В голову ничего путного не приходило, остается единственный вариант — откровенный разговор.
— Да, я приехал в Клин по заданию. Да, наша встреча — не случайность, она заранее спланирована и утверждена моим начальником… А вот цель иная, нежели ты думаешь. Никто не собирается тебя вязать, сажать в камеру, допрашивать…
— Тогда к чему все твои хитрые подходы…
— Повзрослеешь — поймешь. А теперь слушай внимательно, мотай на ус. Мы решили тебе помочь. Удивляешься? — покачал сыщик головой. — Ну, ну, удивляйся, придурок, изображай обиду. Нам все известно: и твоя деятельность в роли совладельца ремонтно-строительной фирмы, которую бандиты используют в своих целях, и фактически развал семьи, и сексуальная связь с преступницей.
— Предположим, правда. Разве это подсудно? Не существует статьи… Впрочем, кажется, догадываюсь… Вербовка, да? Или как еще у вас называется эта грязная процедура?
Пришел черед смутиться сыщику. Но ненадолго — он быстро оправился. Засмеялся.
— Слишком возносишь себя, подполковник. Вербуют тех, кто может принести пользу сыску, а ты кто? Любовник бандитки, ее доверенное лицо? Для нас — мелко и несущественно.
Знал Василий в какую точку ударить, чем больней зацепить гордый характер отставника. Еще в гарнизоне Кедровый заметил — Мишка слишком болезненно воспринимает малейшее унижение.
— Говоришь, мелочь, несущественно? Как для кого. Красуля от меня ничего не скрывала… Ты вот будто штампом прихлопнул: бандитка, преступница. А это такая женщина — ты представить себе не можешь. Жестокая и добрая, подозрительная и доверчивая. В любви раскрывается на подобии сбрызнутой утренней росой розы…
Проговорил и вопросительно поглядел на Клименко. Понял ли тот сказанное или не расслышал?
— Договаривай, дружище, не останавливайся. Авось, помогу вылечиться. Зря ты подозреваешь меня в этаком «штампованном» отношении к живому человеку. Но, как не крути, как не выгораживай, твоя любовница — опасная преступница. Вот и давай поговорим о ней с этих позиций…
Дальше разговор пошел веселей. О вербовке — ни слова, но она так и витает над головами собеседников, так и вторгается в их сознание. Михаил ожидал предложения подписать заранее заготовленный сыскарем бланк, Василий выжидал удобного момента. Он все еще колебался, не был уверен в необходимости вербовки, мало того, считал ее вредной для дела. Вдруг отставник сообщит что-нибудь ценное и без бумажной волокиты.
— Вспомни, Красуля не говорила тебе что-нибудь необычное?
Федоров задумался.
— Дня за три до моего… бегства упомянула о коллекции Моревича… Дескать, очень ценная… Спрашивала о результатах оценки предстоящего ремонта его квартиры, где тот будет жить во время ремонта… Неожиданно предложила самой навестить заказчика…
— Когда? — будто подстегнул подполковника сыщик.
— Не знаю… Кроме того, здесь в Клину случайно встретился с шестеркой Жетона. Парняга хороший, по глупости, как и я, очутился в болоте… Он и рассказал — Жетон по наводке сверху подрядился замочить сына коллекционера, политического деятеля… Тот вроде принадлежит к оппозиции. Странно, и Жетон, и Красуля нацелились на одну и ту же семью…
Глава 15
Семен Адольфович Моревич, крепкий еще старик, не по возрасту стройный и подтянутый, расхаживал по гостиной подмосковного коттеджа. Длинные седые волосы связаны на затылке в пучек, теплый домашний халат расстегнут, из-под него выглядывает голая мускулистая грудь.
Единственное его хобби — коллекции. Собирает он почти все, начиная от спичечных коробков и кончая картинами известных художников. Пятикомнатная квартира в Москве буквально забита остекленными коробочками и журналами в бархатных переплетах. Стены увешаны картинами. Они висят впритык друг к другу, будто заменяют собой многокрасочные обои. Вперемежку — русские и голландские, французские и немецкие, но обязательно — известные, ни одной подделки.
Особняк под Истрой тоже украшен картинами, но, в основном, копиями. Зато посуда, хрусталь, обстановка — только старинные. Коллекционер привык к комфорту, не мыслит себе жизни без роскоши.
Сегодня движения старика более порывисты, походка — нервная, взгляды из-под густых бровей — нетерпеливые. Моревич ожидает приезда сына, который редко навещает отца, превращая каждый свой приезд в праздник.
Обеденный стол покрыт накрахмаленной скатертью, на ней расставлена коллекционная посуда времен французских королей. Неважно, что на изукрашенных блюдах и тарелочках — незамысловатая закуска, а в хрустальных графинах — самодельные наливки и вина, значительно важней торжественная обстановка, которую создает старина.
Сегодня старик ожидает Эдуарда с особым нетерпением. Возникла нужда посоветоваться, излить душу. Поэтому услышав шум под"ехавшей к коттеджу машины, он бодро побежал в прихожую.
— Наконец-то, появился, — любовно ворчал он, подставаляя для поцелуя надушенную розовую щеку. — Запутался в своих политических дебрях, позабыл отца.
Эдуард посмеивался, любовно оглядывая крепкую фигуру родителя. И возвраст не действует на старика, подумал он, все такой же стройный. А я с каждым днем толстею, будто кто-то надувает. Только за последний месяц прибавил пять килограммов. Не помогают ни разрекламированные диеты, ни хваленный гербалайф.
— Ошибаешься, батя, не забыл. Даже выпросил недельный отпуск, который, если не возражаешь, проведу в твоем обществе.
— Какие могут быть возвражения, сынок? Я рад. Погуляем с тобой по речному бережку, полюбуемся кленами и березками.
— Обязательно… И вот еще одно доказательство того, что я не забыл своего молодого папашу… Прими подарочек. Случайно попалась на глаза у антиквара вазочка, решил порадовать. За возраст не ручаюсь — не специалист, но судя по интерьеру…
Моревич мигом забыл и о намеченной беседе с сыном, и о всех своих неприятностях. Ощупывал вазочку, разглядывал ее в лупу, искал «фирменный знак». Не фальшивка ли? Сына могли обмануть — коллекционера не удастся.
Ваза оказалась «настоящей». Соответственно улучшилось настроение и возвратились мысли о необходимости посоветоваться с Эдиком. Больше не с кем. Жена умерла, царство ей небесное, вот уже пять лет тому назад, ни сестер, ни братьев — все ушли. Остался один Эдуард.
Придерживая сына под руку, старик направился было в столовую, но спохватился: сначала — переодеться, негоже садиться за стол в халате, будто дореволюционный барин, забывший про элементарные приличия.
Эдуард Семенович тоже пожелал привести себя в порядок, принять ванну, надеть новый, «застольный» костюм. Мылся не торопясь, потом тщательно побрился, м выбрал на полочке любимые мужские духи. Семен Адольфович тоже не спешил. Недавняя нервозность покинула его — сын приехал, ничего с ним не случилось, незачем волноваться.
Наконец, уселись за стол.
Во главе — одетый в пепельного цвета костюм отец. Напротив — в черном — сын. Не хватает вышколенных лакеев, разливающих напитки и разносящих блюда. Вместо них — чистенькая старушка, фамилия и отчество которой, в семье Моревичей давно забыты. Матрена, налей, пожалуйста, чаек… Матрена, будь добра, подай сигареты… Матрена, забери эти салфетки, принеси другие, знаешь, с изображением в уголках императорских корон… Матрена… Матрена… Матрена.
Старушка семенила за сигаретами, меняла салфетки, подавала сигареты и зажигалки. Без нее дом окажется тусклым и нежилым. Моревичи привыкли к старой служанке, как привыкают к кровати, на которой спишь, к столу, за которым завтракаешь или ужинаешь.
Поэтому беседа между отцом и сыном велась откровенная, без оглядок и пониженного голоса.
— У меня, Эдик, возникли определенные сложности, — приступил старик к разговору, заправляя за фасонистую бабочку накрахмаленную салфетку и накладывая из блюда на тарелку аппетитно пахнущую фаршированную щуку. — Нужно посоветоваться…
— Что за сложности? — насторожился Эдуард Семенович.
В наше время политики всех мастей — эквилибристы на проволоке, висящей над пропастью. Их отстреливают не хуже банкиров и предпринимателей, не спасают ни опытные телохранители, ни щедрые обещания милиции и госбезопасности отыскать убийц и предать их суду. Услышав про отцовские трудности, Моревич-сын немедленно примерил их к своей безопасности. Отодвинул блюдо с жареным поросенком, залпом выпил бокал вина.
— Странная ситуация, доложу тебе. Я, уже говорил, кажется, задумал отремонтировать нашу квартиру. Никаких капитальных ремонтов — перенести всего одну перегородку, высвободить место для новых картин. Заодно — покрасить, сменить обои, положить в ванную на пол новую плитку… Короче, мелочь… Присоветовали мне обратиться в новую фирму. Дескать, работают по-европейски, качественно и быстро, и берут по божески… Я и обратился. Милые, признаться, люди, владельцы этой фирмы. На второй же день появились оценщики — измеряли, что-то подсчитывали… Сумма, конечно, аховая, услышал — едва не подавился, но ремонтироваться-то надо. Пришлось согласиться, подписать договор.
— Сделали?
— Не торопись, сынок, сейчас все узнаешь… Главный оценщик, худенький мужичонка, пообещал в понедельник начать, попросил снять картины, упаковать коллекции. Вежливо попросил, культурно, я даже порадовался — есть еще в бедной России такие люди… Всю неделю мы с Матреной трудились, осбобождая место для ремонта. Снесли картины и коробки в маленькую комнату, мягкую мебель накрыли чехлами, стенки обернули полиэтиленовыми пленками. И вот прошло две недели, а ремонтники так и не появились. Ходил в офис, а там об"явление на дверях: фирма обанкротилась, претензии… и так далее… Разве не странно?
Действительно, странно, подумал Моревич-сын. Уж не пытаются ли преступники достать сына через отца? Глупость, конечно, почему так называемый ремонт обязательно должен быть увязан с готовящимся покушением? Политик не собирается проверять качество наклейки обоев или устройства плиточного пола, ему и без этого хватает хлопот на политическом Олимпе.
И все же — подозрительно.
— Как думаешь, не обратиться ли в милицию? Пусть специалисты займутся лопнувшей фирмой…
Несмотря на тревожную озабоченность, Эдуард Семенович спрятал улыбку. Эти старики будто живут в старое время, продолжают верить во всемогущество правохранительных органов, во вселенскую справедливость. А их-то уже не сущестует: ни могущества, ни справедливости, и кто знает, возродятся ли они заново, очишенные от скверны, отмытые от нечистот.
— Думаю, бесполезно. Да и по какой причине тревожиться, если нынче лопаются тысячи искусствено надутых фирм. Вот и тебе «посчастливилось» заключить договор с «однодневкой».
Пытался успокоить отца, а непонятная тревога мутила сознание. Нечего делать старику в уголовном розыске. Его, конечно, вежливо выслушают и… ничего не сделают. Только потрепят нервишки. А вот обращение видного политика в урну не выбросишь, в архив не сплавишь.
И Моревич-сын твердо решил завтра же… нет, лучше сегодня… обратиться в Министерство внутренних дел. Не в качестве рядового просителя, которых там бывают тысячи — после предварительного звонка одного из руководителей оппозиции… Лучше бы, конечно, из Администрации Президента, но там не согласятся, откажут. Даже поехидничают в адрес «красного», которому преступники наступили на мозоль.
Обращаться за содействием к коллегам по партии не пришлось — к концу обеда Матрена сообщила о посетителе.
Это был Клименко, только-что возвратившийся из поездки в Клин. Не теряя времени на доклады и донесения, прямо с вокзала рванул на квартиру Моревичей, откуда его «переадресовали» в коттедж на Истре.
— Сотрудник уголовного розыска майор Клименко Василий Тимофеевич, — несколько церемонно представился он, поглядывая на стол, заставленный вкуснейшими блюдами. Будто примерялся, с какого начнет трапезу. Со вчерашнего вечера не ел. — Прошу уделить мне десять минут.
— Хоть час! — щедро разрешил Эдуард Семенович, опередив отца. — Вы пришли кстати, я хотел немедленно к вашему начальству.
— Что случилось? — спокойно поинтересовался сыщик, будто не он пришел к Моревичам, а они — к нему. — Если можно — поподробней. И — покороче, — добавил он, глянув на часы.
Семен Адольфович повторил то, что говорил сыну. Слово в слово. Будто описывал достоинства и недостатки этрусской вазы.
Весь разговор занял всего-навсего около получаса. Предчувствия не обманули политика — готовится покушение. И на него, и на отца. Может быть, даже одновременно. Клименко не стал беречь нервы чете Моревичей, говорил откровенно и четко. Естественно, не назвал имени информатора.
— Что посоветуете? — спросил Эдуард Семенович, спрятав под свисающую на колени скатерть предательскеи подрагивающие руки. — Засесть в подвал? Но я должен бывать в Думе, в Правительстве, устраивать прессконференци, брифинги. Такова работа.
— Понимаю, но обстановка тревожная… Что могу предложить? Прежде всего, вам, дорогой Семен Адольфович, не следует покидать коттеджа, тем более, навещать московскую квартиру… Недолго, от силы недельку…
— Но там — мои коллекции! — закричал старик неожиданно визгливым голосом. — Я не могу оставить их…
— Уголовный розыск гарантирут полную безопасность вашему имуществу, — солидно, как и подобает представителю власти, проговорил Клименко. — Не стану раскрывать секретов нашей работы, одно могу сказать: коллекции необходимы в качестве приманки.
Коллекционер подскочил на стуле, будто под ним взорвалась мина. Закричал о недопустимости подобного отношения к его достоянию, которое он собирается подарить государству, о ценности тех же монет или спичечных коробков, не говоря уже о живописи.
— Жизнь значительно дороже самых ценных коллекций, — замогильным голосом прозрачно намекнул сыщик на опасность, подстерегающую Моревича. — Не выполните нашего совета — заранее готовьте гроб и место на кладбище.
«Лекарство», конечно, болезненное и безжалостное, но иначе к благоразумию азартного старичка не добраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37