону принесенную Пашкой куртку.
— Мой муж на помойках вещи не подбирал.
Потом внимательно изучила куртку, найденную в хранилище вещдоков, и неожиданно жахнула ладонью по куртке, изъятой у Бородули.
— Наша.
— Точно?
— Я же говорю — наша.
— По каким признакам вы опознали этот предмет? — последовал стандартный вопрос — в протоколе должно быть указано, по каким признакам было произведено опознание.
— А откуда я знаю? Мое — и все дела.
После некоторых препирательств было отмечено: «по выделке, фурнитуре, форме пуговиц и крою».
Вслед за этим Новоселова быстро опознала магнитофон и вилки, зато подсвечник выбрала явно не тот. Ладно, одна ошибка не в счет.
Опознание было закончено. Новоселова расписалась в протоколе и сухо осведомилась:
— Ну что, все?
— Пока все.
— Тогда постарайтесь побыстрее вернуть мне вещи. И найдите наконец того, кто убил моего мужа. Иначе зачем вам тут зарплату платят? — В Новоселовой вновь взыграла стервозная часть ее натуры.
— Всенепременно, Наталья Владимировна, всенепременно, — закивал я.
Когда она вышла, Пашка хлопнул в ладони:
— Все, кранты Бородуле. Подработаем его еще чуток и будем колоть.
— По-моему, мы раскрыли это убийство, — сказал я.
— По-моему, тоже, — кивнул Пашка.
— Премию дадут. Рублей двадцать. Это тебе не хухры-мухры, а два пузыря водки.
— Вам, наверное, дадут двадцать. У вас фирма нищая. А мне не меньше тридцатника обломится.
— Вот это да! Две сотни раскрытий — и машину купить можно…
ИЗ ЖИЗНИ «СИНЯКОВ»

…Генеральному секретарю ЦК Коммунистической партии США товарищу Гэсу Холлу.
Примите сердечные поздравления с избранием Вас на пост Генерального секретаря КП США.
ЦК КПСС…
…Опыт передовиков Агропрома необходимо сделать достоянием каждого труженика села…
На особом посту по охране мира, на линии, разделяющей две военно-политические группировки — НАТО и Организацию Варшавского Договора — стоит вместе с национальной народной армией ГДР Группа советских войск в Германии…
Я отодвинул новый номер газеты «Правда» и внимательно посмотрел на допрашиваемого.
— Ежели вы по поводу тех вещичек, то я уже все сказал, — поджал губы Бородуля. Он сидел в моем кабинете и нервно потирал руки. Алкашей долго держать взаперти негуманно, их начинает мучить жажда, и они звереют.
— Что ты, Кузьма Николаевич, какие вещички. Ты же в прокуратуре. Мы такой мелочевкой не занимаемся, — сказал я.
— А чем вы занимаетесь?
— Ты не знаешь? За три ходки мог бы подучить Уголовно-процессуальный кодекс.
— Не подучил.
— Врешь… Ну, например, мы занимаемся хозяйственными делами. Взятки, злоупотребление служебным положением.
— Во, взятки и про служебное положение — это как раз обо мне. Только я молчать не буду. Секретаря обкома и кое-кого из ЦК за собой потяну, — хохотнул Бородуля.
Он хорохорился, пытался держаться независимо, но я видел — это требует от него больших усилий.
— Маловероятно. Но кое-что ты сказать можешь.
— Например?
— Например, как ты работал на комбинате бытового обслуживания.
— Была работа, да вся вышла. Сейчас я простой советский безработный.
— А, так тебя за тунеядство сажать надо.
— Фигушки. У меня еще время на трудоустройство есть. Четыре месяца.
— Смотри, а говоришь, законы не знаешь.
— Знаю немного.
— Тогда расскажи, что у вас на комбинате творится. Воруют?
— А то нет. Покажите мне, где не воруют.
— Трудновато будет. Новоселову водопровод ремонтировал небось за казенный счет?
— Не помню.
— А вообще что ремонтировал, помнишь?
— Не помню.
— У него с памятью плохо, — участливо кивнул Пашка. — Амнезия. «Клиент» для психиатров созрел.
— Точно, — согласился я. — Отправим его в дурку. Тебя там уколами нашпигуют — забудешь собственное имя.
— Ну, ремонтировал. Чего особенного?
— Зачем Новоселов с тобой связался? Он что, кроме тебя, ханыги, не мог никого найти?
— Знал покойничек, у Бородули руки золотые.
— Откуда ты знаешь, что он покойничек?
— Так, — Бородуля замялся. — Ведь все знают, весь город.
— Какой город? Ты на пятнадцать суток залетел, когда еще труп не обнаружили.
— Мне братва, то есть суточники, и сказали.
— Кто сказал? Имя.
— А я помню! Кто-то сказал.
— Где ты был четвертого августа?
— Где-где? Дома был.
— А третьего?
— Тоже дома!
— А шестого?
— Дома!
— Ах ты, домосед наш. Вспоминай, чем четвертого числа занимался.
— Ничем. Встал. Опохмелился. Дрыхнуть лег.
— Врешь. Все врешь.
— Почему это?
— Какое сегодня число?
— Пятнадцатое… Или четырнадцатое.
— Семнадцатое. Ты же один день от другого отличить не можешь. Вспоминай быстро, где ты был за день до того, как на сутки приземлился.
— Говорю же, встал, опохмелился, купил одеколона, тяпнул, заснул.
— Да? А как эта штука к тебе в квартиру залетела?
Я издалека показал упакованный в целлофан билет на электричку.
— Это чего?
— Билет. Нашли среди мусора в твоей квартире. На шестнадцатое мая. Третья зона. Там как раз Коровино, где дача у Новоселова.
— Не мое. Не знаю, как ко мне попал.
— И телогрейка не твоя?
— Какая телогрейка?
— При обыске у тебя дома обнаружена телогрейка. Ты читать умеешь?
— Конечно, умею.
— Странно. По тебе не скажешь. Тогда читай… Нет, лучше я тебе почитаю. Смотри, как интересно. Похлеще детективной повести. «Пятна бурого цвета, обнаруженные на телогрейке, представленной на исследование, являются человеческой кровью…»
— А-а. Так это у меня кровь из носа пошла. Накапала.
— Ага, из одной ноздри — одна группа крови, из другой — другая.
— Чего? — Бородуля все сильнее ерзал на стуле. Как же ему хотелось очутиться подальше от этого места! Но от своей судьбы не уйдешь, не скроешься.
— Ничего. У каждого человека индивидуальная группа крови. У тебя — вторая. На телогрейке — четвертая, не твоя кровь, Кузьма.
Я бережно погладил заключение судебно-биологической экспертизы. Обычно эксперты подготавливают заключение неделями. Мне же сделали в два дня. Обошлось оно мне в две бутылки самогона. Их Норгулин реквизировал у знакомого участкового, который в свою очередь изъял РИС у злостного самогонщика. Послужило-таки запретное зелье человечеству.
— Кстати, — вставил Пашка, — такая группа крови у Новоселова.
— У него одного такая группа?
— Нет. Но она достаточно редкая.
— Ох, — дрожащими пальцами Бородуля погладил щеку. — Хорошо, говорю как на духу. Было так…
Я приготовился выслушать показания… И выслушал.
— Месяц назад у винника на Куйбышевском проспекте познакомился с одним придурком — Романом зовут. Он на заводе счетно-аналитических машин работает. Решили мы с ним сообразить, я без очереди пролез, взял бутылку. В парке присели под кустиком. А он, зараза, мало того, что себе грамм на двадцать больше налил, так еще, как шары залил, меня козлом обозвал. Представляешь, командир, — козлом. Хорошо, я человек спокойный. Другой бы сразу пришил. А я его лишь за грудки взял, пару раз в подзубало съездил. По носу попал, оттуда юшка у него пошла, вот на меня и накапало. Потом я ему по батареям ногой прошелся. Кажись, ребро сломал.
— Понятно, — закивал я. — Открыл ты нам глаза. Остается тебя отпустить и извиниться за то, что заняли твое бесценное время.
— Я правду говорю.
— Вот еще один документик. Называется — протокол опознания. Курточку, которую ты продавал, ведь у Новоселова прихватил.
— Нет!
— И подсвечник с ложечками. И магнитофон.
— Не правда.
— Кончай, Кузя, придуриваться. Начинай каяться. Время пришло. На таких доказательствах тебя любой суд осудит.
— Не трогал я никого!
— Кто еще с тобой был? Ну, тот тип в синей куртке. Все равно найдем его.
— Никого я не убивал!
— Не правильно ты себя ведешь, Кузя. За убийство из корыстных побуждений вышку схлопотать ничего не стоит. При отсутствии раскаяния и противодействии следствию суд приговаривает к исключительной мере наказания — расстрелу… Знаешь, как приводятся в исполнение расстрелы? Не знаешь? Узнаешь.Тикают часы, и ты понимаешь, что они отсчитывают последние минуты твоей жизни. И хоть вой, хоть на брюхе ползай — ничего не изменить. Будешь вспоминать, каким был дураком, что не схватил протянутый следователем спасательный круг, но поздно. Уже звучат шаги конвоира, и вскоре звякнет затвор.
— У, бля-я! — неожиданно взвыл Кузя и ударил себя ладонью по шее.
— Рассказывай, Кузьма. Тебе некуда деваться.
— Слышь, начальник, я правда не убивал. Спроси кого хочешь, тебе любой скажет — не может Бородуля человека убить. Ну, поверь мне. Не могу я убивать. Не приучен. Я же мухи не обижу.
— А за «козла» ребра ломать тоже не обучен?
— Так это святое дело. А убивать — не-е…
— Может, и не был обучен. Но когда это было. Хочешь, опишу тебе немного твою теперешнюю жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36