Зопирион взял руку Коринны и сказал:
— О, Ксанф, именами Зевса, Геры, Артемиды, Аполлона, Афродиты и Деметры и других богов и богинь в знак обещания взять в законные жены твою дочь Коринну в день, благополучный с точки зрения добрых примет для заключения брака и в соответствии с условиями, описанными в соглашении, я беру у тебя ее руку.
Гости зааплодировали.
— Поцелуй ее! — сказал подвыпивший гость.
Услышав подобную непристойность, Ксанф нахмурился. Гости выпили за здоровье молодых, и Коринна с матерью удалились на женскую половину дома. Выпивка и разговоры продолжались несколько часов — они тянулись еще долгое время после того, как Зопирион успел от них устать — пока, наконец, последний гость не покинул гостеприимный дом и не отправился восвояси в сопровождении слуги, освещавшего дорогу при помощи зажженной с одного конца куска просмоленной веревки.
Следующую ночь Зопирион провел в Катане, расположенной у подножья величественной Этны. Пять лет назад это был цветущий греческий город. Но Дионисий предложил его жителям переехать в Сиракузы. Они отказались, Тиран подкупил правителя города, и тот позволил войти в город армии Дионисия. Всех жителей, за исключением архонта и его ближайшего окружения, продали в рабство.
Он передал город мятежным кампанским наемникам в качестве оплаты за их труды. Жертвы массовой продажи в рабство не смогли вернуться домой. Даже Инв не мог организовать их выкуп, потому что ни одному из богатых граждан города не удалось избежать рабства, и некому было собрать деньги.
Катана и сейчас жила, но сильно изменилась. Городская стена во многих местах была разрушена. На грязных улицах было полно покрытых шрамами, неумытых ветеранов-кампанцев и их неопрятных женщин, звучала оскская речь, а чужеземцев провожали настороженными взглядами. Чумазые ребятишки играли на кучах мусора или приставали к чужеземцам, прося милостыню.
Зопирион устроился в городской таверне, а потом отправился на рынок за продуктами, из которых хозяин гостиницы должен был приготовить ему обед. Мальчишка-сутенер схватил его за рукав и на ломаном греческом принялся расхваливать симпатичную чистенькую сестричку.
В доме Ксанфа Зопирион мучительно страдал от сдерживаемых пылких желаний. Теперь он снова почувствовал, как в нем поднимается страсть. Кровь глухо стучала в висках. Он уверял себя в страстной любви к Коринне. Ни одна другая женщина вряд ли способна заинтересовать его. Однако оказалось, что это не совсем так. Ни один из методов пифагорейской школы не помогал. Скрытое в нем животное сметало все барьеры, требуя свободы, любви, физического освобождения. Мальчишка снова потянул его за плащ, и Зопирион вошел вслед за ним в небольшую дверь домика на одну комнату, стоящего на узкой улочке.
Блудница — пухлая, крепко сбитая жизнерадостная девица из племени сикулов — с радостью занялась своей работой.
— Ты ведь собирался на рынок? — Когда все было закончено и Зопирион приводил себя в порядок, спросила она. — Я готовлю лучше, чем тот неряха, который работает в таверне. Если принесешь достаточно продуктов, чтобы хватило и нам с братом, я смогу приготовить отличный обед.
— Буду очень рад, — ответил Зопирион.
Спустя несколько минут он принес продукты. Юноша уселся на крошечный стул и принялся наблюдать, как она ставит медные кастрюли на небольшой очаг. В комнате помимо стула, кровати, сундука и умывальника ничего не было. Тут и там сквозь огромные дыры в штукатурке просвечивали кирпичная кладка стен.
Зопирион то и дело задавал вопросы хозяйке. Она немного говорила по-гречески, а он — по-оскски. Последний был схож с сикульским, поэтому, не прилагая особых усилий, они понимали друг друга.
— Меня зовут Дукетия, — почесываясь, сказала она. — Я из семьи крестьян из Гербесы. Когда мы работали на полях землевладельца, на нас напали солдаты Дионисия: они двинулись в атаку на наш город, а мы оказались у них на пути. Мы не успели спрятаться в городе. Когда меня поймали, я шла по воду отдельно от всех остальных. Три всадника завели меня в рощицу и изнасиловали.
— До этого я не знала мужчин и с ужасом думала о том, что будет. Поначалу было немного больно и страшно. Но когда заканчивал третий всадник, я начала получать удовольствие. Когда я попросила еще, они засмеялись и с виноватым видом сказали, что если бы могли, то уважили бы мою просьбу. Я обозвала их слабаками: подвели меня к самой грани и так разочаровали. Наконец, один из них ускакал в рощицу и вернулся с товарищем, и с его помощью я получила, что хотела.
— Они хотели увезти меня с собой и продать, но я сумела ускользнуть. А когда Дионисий снял осаду с Гербесы, я вернулась в город. В нашем доме уже жила другая семья, и они захлопнули дверь у меня перед носом, а потом угрожая камнями и палками выгнали меня из города. А о своих близких с тех пор я ничего не слышала.
— А потом я прибилась к торговцу и около года колесила с ним по дорогам. Когда я жила в Гербесе, я не знала о существовании проституции и с удивлением обнаружила, что мужчины должны платить мне за то, что доставляет мне самое большое удовольствие. Когда неподалеку отсюда мой торговец умер от лихорадки, я решила осесть в этих местах и заняться делом. Мальчишка, которого я называю «братом» — тоже сирота. Не могу сказать, что у нас все так просто. Мы часто голодаем. Но все-таки работать приходится гораздо меньше, чем с мотыгой на винограднике с рассвета до заката.
— А ты когда-нибудь беспокоишься мыслями о будущем? — спросил Зопирион.
— Иногда. Представляю день, когда я состарюсь, и мне придется выйти замуж за какого-нибудь кампанского кабана и остепениться. Но к чему беспокоиться по этому поводу, если еще время не пришло? Ну, как тебе обед?
— Превосходно, — соврал Зопирион.
Она начала убирать со стола.
— Может, еще покувыркаемся?
— Клянусь Гераклом, Дукетия, ты лишила меня сил еще в прошлый раз! У меня же не три яйца!
— Ой, да ладно! Такому сильному и молодому господину не составит труда и два раза в день!
— Я не знаю… Я начал думать о работе…
— Для разнообразия ты мог бы подумать и о моей работе, это гораздо веселее! Ну, пожалуйста! Я уступлю тебе за полцены. Мне нужны деньги, чтобы заплатить колдунье за средство, предохраняющее от беременности.
Она села к юноше на колени, начала целовать, ласкать, приспустила с плеча платье. И вскоре они были в постели. Когда он закончил, Дукетия резко удовлетворенно вздохнула.
— Вот за что я люблю мужчин! Фыркают и бьют копытом, словно крепкие черные быки!
Со смешанным чувством Зопирион возвращался в гостиницу. С одной стороны, он ощутил гордость и уверенность в собственных силах. С другой стороны, несмотря на то, что с позиции эллинской морали в его поступке не было ничего предосудительного, он был не в ладах сам с собой. Его не покидала смутное ощущение, что он должен был хранить верность Коринне несмотря на то, что они пока не были женаты. К тому же, он нарушил нормы этики пифагорейца. Божественный Пифагор говорил об умеренности в любви — «не более, чем это необходимо для данного человека». Однако Зопирион не проявил сдержанности.
Но вскоре эти раздумья с легкостью вытеснил стремительный поток мыслей о проекте. И именно их он имел в виду, что обдумывает детали своей работы. Однако во время обеда, когда он предавался воспоминаниям о встрече с Дукетией, неожиданно его осенила схожесть формы сексуального взаимодействия и аналогичного механизма катапульты. Все больше и больше эта идея занимала его разум — фантастическая, а может, непрактичная, но ее стоило записать.
Он ускорил шаг. В таверне не оказалось ни вощеных табличек, ни папируса или пергамента. Пришлось купить свежевыструганную доску. Он полночи просидел, склонившись над ней в тусклом свете лампы, покрывая желтую древесину заметками и рисунками, и закончил, только когда на ней не осталось места.
Зопирион планировал прибыть в Сиракузы к полудню следующего дня. Но когда он подъехал к Мегарам Гиблейским — крепости, относящейся к Сиракузам, и примкнувшей к ней грязноватой деревеньке, построенной на руинах когда-то прекрасного города, начал моросить дождь. Дощечка, на которой юноша делал записи, лежала в повозке, и, опасаясь, что дождь смоет записи, он постучался в дверь хижины. Несмотря на то, что обычно Зопирион стеснялся просить приюта у незнакомцев, но мысль о возможности потерять ценные записи придавала ему сил.
Дверь с треском отворилась.
— Что вам нужно? — раздался голос из-за двери.
— Мне бы хотелось переждать дождь. Пожалуйста…
— Убирайся, бродяга! — дверь захлопнулась, и Зопирион услышал, как с лязгом задвигают засов.
Дождь, казалось, не собирался прекращаться. Возможность прятаться всю ночь под седлом тоже не доставляла радости. Как результат попытки заснуть около стены запросто могло бы оказаться перерезанное горло. Завернув доску в плащ, он положил ее в повозку и направился к крепости.
Как только юноша показал идентификационный диск Арсенала, его сразу же пустили внутрь. Начальник стражи предложил ему переночевать в крошечной нежилой комнате, в которой он провел бессонную ночь, мучаясь от укусов блох. Прямо за дверями двое солдат о чем-то громко разговаривали. Разговор по-оскски перешел в громкий спор, они выпили, поссорились, началась драка, потом они помирились, еще немного поболтали и принялись нестройными голосами распевать крестьянские песни.
На следующий день ближе к полудню Зопирион с доской на плече появился у стола Архита на галерее Арсенала.
— Ты приехал позже положенного, старик, да еще и выглядишь как бродяга… Именем Собаки, что это такое?
— Не трогай ее, а то все размажешь. Здесь записано решение проблемы с катапультой.
— Ты шутишь?
— Совсем нет. Если хозяин скажет хоть что-то о моем отсутствии без разрешения, вот доказательство того, что все это время я на него работал. Видишь вот это?
— Вижу угольные каракули. Каков их смысл?
Зопирион схватил лист папируса и начал покрывать его быстрыми, уверенными штрихами.
— Вот, смотри. Ведь никто не утверждает, что здесь должен быть только один желоб?
— Думаю, нет.
— Ну, тогда у нас будет один фиксированный желоб, как на предыдущих моделях. В нем должна быть большой, глубокий паз. Вот так. А по нему будет скользить другой, передвижной желоб. Назовем его «салазки». Получаем комплексную конструкцию. На заднем конце будет встроен механизм защелки либо ползун. На верхней поверхности салазок будет вырезан неглубокий паз для стрелы. А снизу он будет закреплен таким образом, чтобы не мог вылететь при выстреле.
— Когда мы выдвигаем салазки вперед до упора, крючок защелки — назовем его «палец» — зацепляет тетиву. Трос лебедки привязан к механизму защелки. Наматывая трос на лебедку, мы оттаскиваем назад механизм защелки, салазки и тетиву одновременно. Когда салазки оказались сдвинуты на необходимое место, мы устанавливаем в паз стрелу и опускаем «палец». Тетива высвобождается и выбрасывает стрелу. После этого мы раскручиваем лебедку, передвигаем салазки на исходную позицию «вперед до упора» и начинаем все сначала.
— А как ты удержишь салазки нужном для выстрела положении?
— При помощи гликерного колеса у рукояти лебедки и предохранителя, как у модели с передвижной защелкой.
Архит посмотрел на друга.
— Клянусь Землей и всеми богами, это лучшее решение! По-моему, ты убил сразу трех зайцев! Просто великолепно! А откуда появилась такая идея?
— Она появилась, когда я… я… на обратном пути шел по дороге.
— Возможно, тебе и раньше следовало заняться прогулками по Сицилии, если это так на тебя действует! — нахмурился Архит. — Но мне кажется, у нас скоро начнутся проблемы.
— Что такое?
— У нас связаны руки. Почти всех плотников перевели на верфи, чтобы ускорить производство гигантских галер Алексита.
— Ну, так верни их! Ты же исполнитель!
— Легче сказать, чем сделать. Необходимо представить Филисту петицию, но предварительно умудриться убедить в этом Лифодема.
— Ох, а я и забыл! Где он?
— Возможно, завтракает вместе с другими высокопоставленными лицами. Я найду…
Раздался громкий унылый гудок, от которого у Зопириона зазвенело в ушах. Он раздался так неожиданно, что тот выронил свой карандаш.
— О боги, что это?
Архит расплылся в улыбке.
— Знаешь, не только ты изобретаешь новое! — и он показал на сложное переплетение трубок и кувшинов, стоящую около его стола. Гудение стихло. Рабочие с пакетами с завтраком в руках начали выходить из Арсенала.
— Так это твоя сигнальная клепсидра? — удивился Зопирион.
— Да. Хозяину она настолько понравилась, что он дал мне задание устанавливать для гудка в полдень, вечером на время завершение работ и утром, на рассвете. Мне сообщили — конечно, неофициально — что на следующем пиру в Арсенале меня удостоят одной из медалей.
Архит аккуратно отмерил стаканом с делениями нужное количество воды и перелил ее в верхний кувшин.
— Но если твое изобретение заработает, оно будет иметь гораздо большее значение. Встретимся в конце перерыва, а я попробую обработать этого богом обделенного идиота.
Лифодем внимательно слушал пояснения Зопириона. Наконец, он вскинул голову.
— Не принимаю. У тебя будет скользить тут, скользить там, а где-то посередине будет копье…
— Нет, нет! — запротестовал Зопирион. — Нижний желоб будет жестко зафиксирован, а верхний будет двигаться вдоль него взад и вперед.
— Значит, вместо копья будет двигаться желоб? Значит, во врага ты будешь стрелять желобом?
— Позволь, я объясню все сначала, — ответил Зопирион, прилагая неимоверные усилия, чтобы сдержаться.
После того, как он трижды объяснил устройство механизма, трижды перерисовывал схему, Лифодем вынес свой вердикт.
— Я все-таки не понимаю. Думаю, что мы снимем этот вопрос.
— Что ты имеешь в виду?
— Если это слишком сложно для меня, значит, будет слишком сложным и для простого солдата. Я знаю, что не обладаю столь выдающимися способностями, как вы, образованные гении, но люди, которым предстоит пользоваться твоей катапультой, еще в меньшей степени разбираются в технике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45