https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dushevye-systemy/so-smesitelem-i-izlivom/
Аквавит ударяет ему в голову и делает до того неловким, что позднее он никак не может отпереть магнитной карточкой дверь своего номера. Пьяный турист. Портье приходит на помощь.
Последний день на европейском материке – головная боль и тошнота. Еще вечером (багаж уже стоит наготове) Мадзини рвет желчной пеной. Холодный ветер на аэродроме бодрит. Рейсовый самолет в слепящем конусе света – полная неожиданность. Опять DC-9. Он-то рассчитывал на «Твиноттер» или на иной маленький винтовой самолет с горсткой пассажиров. Вскоре после полуночи он над облаками. Вполне обычный внутренний рейс. Шахтеры и инженеры летят на работу в угольных шахтах Лонгъира, а несколько туристов в ярких куртках – в отпуск, предвкушая обещанное проспектом глухое безлюдье. Когда треть дистанции остается позади, без малого через час после вылета из Тромсё, небо загорается огнем: восходит багряное солнце. Над Лонгьиром полуночное солнце будет видно еще две недели. Странный свет внушает туристам тревожное ожидание; они показывают друг другу на пылающие облачные гряды. Большинство шахтеров спит. Сосед Мадзини затевает разговор; это болгарин, музыкант, один из многих болгарских джазменов, которые в летний сезон играют на танцплощадках Финнмарка старые шлягеры. «Rock Around the Clock», «Белые розы Афин», «Love Me Tender». Болгарин церемонно представляется, будто после особенно трогательного номера знакомит публику с музыкантами своей немногочисленной группы: Златю Бояджиев, контрабас. Антонио Скарпа, матрос, говорит Мадзини в ответ и тотчас сожалеет. Он обманул доверчивого, искреннего человека. Придется теперь разыгрывать интерес, задавать вопросы и внимательно слушать, чтобы вознаградить болгарина, который с тем же дружелюбием примет на веру и любую другую его ложь. Златю Бояджиев ничего этого не замечает. Он отыграл свое в Хаммерфесте и в Алте и теперь, как каждый год, проведет неделю в палатке на Шпицбергене, хотя его boys и говорят, что это попросту выброс денег; boys ничего не понимают, ну и пускай, ему без разницы. Все-таки почему же именно болгары должны удовлетворять потребности финнмаркских обитателей в развлечениях? Контрабасист точно не знает. Так сложилось. Наверно, для западных музыкантов Север слишком скучен и уныл. Когда-нибудь он попросит убежища в Норвегии и тогда на годик-другой устроится в Лонгьире на шахты. Не облагаемый налогом доход, десять тысяч крон в месяц, вдобавок льготы, а позднее, глядишь, и собственный ресторанчик.
На посадочной полосе Лонгьира в лицо ударяет резкий ветер. Самолет «Аэрофлота», следующий рейсом на Мурманск, рулит мимо. Возле барака стоит молчаливая кучка советских шахтеров; они ждут вертолета, который доставит их в Баренцбург, на шахты треста «Арктикуголь». Контрабасист что-то им кричит. Разноцветные туристы, в том числе небесно-голубой Мадзини, бросают на русских смущенные, чуть ли не робкие взгляды; старомодные пальто, чемоданы, перевязанные веревками. Значит, приключение уже началось.
ГЛАВА 10
ГНЕТУЩИЙ ХОД ВРЕМЕНИ
Они сопротивляются. Отбиваются. Топорами и кирками колотят по льдине, длинными пилами пытаются прорезать во льду каналы, бурят в этом треклятом застывшем море шпуры, набивают их черным порохом, взрывают заряды, один за другим; машинист Криш выковывает из ледового якоря громадное зубило, которое матросы с помощью специальной опоры и талей подтягивают вверх и раз за разом обрушивают на ледяной капкан, – они вызволят «Тегетхоф» изо льда, освободятся, непременно освободятся, чтобы по крайней мере подыскать у побережья Новой Земли защищенную бухту для зимовки, однако архипелаг мало-помалу уходит за горизонт. Марселя и фок сутками не убирают, чтобы не потерять ни секунды, когда ледяной остров расколется и наконец-то их освободит; у горизонта видны темные полосы, водяной отблеск! – вот куда им надо, там наверняка есть судоходное разводье. Но они здесь. Здесь! Заперты во льдах. Водяной отблеск не для них. Пилы на морозе совершенно теряют упругость и ломаются, прорези уже через минуту-другую опять смерзаются, взрывы только швыряют вверх тучи ледяных осколков, которые затем градом сыплются им на голову, «Тегетхоф» неподвижен, руль, всего лишь вчера очищенный ото льда, сегодня вновь обмерз, штормовой норд-ост заметает лунки от большого зубила, снег делается стеклянистым и твердым – новым льдом, паруса тщетно полощутся на ветру. Порой небо стремительно мчится у них над головой, в холодной буре от льдины отламываются большие и малые куски, остров уменьшается, покрывается трещинами, может быть, наконец пришло время – по местам стоять! – но в результате течения приносят еще более огромные ледяные поля, которые смерзаются с их льдиной в сплошной стылый ландшафт.
Итак, надежда на исполнение нашей миссии оказалась лишь краткой иллюзией; больно признать, но злой рок по-прежнему преследует нас, и нам едва удалось кое-как сохранить присутствие духа… Дни становились все короче, солнце на закате пылало все ярче, погружаясь в красные тучи испарений за барьерами исчерна-синего льда; и сумерки после его исчезновения с каждым разом были все гуще… Лишь изредка мы видели чаек, залетавших на ближние к нам разводья. Коротко взмахивая крыльями, они зависали над мачтой, пристально глядели на нас и с хриплым криком стрелой мчались на юг. Улетающие птицы навевали тоску – казалось, все живые существа стремились поскорее уйти от долгого владычества мрака, предстоявшего нам… безрадостная пустыня приняла нас; безвольные на неопределенное время и расстояние, мы вступили в нее.
Юлиус Пайер
Корабельный такелаж до того обледенел, что добраться до «вороньего гнезда» стоит огромного труда и напряжения… Удивительные кристаллы обсыпают такелаж – точь-в-точь перья несказанной красоты.
Отто Криш
И даже если кто-нибудь взбирается по этим звенящим ледяным лесам и топором расчищает себе место в «вороньем гнезде» – он не видит ничего, о чем мог бы сообщить товарищам. Водяной отблеск растаял. Льдам нет конца. Когда Вайпрехт приказывает убрать паруса, а затем и снять стеньги, они осознают, что на этот год проиграли. Но, может быть, чудо все-таки случится. Может быть, полярные сияния, которые они наблюдают в небе с первых недель сентября, предвещают грядущее освобождение. Когда над их одиночеством пробегает первая волна света, вначале изумрудно-зеленая, а потом в великолепных переливах всех цветов радуги, Марола с молитвой падает на колени. Мадонна им поможет. Но Вайпрехт говорит, что уповать надо не на чудеса, а на него.
Именно северное сияние прежде всего наполняет новичка в тех краях изумлением – неразгаданная загадка, которую природа огненными письменами напечатлела на звездном арктическом небе.
Как отдаленные зарницы в душной летней ночи совершенно несравнимы с яростным грозовым ненастьем, так и слабый отголосок полярных сияний в наших местах несопоставим с величественным природным спектаклем Крайнего Севера. Здесь небесный купол целиком объят пламенем; пышными снопами тысячи молний беспрестанно устремляются со всех сторон к той точке небосвода, куда указывает свободная магнитная стрелка; вокруг этой точки искрятся, мерцают, колышутся, зыблются в неистовом хаосе слепяще-белые пламена с цветною каймой; словно подгоняемые ветром, огневые волны света, пересекаясь и захлестывая друг друга, мчатся с запада на восток и с востока на запад. Без устали чередуются краски – белый, зеленый, красный, белый, зеленый, красный. Тысячи и тысячи лучей огненными пучками непрерывно летят ввысь и в бешеной гонке жаждут достигнуть точки, которая их всех притягивает, – магнитного зенита. Мнится, будто древняя легенда Священного Предания стала явью: небесные воинства вступили в битву и на глазах у обитателей земли истребили друг друга огнем и молнией. Происходит все это в глубочайшей безмолвной тишине, всякий звук молчит, сама природа словно замирает в оцепенелом восторге перед собственным своим делом.
Карл Вайпрехт
Теперь у них есть досуг – досуг пленников. Для своего освобождения они ничего сделать не могут. Так же одержимо, как сражались с ледовыми преградами, они теперь сражаются с однообразием. С временем. Шьют из парусины защитные накидки и мешки для провианта, по два, по три раза ставят на сапоги новые подметки, натягивают над палубой брезент, готовят корабль к зимовке, – полезной работы недостает, она слишком быстро подходит к концу. Матросы сооружают вокруг «Тегетхофа» постройки изо льда, сперва отхожее место, потом стены, дома, башни (!), а после, с прямо-таки яростным рвением, крепости и дворцы. Распиливают ледяные пласты и выкладывают из искристых кирпичей арки ворот и стрельчатые окна, сквозь которые будет улетать время. Хорошо, что при подвижках льда – могучие сжатия еще впереди! – эти здания и города снова и снова рушатся и тонут. Можно начать сначала, все восстановить и выстроить даже больше и краше прежнего. В многодневных тяжких трудах они прокладывают сквозь торосы улицы и дороги, выравнивают твердокаменное море, заливают водой и, привязав к войлочным сапогам полозья, катаются на коньках. Машинист Криш, смеясь, обучает матросов. Однако южане и тут быстро достигают недюжинной ловкости и проворства, так что в конце концов даже играют на коньках в шары. Вайпрехт остается серьезен. Он никогда почти не выказывал сомнений в ходе экспедиции и разочарования, вот и теперь, когда они мало-помалу обживаются в своем плену, он мало участвует в их беззаботности. Ночи напролет сидит один в наблюдательной палатке, поставленной по его распоряжению на льду, ведет метеорологические, астрономические и океанографические журналы, отмечает колебания земного магнетизма, записывает длинные столбцы цифр, вычисляет причудливый курс дрейфа, замеряет лотом морские глубины, описывает, подсчитывает, проясняет взаимосвязи. Он весь внимание.
Чтобы увлекаться природой, нет нужды быть кабинетным ученым, который видит в тычинках цветка только признак его класса, в насекомом – объект для микроскопа, а в горе – камень, однако, с другой стороны, нет и нужды быть сентиментальным энтузиастом, который приходит в восторг от мерцания звезд и в банальном своем восхищении перед величественной молнией, может статься, знать не знает об извечных законах, каким подчинено в природе всё и вся. В изучении загадок, которыми окружает нас природа, наиболее полно выражается стремление мыслящего человека к прогрессу. Когда Ньютон из простого наблюдения вывел непреложные законы, составляющие основу движения небесных тел, всей небесной механики и существования Земли, на которой мы живем, он не только выработал формулы, но подтолкнул вперед все мыслящее человечество, подняв его в собственных глазах и показав, на что способен человеческий разум.
Кто вправду желает восхищаться природой, пусть наблюдает ее в крайностях. В тропиках, в полном ее расцвете и изобилии, в роскошном летнем уборе, любуясь которым очень легко проглядеть главное, и у полюсов, во всей скудости, каковая, однако ж, куда как ясно и отчетливо выявляет великолепную внутреннюю структуру. В тропиках взгляд запутывается в великом множестве деталей, сплошь вызывающих восхищение, здесь, за отсутствием оных, он обращается к внушительному целому, за отсутствием продукта – к производящим силам. Внимание, не отвлекаясь на частное, сосредоточивается на самих природных силах.
Карл Вайпрехт
Жизнь на корабле течет в тесноте и скученности, и все члены команды близко знакомятся между собой: Карлсен, в молодости отыскавший на Новой Земле зимовье великого Баренца, Клотц, побывавший на высочайших пиках, умеющий ходить по канатам и заваривать целебные настои, Пьетро Фаллезич, участвовавший в строительстве Суэцкого канала и рассказывающий невероятные истории про Египет, заядлый курильщик боцман Лузина, гармонист Марола и остальные – все они сообщают друг другу повести своей жизни, снова и снова, в разных вариантах; только у их начальников дружбы не выходит. Меж ними начинается отчуждение. Пайер горюет о потерянном времени. Ему хочется открывать новые земли и морские пути, хочется ездить на собаках по неизученным местам, ему тесно в наблюдательной палатке, он жаждет вернуться с замечательной космографической новостью, чтобы встретили его бурным ликованием. Для Вайпрехта море, где они сейчас дрейфуют, тоже достаточно неизученно и ново. Работы и без того полным-полно; сведения, которые он собирает, послужат науке, а не национальному честолюбию, жаждущему теперь любой ценой покорить и Северный полюс; но ведь Северный полюс для науки ничуть не важнее любой другой точки Крайнего Севера; обуявшая весь мир погоня за славой первооткрывателей и высокоширотными рекордами ему претит, он предпочитает воротиться домой с надежными результатами и без людских потерь, нежели с приблизительным наброском ледовой земли. Новые территории, конечно, дело хорошее. Но не ради одной только славы и не любой ценой. В этом Пайер, безусловно, с ним согласен, и все же вернуться домой без успеха, без новой земли для него позорнее смерти. Словеса, говорит Вайпрехт. Мечты Пайера целиком сосредоточены на огромных ледяных горах, что высятся средь окрестной пустыни, – эти великаны явно оторвались не от глетчеров Новой Земли, слишком они огромны для тамошнего побережья, слишком могучи, нет, эти горы принесло сюда от другой, неведомой земли, и он, Пайер, непременно ее найдет.
Сухопутный начальник готовится к триумфу. Тренируется для исследовательской экспедиции. Снова и снова гоняет по льдине собачью упряжку. Собаки до того злющие и неуправляемые, что Кришу приходится смастерить им намордники из кожи и железа. Громадный ньюфаундленд Гиллис растерзал последнюю тромсёйскую кошку, единственное существо, которое они могли приласкать.
Сие обстоятельство очень опечалило команду, потому что все любили этого зверька, особенно тиролец Клотц, у которого прямо-таки слезы навернулись на глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Последний день на европейском материке – головная боль и тошнота. Еще вечером (багаж уже стоит наготове) Мадзини рвет желчной пеной. Холодный ветер на аэродроме бодрит. Рейсовый самолет в слепящем конусе света – полная неожиданность. Опять DC-9. Он-то рассчитывал на «Твиноттер» или на иной маленький винтовой самолет с горсткой пассажиров. Вскоре после полуночи он над облаками. Вполне обычный внутренний рейс. Шахтеры и инженеры летят на работу в угольных шахтах Лонгъира, а несколько туристов в ярких куртках – в отпуск, предвкушая обещанное проспектом глухое безлюдье. Когда треть дистанции остается позади, без малого через час после вылета из Тромсё, небо загорается огнем: восходит багряное солнце. Над Лонгьиром полуночное солнце будет видно еще две недели. Странный свет внушает туристам тревожное ожидание; они показывают друг другу на пылающие облачные гряды. Большинство шахтеров спит. Сосед Мадзини затевает разговор; это болгарин, музыкант, один из многих болгарских джазменов, которые в летний сезон играют на танцплощадках Финнмарка старые шлягеры. «Rock Around the Clock», «Белые розы Афин», «Love Me Tender». Болгарин церемонно представляется, будто после особенно трогательного номера знакомит публику с музыкантами своей немногочисленной группы: Златю Бояджиев, контрабас. Антонио Скарпа, матрос, говорит Мадзини в ответ и тотчас сожалеет. Он обманул доверчивого, искреннего человека. Придется теперь разыгрывать интерес, задавать вопросы и внимательно слушать, чтобы вознаградить болгарина, который с тем же дружелюбием примет на веру и любую другую его ложь. Златю Бояджиев ничего этого не замечает. Он отыграл свое в Хаммерфесте и в Алте и теперь, как каждый год, проведет неделю в палатке на Шпицбергене, хотя его boys и говорят, что это попросту выброс денег; boys ничего не понимают, ну и пускай, ему без разницы. Все-таки почему же именно болгары должны удовлетворять потребности финнмаркских обитателей в развлечениях? Контрабасист точно не знает. Так сложилось. Наверно, для западных музыкантов Север слишком скучен и уныл. Когда-нибудь он попросит убежища в Норвегии и тогда на годик-другой устроится в Лонгьире на шахты. Не облагаемый налогом доход, десять тысяч крон в месяц, вдобавок льготы, а позднее, глядишь, и собственный ресторанчик.
На посадочной полосе Лонгьира в лицо ударяет резкий ветер. Самолет «Аэрофлота», следующий рейсом на Мурманск, рулит мимо. Возле барака стоит молчаливая кучка советских шахтеров; они ждут вертолета, который доставит их в Баренцбург, на шахты треста «Арктикуголь». Контрабасист что-то им кричит. Разноцветные туристы, в том числе небесно-голубой Мадзини, бросают на русских смущенные, чуть ли не робкие взгляды; старомодные пальто, чемоданы, перевязанные веревками. Значит, приключение уже началось.
ГЛАВА 10
ГНЕТУЩИЙ ХОД ВРЕМЕНИ
Они сопротивляются. Отбиваются. Топорами и кирками колотят по льдине, длинными пилами пытаются прорезать во льду каналы, бурят в этом треклятом застывшем море шпуры, набивают их черным порохом, взрывают заряды, один за другим; машинист Криш выковывает из ледового якоря громадное зубило, которое матросы с помощью специальной опоры и талей подтягивают вверх и раз за разом обрушивают на ледяной капкан, – они вызволят «Тегетхоф» изо льда, освободятся, непременно освободятся, чтобы по крайней мере подыскать у побережья Новой Земли защищенную бухту для зимовки, однако архипелаг мало-помалу уходит за горизонт. Марселя и фок сутками не убирают, чтобы не потерять ни секунды, когда ледяной остров расколется и наконец-то их освободит; у горизонта видны темные полосы, водяной отблеск! – вот куда им надо, там наверняка есть судоходное разводье. Но они здесь. Здесь! Заперты во льдах. Водяной отблеск не для них. Пилы на морозе совершенно теряют упругость и ломаются, прорези уже через минуту-другую опять смерзаются, взрывы только швыряют вверх тучи ледяных осколков, которые затем градом сыплются им на голову, «Тегетхоф» неподвижен, руль, всего лишь вчера очищенный ото льда, сегодня вновь обмерз, штормовой норд-ост заметает лунки от большого зубила, снег делается стеклянистым и твердым – новым льдом, паруса тщетно полощутся на ветру. Порой небо стремительно мчится у них над головой, в холодной буре от льдины отламываются большие и малые куски, остров уменьшается, покрывается трещинами, может быть, наконец пришло время – по местам стоять! – но в результате течения приносят еще более огромные ледяные поля, которые смерзаются с их льдиной в сплошной стылый ландшафт.
Итак, надежда на исполнение нашей миссии оказалась лишь краткой иллюзией; больно признать, но злой рок по-прежнему преследует нас, и нам едва удалось кое-как сохранить присутствие духа… Дни становились все короче, солнце на закате пылало все ярче, погружаясь в красные тучи испарений за барьерами исчерна-синего льда; и сумерки после его исчезновения с каждым разом были все гуще… Лишь изредка мы видели чаек, залетавших на ближние к нам разводья. Коротко взмахивая крыльями, они зависали над мачтой, пристально глядели на нас и с хриплым криком стрелой мчались на юг. Улетающие птицы навевали тоску – казалось, все живые существа стремились поскорее уйти от долгого владычества мрака, предстоявшего нам… безрадостная пустыня приняла нас; безвольные на неопределенное время и расстояние, мы вступили в нее.
Юлиус Пайер
Корабельный такелаж до того обледенел, что добраться до «вороньего гнезда» стоит огромного труда и напряжения… Удивительные кристаллы обсыпают такелаж – точь-в-точь перья несказанной красоты.
Отто Криш
И даже если кто-нибудь взбирается по этим звенящим ледяным лесам и топором расчищает себе место в «вороньем гнезде» – он не видит ничего, о чем мог бы сообщить товарищам. Водяной отблеск растаял. Льдам нет конца. Когда Вайпрехт приказывает убрать паруса, а затем и снять стеньги, они осознают, что на этот год проиграли. Но, может быть, чудо все-таки случится. Может быть, полярные сияния, которые они наблюдают в небе с первых недель сентября, предвещают грядущее освобождение. Когда над их одиночеством пробегает первая волна света, вначале изумрудно-зеленая, а потом в великолепных переливах всех цветов радуги, Марола с молитвой падает на колени. Мадонна им поможет. Но Вайпрехт говорит, что уповать надо не на чудеса, а на него.
Именно северное сияние прежде всего наполняет новичка в тех краях изумлением – неразгаданная загадка, которую природа огненными письменами напечатлела на звездном арктическом небе.
Как отдаленные зарницы в душной летней ночи совершенно несравнимы с яростным грозовым ненастьем, так и слабый отголосок полярных сияний в наших местах несопоставим с величественным природным спектаклем Крайнего Севера. Здесь небесный купол целиком объят пламенем; пышными снопами тысячи молний беспрестанно устремляются со всех сторон к той точке небосвода, куда указывает свободная магнитная стрелка; вокруг этой точки искрятся, мерцают, колышутся, зыблются в неистовом хаосе слепяще-белые пламена с цветною каймой; словно подгоняемые ветром, огневые волны света, пересекаясь и захлестывая друг друга, мчатся с запада на восток и с востока на запад. Без устали чередуются краски – белый, зеленый, красный, белый, зеленый, красный. Тысячи и тысячи лучей огненными пучками непрерывно летят ввысь и в бешеной гонке жаждут достигнуть точки, которая их всех притягивает, – магнитного зенита. Мнится, будто древняя легенда Священного Предания стала явью: небесные воинства вступили в битву и на глазах у обитателей земли истребили друг друга огнем и молнией. Происходит все это в глубочайшей безмолвной тишине, всякий звук молчит, сама природа словно замирает в оцепенелом восторге перед собственным своим делом.
Карл Вайпрехт
Теперь у них есть досуг – досуг пленников. Для своего освобождения они ничего сделать не могут. Так же одержимо, как сражались с ледовыми преградами, они теперь сражаются с однообразием. С временем. Шьют из парусины защитные накидки и мешки для провианта, по два, по три раза ставят на сапоги новые подметки, натягивают над палубой брезент, готовят корабль к зимовке, – полезной работы недостает, она слишком быстро подходит к концу. Матросы сооружают вокруг «Тегетхофа» постройки изо льда, сперва отхожее место, потом стены, дома, башни (!), а после, с прямо-таки яростным рвением, крепости и дворцы. Распиливают ледяные пласты и выкладывают из искристых кирпичей арки ворот и стрельчатые окна, сквозь которые будет улетать время. Хорошо, что при подвижках льда – могучие сжатия еще впереди! – эти здания и города снова и снова рушатся и тонут. Можно начать сначала, все восстановить и выстроить даже больше и краше прежнего. В многодневных тяжких трудах они прокладывают сквозь торосы улицы и дороги, выравнивают твердокаменное море, заливают водой и, привязав к войлочным сапогам полозья, катаются на коньках. Машинист Криш, смеясь, обучает матросов. Однако южане и тут быстро достигают недюжинной ловкости и проворства, так что в конце концов даже играют на коньках в шары. Вайпрехт остается серьезен. Он никогда почти не выказывал сомнений в ходе экспедиции и разочарования, вот и теперь, когда они мало-помалу обживаются в своем плену, он мало участвует в их беззаботности. Ночи напролет сидит один в наблюдательной палатке, поставленной по его распоряжению на льду, ведет метеорологические, астрономические и океанографические журналы, отмечает колебания земного магнетизма, записывает длинные столбцы цифр, вычисляет причудливый курс дрейфа, замеряет лотом морские глубины, описывает, подсчитывает, проясняет взаимосвязи. Он весь внимание.
Чтобы увлекаться природой, нет нужды быть кабинетным ученым, который видит в тычинках цветка только признак его класса, в насекомом – объект для микроскопа, а в горе – камень, однако, с другой стороны, нет и нужды быть сентиментальным энтузиастом, который приходит в восторг от мерцания звезд и в банальном своем восхищении перед величественной молнией, может статься, знать не знает об извечных законах, каким подчинено в природе всё и вся. В изучении загадок, которыми окружает нас природа, наиболее полно выражается стремление мыслящего человека к прогрессу. Когда Ньютон из простого наблюдения вывел непреложные законы, составляющие основу движения небесных тел, всей небесной механики и существования Земли, на которой мы живем, он не только выработал формулы, но подтолкнул вперед все мыслящее человечество, подняв его в собственных глазах и показав, на что способен человеческий разум.
Кто вправду желает восхищаться природой, пусть наблюдает ее в крайностях. В тропиках, в полном ее расцвете и изобилии, в роскошном летнем уборе, любуясь которым очень легко проглядеть главное, и у полюсов, во всей скудости, каковая, однако ж, куда как ясно и отчетливо выявляет великолепную внутреннюю структуру. В тропиках взгляд запутывается в великом множестве деталей, сплошь вызывающих восхищение, здесь, за отсутствием оных, он обращается к внушительному целому, за отсутствием продукта – к производящим силам. Внимание, не отвлекаясь на частное, сосредоточивается на самих природных силах.
Карл Вайпрехт
Жизнь на корабле течет в тесноте и скученности, и все члены команды близко знакомятся между собой: Карлсен, в молодости отыскавший на Новой Земле зимовье великого Баренца, Клотц, побывавший на высочайших пиках, умеющий ходить по канатам и заваривать целебные настои, Пьетро Фаллезич, участвовавший в строительстве Суэцкого канала и рассказывающий невероятные истории про Египет, заядлый курильщик боцман Лузина, гармонист Марола и остальные – все они сообщают друг другу повести своей жизни, снова и снова, в разных вариантах; только у их начальников дружбы не выходит. Меж ними начинается отчуждение. Пайер горюет о потерянном времени. Ему хочется открывать новые земли и морские пути, хочется ездить на собаках по неизученным местам, ему тесно в наблюдательной палатке, он жаждет вернуться с замечательной космографической новостью, чтобы встретили его бурным ликованием. Для Вайпрехта море, где они сейчас дрейфуют, тоже достаточно неизученно и ново. Работы и без того полным-полно; сведения, которые он собирает, послужат науке, а не национальному честолюбию, жаждущему теперь любой ценой покорить и Северный полюс; но ведь Северный полюс для науки ничуть не важнее любой другой точки Крайнего Севера; обуявшая весь мир погоня за славой первооткрывателей и высокоширотными рекордами ему претит, он предпочитает воротиться домой с надежными результатами и без людских потерь, нежели с приблизительным наброском ледовой земли. Новые территории, конечно, дело хорошее. Но не ради одной только славы и не любой ценой. В этом Пайер, безусловно, с ним согласен, и все же вернуться домой без успеха, без новой земли для него позорнее смерти. Словеса, говорит Вайпрехт. Мечты Пайера целиком сосредоточены на огромных ледяных горах, что высятся средь окрестной пустыни, – эти великаны явно оторвались не от глетчеров Новой Земли, слишком они огромны для тамошнего побережья, слишком могучи, нет, эти горы принесло сюда от другой, неведомой земли, и он, Пайер, непременно ее найдет.
Сухопутный начальник готовится к триумфу. Тренируется для исследовательской экспедиции. Снова и снова гоняет по льдине собачью упряжку. Собаки до того злющие и неуправляемые, что Кришу приходится смастерить им намордники из кожи и железа. Громадный ньюфаундленд Гиллис растерзал последнюю тромсёйскую кошку, единственное существо, которое они могли приласкать.
Сие обстоятельство очень опечалило команду, потому что все любили этого зверька, особенно тиролец Клотц, у которого прямо-таки слезы навернулись на глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28