Классические, предложенные ещё Арцеуловым, приёмы — руль направления против штопора и руль высоты на пикирование — предписывалось применять как можно энергичнее и размашистее. Отклонение рулей играло здесь роль того самого масла, которым, согласно пословице, каши не испортишь… И вдруг оказалось: можно и испортить! Рядом исследований в полёте (тут большую роль сыграл лётчик-испытатель А.А. Щербаков) было доказано, что отклонения рулей при выводе сверхзвукового самолёта из штопора нужно достаточно точно дозировать, что здесь возможен «перебор», в результате которого самолёт не выйдет из штопора, а перейдёт, скажем, из правого в левый или из прямого в перевёрнутый.Можно ли ожидать от штопора каких-нибудь новых сюрпризов? Ответить на этот вопрос отрицательно вряд ли возможно. Как говорится, не исключено.Правда, испытывая самолёт на штопор, современный лётчик прикрыт от возможных неприятностей несоизмеримо надёжнее, чем был прикрыт Арцеулов.Разработаны достаточно надёжные методы оценки ожидаемых штопорных характеристик самолёта на земле — расчётом и экспериментом в аэродинамических трубах. Существуют теперь и принудительные способы вывода самолёта из штопора (противоштопорные ракеты на крыльях, противоштопорные парашюты), ну а в самом крайнем случае лётчик может воспользоваться катапультируемым сиденьем.И все же, при всем при том, испытания на штопор — это… это испытания на штопор! Проводят их смелые, умелые, знающие люди. И высокой честью для себя считает каждый из них то, что он — последователь и прямой наследник основоположника подобных испытаний, Константина Константиновича Арцеулова.Полтора десятка лет, последовавшие за тем, как Арцеулов испытывал первый советский истребитель, прошли — как, впрочем, и все мировое истребительное самолётостроение — под знаком жестокой конкуренции между бипланами и монопланами.Поначалу казалось, что выигрывают более манёвренные бипланы, но в конечном счёте победу одержали монопланы, обеспечивавшие достижение больших скоростей — главной, определяющей характеристики истребителя. Тем более что, как выяснилось, и у них манёвренности хватает, только манёвр требуется другой: не на виражах в горизонтальной плоскости, а по вертикали.В 30-х годах КБ Поликарпова — снова оно — создало истребитель-моноплан И-16, по тем временам выдающийся, составивший эпоху не только в отечественном, но и в мировом самолётостроении. Короткий, похожий на бочонок тупоносый фюзеляж, небольшие крылья, убирающиеся шасси — ничего выступающего, ничего лишнего. По скорости полёта он дал резкий скачок вперёд. И в небе Испании проявил себя на первых порах, без преувеличения, блестяще.Правда, немецкие самолётостроители, оперативно отреагировав на это, создали ещё более скоростной и к тому же более мощно вооружённый истребитель "Мессершмитт-109 ".После этого настал наш черёд отвечать. Сделали мы это с опозданием: хорошие, скоростные истребители МиГ-3, ЛаГГ-3 и Як-1 успели к началу большой войны только-только начать выпускать серийно.В годы войны основную тяжесть воздушных боев за завоевание господства в воздухе приняли на себя истребители конструкторских бюро С.А. Лавочкина и А.С. Яковлева. Нелегко далось преодоление преимущества, которое имела гитлеровская авиация в первый период войны. Но весной 1943 года — рубежом тут послужило знаменитое воздушное сражение на Кубани — наша авиация захватила господство в воздухе и уже не выпускала его из рук до самой Победы.В послевоенные годы ведущую роль в создании отечественной реактивной авиации сыграла снова вышедшая на авансцену «фирма» А.И. Микояна и М.И. Гуревича. На ней был создан МиГ-9 — первый советский реактивный самолёт, пошедший в крупную серию. Затем последовал стреловидный МиГ-15, сверхзвуковой МиГ-19, ещё более скоростной МиГ-21, истребитель с переменной стреловидностью крыла МиГ-23 и другие.На рубеже 80-х и 90-х годов мировую известность получили советские истребители: фронтовой МиГ-29 и перехватчик Су-27. На всех международных авиационных выставках («салонах») они отлично выглядели в сравнении с лучшими иностранными истребителями.Дело, у истоков которого стоял Арцеулов, получило достойное продолжение.Говоря откровенно, рассказывать о продолжении в последующих десятилетиях третьего начатого при активном участии Арцеулова дела — советского планеризма — автору труднее всего.Слов нет; сказать, что оно заглохло, было бы несправедливо. Проводились слёты. Выполнялись время от времени рекордные полёты. Наши планеристы получали призы на соревнованиях, в том числе и международных. Создавались свои новые планёры (правда, по своим аэродинамическим качествам нельзя сказать, чтобы лучшие в мире)… Все это продолжается и по сей день.Но та массовость планёрного спорта, которая была главной целью Арцеулова и его товарищей, которая реально существовала в предвоенные годы и составила основу подготовки лётных кадров, вынесших на своих плечах тяжесть борьбы в воздухе на фронтах Великой Отечественной войны, — эта массовость в послевоенные годы уже не возродилась.Вернётся ли она снова? Трудно сказать. Но очень нужно было бы, чтобы вернулась! Нужно не только для воспитания будущих пилотов и авиаконструкторов (хотя и это само по себе немаловажно), но и для воспитания в молодёжи таких качеств, как самостоятельность, смелость, решительность, ответственность, чувство товарищества — всего того, что украшает не только авиатора, но и врача, юриста, учителя, словом, любого человека независимо от его профессии.В последние годы жизни Арцеулов к этой проблеме — возрождению массового планеризма — возвращался неоднократно.Вернёмся, однако, к его собственной судьбе — в тридцатые годы. ХУДОЖНИК В 1936 году Арцеулову исполнилось сорок пять лет. Возраст для лётчика, вообще говоря, далеко не предельный. Мы знаем имена гражданских пилотов и даже лётчиков-испытателей, продолжавших летать, когда им перевалило и за пятьдесят. Но именно продолжавших! Изо дня в день, из месяца в месяц продолжавших нести радостный груз лётной работы, не выбившихся из привычной лётной формы — физической и психологической. А начинать заново после перерыва, в течение которого успела измениться авиация (она это делает чрезвычайно быстро), изменялся и ты сам, — совсем другое дело,Арцеулов, будучи трезвомыслящим человеком, не мог не отдавать себе в этом отчёта. «Не имея возможности продолжать работу в авиации, я всецело стал работать как художник», — пишет он в автобиографии. Северный краевой Союз советских художников принял Арцеулова в число своих членов. И начались десятилетия его активной творческой деятельности в этой новой ипостаси. Впрочем, нет, не новой, а всегда жившей в нем, но находившейся все-таки на втором плане с того самого далёкого дня, когда он оставил студию Лансере ради должности рабочего сборочного цеха авиационного завода Щетинина.Арцеулов писал маслом, писал акварели, но больше всего работал как график и книжный иллюстратор. Более пятидесяти книг вышли с его иллюстрациями и художественным оформлением. «Синопский бой» С. Сергеева-Ценского, «Путешествия» Н. Пржевальского, «Слово о двадцати восьми» Н. Тихонова, «Енисей, река сибирская» Г. Кублицкого… И, конечно, книги, принадлежащие перу коллег Арцеулова, авиаторов: «Служу родине» И. Кожедуба, «Рассказы из жизни» и «Рассказы авиаконструктора» А. Яковлева, «О нашей авиации» И. Мазурука, «Полюс» и «Полярный лётчик» М. Водопьянова (вот и сошлись снова жизненные пути начлета Московской авиашколы и красноармейца, помощника шофёра, рвавшегося летать).Особенно много потрудился Арцеулов как журнальный художник. Им проиллюстрировано 240 номеров журнала «Техника — молодёжи», где он был ведущим художником, немало номеров «За оборону», «Крылья Родины», «Юный техник», «Моделист-конструктор». (Именно в этой редакции встретились однажды Арцеулов, как художник, и автор этой книги, написавший тогда для журнала очерк о первых воздушных боях под Москвой.)«Огонёк», «Знание — сила», «Вестник Воздушного флота», «Советский воин» — трудно перечислить все популярные издания, в которых встречались рисунки, обложки, цветные вкладки работы Арцеулова. Вкладки и рисунки делал он и для «Детской энциклопедии».Стену главного зала Центрального дома авиации и космонавтики имени М.В. Фрунзе украшает большое (6x3 метра) панно его работы. Картины Арцеулова есть и в экспозиции этого дома, и в фондах Феодосийской галереи.13 апреля 1961 года на первой полосе «Правды» была помещена композиция, посвящённая полёту Гагарина, — совместная работа художников В. Добровольского и К. Арцеулова, делавшего её, по собственному признанию, с особенным удовольствием.Автор этой книжки — не специалист в изобразительном искусстве. Воспринимает его с позиций субъективно-эмоциональных (как говорится, «нра…» или «не нра…»). Поэтому не решается выступать с собственными оценками, а передаёт слово лицам более компетентным.«Константин Константинович Арцеулов… из первой своей профессии авиатора принёс в живопись чувство романтики, красоты мира во всем неповторимом разнообразии его красок… После В. Сварога в нашей живописи, пожалуй, не было живописца, столь уверенно сочетающего буйную яркость красок с верностью традициям строго реалистической живописи. Его композиции, особенно иллюстрации к научно-фантастическим рассказам… великолепны по цвету и глубоко содержательны. Большую известность приобрела сюита акварелей К.К. Арцеулова, посвящённых важнейшим событиям из истории отечественной техники. С течением времени К.К. Арцеулов усовершенствовал рисунок, который в первых его работах ещё выдавал недостаточность профессионального обучения, стал сдержаннее в цветовой гамме. Появились черно-белые акварели К.К. Арцеулова, которые сохраняли трудно достижимую в этой скупой технике яркость локальных цветов, особенную мягкость и воздушность, свойственные этому незаурядному живописцу…» Это — из представления художника к званию заслуженного деятеля искусств республики, написанного в июне 1962 года и, к сожалению, оставшегося без последствий, — как, впрочем, и ряд других представлений к наградам и почётным званиям (включая обращение группы лётчиков — Героев Советского Союза, ходатайствовавших уже в 70-х годах о присвоении Константину Константиновичу этого звания за совокупность подвигов, совершенных им за годы служения авиации).Работы Арцеулова с неизменным успехом экспонировались на многих выставках, в том числе и на трех персональных: в 1962, в 1966 и в 1981 годах. На последней — уже посмертно… Каждая из этих работ — в своём роде. И каждая властно создаёт у зрителя то именно настроение, которое владело художником и которое он стремился передать нам.Художественная одарённость Константина Константиновича проявлялась не только в том, что он изображал на холсте, бумаге или картоне. Он был превосходным рассказчиком — из тех, которые умеют говорить спокойно, сдержанно, без размахивания руками и голосовых модуляций, но которым слушатели внимают раскрыв рты. Стоит пожалеть о том, что он не перенёс свои устные рассказы на бумагу. Вернее, сделал это очень скупо. Тем не менее его очерк «Мальчик и орёл», опубликованный в «Комсомольской правде», видимо, во многом автобиографический, выражает и поэзию полёта, и психологию мужающего юноши, и очарование природы Крыма, а главное — светлое мироощущение автора.Интересен и оставшийся неопубликованным рассказ Арцеулова «Случай», выдержанный в совсем иной, немного иронической тональности, соответствующей содержанию рассказа — любовной истории, развившейся из недоразумения почти анекдотического: молодой лётчик получает от незнакомой женщины записку — приглашение на свидание. Они встречаются, быстро развивается роман, и лишь в самом конце рассказа (после свершения всех положенных событий романа) выясняется, что произошло счастливое недоразумение: записку писала какая-то другая женщина. Анекдот? Конечно, анекдот. Но как легко, тонко, без намёка на пошлость, в которую, казалось бы, так легко было тут впасть, рассказывает этот «случай» Арцеулов! Завершается рассказ словами от автора: «Конечно, ничего этого не было… Новелла выдумана мной». Что ж, возможно, что выдумана… Мы не знаем, писал ли Арцеулов когда-нибудь, хотя бы в юности, стихи. Но в одной из его черновых тетрадей среди набросков контуров планёра и систем управления мы вдруг находим… эпиграмму. Видимо, изрядно надоели Константину Константиновичу бесконечные длинные анкеты (долгое время бывшие у нас в большой моде), и он пишет, озаглавив четверостишие «Разбирая папки с бумагами»: «Вся жизнь моя изложена в анкете. Она прошла, чтоб написать анкеты эти». Особое место в литературном — иначе не назовёшь — наследии Константина Константиновича занимают его письма. Я имею в виду не стиль, вернее, не только стиль — ясный, свободный, с приметами этакой благородной старомодности. Главное, что обращает на себя внимание в письмах Арцеулова, это их содержание.Конечно, повсюду, куда бы Константин Константинович ни приезжал — в Армению, Киев, Коктебель, он неизменно оказывался в положении почётного гостя. Но не «свадебного генерала»! Эта роль была ему органически чужда. На собственной персоне он сосредоточиваться не любил, напротив, пристально смотрел вокруг себя. И не только смотрел, но и видел, что далеко не одно и то же. Видел прежде всего людей.Раскроем хотя бы письмо, в котором Арцеулов на девяти страницах рассказывает родным о своей поездке в Армению. Оно полно людей (так и хочется сказать: действующих лиц). Самых разных. Начиная с давно знакомых автору письма, как, например, выдающийся пилот, Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР Р.И. Капрэлян — и в то время начинающий испытатель Г.Р. Карапетян. Заместитель начальника Армянского управления Аэрофлота Х.С. Петросян — и упомянутый лишь по имени, но по достоинству оценённый Арцеуловым за внимательность и гостеприимство, «приставленный к нам от Союза художников Рудольф».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18