Глубокий разрез на юбке открылся до неприличия, Нарышкин отвернулся, чтобы не видеть цвета её подвязок. А Бермудская уже терлась ногой в капроне о ногу Нарышкина...
Валентину стало не по себе. Дома была любимая молодая жена на седьмом месяце беременности, были покой и уют, было счастье. Он был далек от грязи писательского мира и не слышал о том, о чем знали практически все... Иначе он не пришел бы сюда, на эту роскошную виллу...
- Ольга Александровна..., - укоризненно поглядел на неё Нарышкин и отодвинулся от нее.
- Дурачок, мы же здесь одни, никого нет все будет отлично, никто ничего не узнает... Иди сюда... Давай потанцуем...
Она встала и включила тихую музыку. Нарышкин, боясь обострять раньше времени обстановку, пошел танцевать с ней, но Ольга, немного потоптавшись на месте, просто сжала его в своих объятиях и стала целовать взасос. Тут уж он довольно резко отстранил её от себя.
- Не надо, Ольга Александровна. Не надо. Мне пора идти! - сурово глядя на нее, произнес Нарышкин.
Это не понравилось Ольге. Она села в кресло, налила себе коньяка и залпом выпила.
- Будите в женщине зверя, Валентин. Это не так уж безопасно, - широко улыбнулась она. Но глаза были очень злые.
- Что поделаешь? - улыбнулся и Нарышкин. - Я люблю другую женщину и стараюсь ей не изменять...
- И правильно! - крикнула Ольга. - Вы очень достойный человек... Простите меня, но вы мне настолько понравились, что я потеряла голову. Все! Поговорим о деле. Я больше не буду, - она кокетливо улыбнулась романисту, и глаза её подобрели. А произошло это от того, что внезапно интереснейшая мысль пришла к ней в голову. Витенька Удищев недавно был в Москве и привез ей свежую порцию снадобья, так пока ни на ком и не испробованного.
"А что если его прямо сейчас и испытать?" - пришло ей в голову. "Исключительно пикантный момент..."
Она принесла рукопись и стала показывать Нарышкину, что ему, якобы, надо переделать. Он немного оттаял, стал спорить с ней, она то соглашалась, то нет, придавая своему лицу серьезное выражение. Играла настолько удачно, что он поверил. Потом он вышел в туалет. И она сыпанула ему в рюмку Витенькиного порошочка...
- Выпьем за ваши успехи! - провозгласила Ольга, поднимая свою рюмку. - Я верю в вас!
Перемены в поведении Нарышкина были разительные. Порошочек и впрямь оказался волшебным. Буквально через минут пятнадцать гость жутко повеселел, пригласил хозяйку танцевать, сам стал давать рукам волю, она даже для виду отстранилась от него... Но не надолго... Они пошли в спальню...
... - Что? - крикнул он, просыпаясь. - Что тут было? Я ничего не помню!
- Что было? Да ничего особенного, - усмехнулась обнаженная Ольга, потянулась на широченной кровати и сладко зевнула. - То самое, что бывает в постели между мужчиной и женщиной...
- Ты меня чем-то опоила, развратная баба! - крикнул Нарышкин, вскочил с постели и стал быстро и нервно одеваться.
- Тихо, тихо, - побагровела Бермудская. - Потише ты, не забывайся, романист!
- Будь ты проклята, стерва! - бросил ей с порога Нарышкин, хлопнул дверью и ушел.
Оскорбленная, оплеванная Ольга Александровна кусала пальцы от досады и рыдала, меряя шагами комнату. "Ты меня ещё попомнишь...", - шипела она. А потом вызвала такси и поехала прямо в аэропорт. Взяла билет в Сочи, и через несколько часов была уже в объятиях шестидесятилетнего Егора Степановича.
- Я так соскучилась по тебе, Егорушка, - шептала она, преодолевая жуткое отвращение от объятий мужа, от омерзительного запаха из его рта, от его корявых заскорузлых пальцев. Ей было так гнусно, что она даже зарыдала.
- Ты что? - удивлялся генерал.
- Это я от радости, от радости..., - говорила она, а сама ломала пальцы и прокручивала в голове планы мести наглому Нарышкину. "А Витенька, однако, молодец... Хорошие порошочки готовит... Какой потрясающий эффект... Пригодятся еще..."
Через два дня она улетела в Москву, а потом в Штаты. А по возвращении оттуда сдала в правление Союза писателей разгромную рецензию на романы Нарышкина, вложив туда всю свою ненависть к нему. "Яркий пример буржуазной бульварщины", "недостойные критики порнографические упражнения", "антисоветская, человеконенавистническая зараза", - так она характеризовала творчество своего заклятого врага. Именно таким он стал после той бурно проведенной ночи.
А потом... Было и "потом"... Интереснейшее было "потом"...
... Ольга Александровна выкурила очередную сигарету и встряхнула седеющей головой. Ладно, что вспоминать прошлое? Жизнь продолжается, надо действовать! Этот Дьяконов может испортить все... Сыскная собака... Вернее, щенок...
Она немного подумала и набрала номер человека, к которому обращалась только в самых крайних случаях - к верному старому любовнику Андрюше Шмыдаренко. Теперь ему было уже под шестьдесят, он по-прежнему что-то имел от Союза писателей, придавал товарный вид и проталкивал в издательства творения давно уже всем опаскудевших "классиков" соцреализма, только под новым соусом, но основным его занятием было другое. Это был непревзойденный мастер закулисных, темных дел, либо граничащих с криминалом, либо и вовсе подпадающим под очень серьезные статьи Уголовного кодекса. Однако, Шмыдаренко никогда никаких проблем с правоохранительными органами не имел. Хотя Бермудская догадывалась об очень интересных деяниях Андрюши и порой даже немного завидовала ему, до того уж изощренная, паскудная душонка была у него. Нравственных преград для него не существовало, про него ходили черные слухи, что он в тринадцатилетнем возрасте написал донос на родную бабку, будучи прописанным в её комнате и желая избавиться от нее. Донос был написан в конце февраля пятьдесят третьего года - Андрюшина бабка была врачом, и наполовину еврейкой. С бабкой дело не выгорело - назло любящему внуку она не только избежала ареста и лагерей, но дожила до девяносто пяти лет и скончалась в Америке весьма зажиточной. После её смерти кое-кто получил приличное наследство. Досталось и внучку - незадолго до её смерти он получил красочную открытку от остроумной бабушки, на которой была изображена голая задница с круглыми глазами и написано по-английски: "Душой навеки с тобой". Но Андрюша не унывал, он делал и делал свои дела, не зная ни отдыха, ни покоя. И после смерти Витеньки Удищева более надежного человека у Бермудской не было. В этой же истории, зная жадность и прыть Шмыдаренко, Ольга Александровна пыталась действовать без его поддержки, в одиночку, довольствуясь жалкой помощью "шестерок" - сына Степана и побирушки-урода Федьки. Но поскольку с такими помощниками это оказалось невозможным, пришлось в некоторой степени ставить в курс дела и Андрюшу. А тому палец в рот было класть никак нельзя. Услышав о выгодном дельце, он сразу же оказывался в гуще событий и пытался стать главным действующим лицом. Требовались огромные усилия, чтобы сдержать этот могучий напор и в то же время убедить его помогать. Андрюшу только попросили подкупить Ритину соседку Юлию Павловну, чтобы она сообщала о всех, кто приходит к Рите, а потом, когда Федька стал делать не то, что нужно, припугнуть его. "Зачем тебе все это?" - округлил глаза Шмыдаренко. - "Ненавижу её, заразу, дочку нарышкинскую, хочу Степку ей на шею посадить, тяжело мне, Андрюшенька, устала я от него", - вздохнула Бермудская. - "Да?" - спросил Шмыдаренко, и глаза его стали совершенно оловянными. Ольга Александровна поняла, что он не поверил ей ни на один грамм. Видимо, поэтому и пугал он тогда в машине Федьку совсем нестрашно, хотя умел говорить и действовать по-другому. Просто Андрюше было нужно либо все, либо ничего. А любовь престарелой поэтессы ему теперь и вовсе была не нужна. Ему нужны были только наличные, только наличные...
- Нет, Андрюха, - вздохнула Бермудская. - Этот урод творит что-то совсем не то. Он не пугает Ритку, он хочет предупредить её. И вот ещё что появился некто Дьяконов Игорь Николаевич, бывший мент, капитан. Он постоянно отирается не там, где нужно. Сегодня я имела удовольствие с ним познакомиться в нашем дворе, он что-то вынюхивал про меня у соседей, вчера он подвез до дома Риту. Сейчас она выскочила на улицу явно для встречи с ним. Она наняла его, надо что-то делать...
- Что? - равнодушным голосом спросил Шмыдаренко.
- Хочешь сказать, сколько? - усмехнулась Бермудская.
- Работаю из половины, - лаконично заявил Андрюша.
- Ты что, в курсе? - поразилась Ольга Александровна.
- Обижаешь, Оленька, обижаешь... Неужели ты полагаешь, что я дурее тебя? - рассмеялся Шмыдаренко. - Я уже навел справки. Богатое дело затеяла, умница ты моя... И можешь рассчитывать на мою всемерную поддержку. Государственную премию я тебе организовал? Как я тогда все обтяпал, самому приятно вспомнить... Горжусь, врать не буду...
- Прекрати! - схватилась за голову Бермудская. - Болтаешь такое по телефону!
- Что, Оленька, нервы? Брось, не переживай, дела давно минувших дней... Иных уж нет, а те далече... Теперь-то что дергаться?
Бермудская вздрогнула, вспомнив, как незадолго до решения о присуждении Государственной премии, скоропостижно скончался явный фаворит в борьбе за премию поэт Ларичев, у которого Шмыдаренко работал литературным секретарем. Витенькины порошочки плюс полное доверие, которое оказывал Ларичев своему верному помощнику, сделали дело. Инфаркт Ларичева и премия Бермудской стали его итогом. За усердие Бермудская пробила любовнику квартиру в престижном писательском доме.
- Половина - это не разговор, - пробасила Ольга Александровна. Наглеешь, Андрей Алексеевич.
- Из уважения к тебе, из любви к тебе, Оленька, которая никогда не ржавеет, согласен на треть. Это последнее слово. Иначе, до свидания. Могу организовать тебе выступление по телевидению в передаче "Забытые имена".
- Выступай там сам! - рявкнула Бермудская.
- Я-то тут при чем? У меня и имени-то никакого нет и никогда не было, - радостно заявил Шмыдаренко. - Только о тебе и пекусь, старая моя подружка...
- Ладно, - усмехнулась Бермудская. - У тебя теперь молодая подружка имеется.
Шмыдаренко действительно недавно женился на двадцатитрехлетней девушке, о чем в первую очередь сообщил Бермудской.
- Что делать? Что делать, Оленька? Такова жизнь... Итак, каков будет наш с тобой договор? По рукам или нет?
- Согласна. Завтра приезжай, поговорим конкретнее. А сейчас скажу только одно - надо нейтрализовать и Дьяконова, и Федьку. Это твоя работа, Андрей Алексеевич. Все. Пока. Запиши, кстати, номер машины этого Дьяконова.
- Пока, Оленька, пока. Я все сделаю, как надо. Сама знаешь, моя работа всегда наивысшего качества. И я нахожусь в замечательной рабочей форме. Зря ты мне с самого начала ничего толком не объяснила, наплела с три короба, обидно даже. Неужели ты думала, что я настолько поглупел, что поверил этим басням? Да, талантливым человеком был папаша твоей будущей, на сегодняшний день, к сожалению, бывшей, но, надеюсь, опять будущей невестки. Я ведь тебе не зря его опусы подсунул, сам прочитал поначалу. Можно было все сделать по-другому, по-умному... А ты, со своей бабьей обидой... Несолидно было все сделано, Оленька, очень несолидно... Но все, проехало, лучше поздно, чем никогда... Пока, целую, пойду к молодой жене, а то она будет ревновать...
"Сволочь", - прошипела Бермудская, положив трубку. - "Мерзейшая поганая сволочь..." Однако, как выяснилось, без него никуда. Опаснее всего сидеть, сложа руки. Не менять же свои планы из-за какого-то там отставного мента Дьяконова и вздрыгов спившегося урода? И так дело зашло уж слишком далеко...
9.
- Да, вот такие они, оказывается, дела, - сказал Игорь Дьяконов, когда Бауэр при Рите рассказал все, что знал о планах Бермудской.
- Сволочи, сволочи, - рыдала Рита, не в состоянии поверить тому, что она услышала. Весь мир представлялся ей какой-то мерзкой помойной ямой или пустыней, кишащей дикими зверями и ядовитыми змеями.
- На этом моя миссия далеко не закончена, - пытался успокоить её Игорь. - Дел у нас невпроворот. Пока я вам ничего больше сообщить не могу, Маргарита Валентиновна, хотя кое-что у меня имеется, просто надо уточнить некоторые обстоятельства. А сейчас у нас одна задача - выпроводить вон вашего замечательного Степана. Вы согласны со мной?
- С этим я и сама справлюсь, - нахмурилась Рита, вытирая слезы. - А вы..., - повернулась она к Бауэру. - Я ведь видела вас у свекрови в доме, правда? Давно еще...
- Да, вы тогда очень испугались моего лица, - с горечью произнес Бауэр.
- Где вы так пострадали? - спросила Рита. Что-то происходило у неё в душе, что-то странное и таинственное. Сон сплетался с явью, она глядела на его обожженные руки, и воспоминания все сильнее и сильнее душили её. Простите, простите, Федор, я... Если я сейчас скажу что-то не то, простите... Это вы спасли меня при пожаре? Что же вы молчите?! Это были вы?!!!
Игорь тоже насторожился. Он присутствовал при некой страшной семейной драме, в которой было ещё так много неясного.
- Так вы или нет? Федор! Отвечайте, ради Бога!
- Я, - глухо раздался из-под вязаного шарфа голос Бауэра.
- Боже мой! Боже мой! Как я раньше не догадалась?! - вскрикнула, хватаясь за голову, Рита. - Но как же вы там оказались?
- Я не знаю, честное слово, не знаю, - задыхаясь, говорил Федор. Сколько лет я таил все это в себе... Поймите меня, самым страшным для меня было бы, если бы вы подумали, что это я поджег вашу дачу. Но это было какое-то безумие, какая-то агония... Бермудская поручила мне и своему отчиму Виктору Удищеву отвезти какую-то важную рукопись на дачу одному литературному критику и передать из рук в руки. Мы сели на электричку на Ярославском вокзале и ехали около часа, я даже не помню, на какой станции мы вышли. То есть, я помнил название станции, но потом все словно заволокло туманом. Мы шли по лесной тропинке около двадцати минут, потом Виктор зашел в какой-то дом, и там ему ответили, что он ошибся адресом. Он зашел в следующий, потом ещё в один, там повторилось то же самое. Он все матерился, бранился на Бермудскую, пытался найти телефон, чтобы позвонить ей, но из этой глуши позвонить было невозможно. Тогда он заявил, что больше искать не будет, и пусть она сама передает, раз не может точно запомнить адрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20