Они просматривали количество предыдущих вечерних приемов, делали заметки о доходах и расходах, составляли новые заявки с учетом графиков гейко. Тетушка Оима решала, какой костюм наденет каждая майко и гейко в этот вечер, а Аба должна была координировать и выбирать подходящие аксессуары.
Стол тетушки Оима стоял в столовой по другую сторону ее места возле жаровни. Для каждой гейко велась собственная бухгалтерская книга, содержавшая отчеты обо всех счетах этой женщины, о каждой мелочи– включая то, какая одежда была надета для какого клиента. Тетушка Оима также отмечала любые специфические затраты на каждую девушку, как, например, приобретение нового кимоно или оби. На еду и уроки ежемесячно выделялась определенная сумма.
Большинство торговцев приходило по утрам. Мужчинам было позволено входить в Ивасаки окия только после десяти утра, когда большинство его обитателей уже уходили. Торговец льдом приносил лед. Продавцы кимоно, продуктов, собиратели счетов и другие допускались и принимались исключительно в гэнкане. Там была скамья, на которой они могли сидеть, пока занимались делами. Мужчины-родственники, как, например, мой отец, могли пройти в столовую. Только священники и дети могли войти внутрь дома. Даже муж Абы, младший брат тетушки Оима, не мог свободно приходить и уходить.
Вот почему приписывать словосочетанию «дом гейш» негативный смысл очень смешно. Мужчинам почти не позволялось входить в этот бастион женской общины или забавляться с его обитательницами после того, как те вернутся домой.
Когда вечернее расписание было составлено, тетушка Оима одевалась, чтобы выйти на улицу. Каждый день она наносила визиты людям, которым Ивасаки окия отдавал дань благодарности: это были владельцы очая и ресторанов, где ее гейко давали представления прошлым вечером, учителя музыки и танцев, мастера и ремесленники, которые нас одевали. Представить майко или гейко требовало усилий многих людей.
Эти обязательные визиты вежливости являются основной социальной структурой Гион Кобу. Так складываются отношения и взаимодействие антрепренеров, от которых зависит вся структура, и они всячески поддерживаются и культивируются. Тетушка Оима начала брать меня с собой на эти каждодневные визиты, как только я переехала в Ивасаки окия. Она знала, что связи, которые она поддерживает посредством таких вот визитов, пригодятся мне на протяжении всей карьеры или даже жизни, если я захочу провести ее в Гион Кобу, как когда-то захотела она.
Большинство обитателей дома возвращались в окия на второй завтрак. Мы ели традиционную японскую пищу (рис, рыба и овощи), а из западной – только бифштексы и мороженое, если ходили обедать в модные рестораны. Второй завтрак был плотным, потому что гейко не разрешается есть тяжелую пищу перед вечерними выступлениями.
Майко и гейко не позволялось есть на частных банкетах, вне зависимости от того, насколько роскошные яства стояли перед ними. Гейко и майко присутствуют там, чтобы развлекать гостей, чтобы давать, а не брать. Исключением из правил являются случаи, когда гейко приглашают к клиенту, чтобы присоединиться к ужину в ресторане.
После ленча тетушка Оима или Кунико раздавали вечернее расписание собравшимся гейко. И женщины «шли работать», то есть изучать людей, которых им предстояло развлекать в этот вечер. Если клиентом гейко должен был стать политик, она изучала законы, в разработке которых тот принимал участие. Если это был актер, гейко читала о нем статьи в журналах и газетах, если певец – слушала записи. Она читала рассказы клиента-писателя или изучала страну, из которой приехал гость. Мы использовали все возможности, бывшие в нашем распоряжении. Много времени, особенно в свою бытность майко, я провела в книжных магазинах, библиотеках и музеях. Молодые девушки могли обратиться за помощью к «старшим сестрам».
Кроме этого изучения, гейко должна была быть очень любезной и сохранять хорошие отношения с владельцами очая и другими майко и гейко. Если кто-то из общины простыл или подхватил инфекцию, правила требовали, чтобы об этом сразу же было сообщено владельцам и другим членам общины.
В полдень Кунико водила меня на уроки танцев.
Ближе к вечеру майко и гейко возвращались домой переодеться, и двери Ивасаки окия закрывались для посетителей на всю оставшуюся часть дня. Майко и гейко принимали ванну, укладывали волосы и накладывали свою стилизованную тяжелую косметику. Потом приходили помощники и одевали их в костюмы. Все наши помощники были из Суэхироя.
Большинство помощников-одевальщиков – мужчины, и это единственное исключение из правила, которое гласит, что мужчина не может находиться во внутренней части дома. Только им было позволено подниматься наверх, в комнату для одеваний на втором этаже. Быть «одевальщиком» – это очень серьезная профессия, требующая длительного обучения для достижения высокой степени мастерства. Хороший одевальщик – немаловажная деталь в успехе гейко.
Только хороший специалист может правильно одеть гейко, соблюдая правильный баланс Баланс очень важен в нашей профессии. Например, когда я дебютировала в качестве манко, я весила семьдесят девять фунтов. Мое кимоно весило сорок четыре. Я должна была балансировать со всем этим весом на высоких шестидюймовых сандалиях. Если бы хоть одна вещь оказалась не на месте, могла случиться катастрофа.
Кимоно всегда носится либо с кожаными, либо с деревянными сандалиями. Окобо – высокие шестидюймовые деревянные сандалии – являются неотъемлемой частью костюма майко. Высота сандалий подбирается в зависимости от длины висячих концов оби майко. В окобо очень тяжело ходить, но они придают очарование походке майко.
Майко и гейко всегда носят белые носки – таби. Большой палец на этих носках отделен от остальных, что делает их похожими на рукавицы, но зато так легче носить сандалии. Мы носим носки на размер меньше, чем обувь, что придает ноге опрятность и изящность.
Когда я получила собственного отокоши (одевальщика), мне исполнилось пятнадцать. Это был мужчина из дома Суэхироя, общины, которая сотрудничала с Ивасаки окия на протяжении многих лет. Он одевал меня каждый день в течение пятнадцати лет моей карьеры, кроме разве что двух-трех раз, когда был слишком болен, чтобы работать. Он знал все мои физические недостатки, как, например, смещенные позвонки, осенью и зимой причинявшие мне боль, если я ходила в кимоно или если что-то из моего облачения было неправильно подогнано.
Главная задача для гейко – это совершенство, а работа одевалыцика заключается в том, чтобы всячески способствовать этому совершенству. Если что-то упущено, неправильно надето или не подходит по сезону, именно одевалыцик несет за это полную ответственность.
Эти отношения заходят очень далеко. Учитывая близость доступа к внутренней работе системы, одевалыцики часто выступали посредниками любых отношений с карюкаи. И в конечном счете, они становились нашими друзья. Одевалщик часто становился поверенным наших тайн, он превращался в человека, к которому обращались за братским советом или консультацией.
Как только женщины заканчивали свои приготовления, прибегали посыльные с напоминанием о том, что истекают последние минуты перед выходом, а служанки готовили вход для отправления майко и гейко. Они снова опрыскивали его водой и заменяли кучки утренней соли на новые. Ранним вечером майко и гейко в своих великолепных одеяниях уходили на встречи.
После их ухода дом затихал. Стажеры и работники садились ужинать. Я повторяла танцы, разученные днем, упражнялась в каллиграфии и в игре на кото. Когда я начала ходить в школу, мне нужно было еще и делать домашние задания. Томико занималась игрой на шамисэне и пением. Она все еще должна была любезно звонить в очая, уважительно относиться к старшим гейко и манко, которые могли бы помочь ей впоследствии, и любезно общаться с управляющими чайными домами, где она будет работать.
В то время, когда я жила в Г ион Кобу, там находилось сто пятьдесят очая. Эти изысканные, прекрасно оборудованные дома были заняты каждый вечер на протяжении всей недели, готовя и обслуживая постоянный круг частных вечеринок и ужинов, расписанных по графику между их клиентами. За один вечер гейко могла посетить до трех-четырех приемов в разных местах...
В сентябре 1965 года в Гион Кобу существовала специальная телефонная система, объединяющая окия и очая. Они имели собственные внутренние телефоны бежевого цвета. Часто такой телефон звонил, когда ученицы были заняты уроками или домашними заданиями. Это звонили майко или гейко, из очая, с просьбой принести что-либо из вещей, которые требовались на выступлении, например свежую пару носков таби или новый майодзи вместо подаренного кому-нибудь старого. Неважно, насколько сонными или занятыми были ученицы, это было главной частью их работы и единственной возможностью увидеть, как в действительности работает очая. Кроме того, это давало возможность завсегдатаям очая в Гион Кобу привыкнуть к лицам учениц Ивасаки.
Я ложилась спать в одно и тоже время, но обычно это случалось после полуночи, когда майко и гейко возвращались домой с работы. Они меняли одежду, принимали ванну, ели и немного отдыхали, прежде чем идти спать. Две служанки, которые спали в гэнкане, просыпались по очереди, чтобы позаботиться о возвращающихся гейко. Они никогда не могли спокойно спать приблизительно до двух часов ночи.
10
Важной составляющей моего дня были уроки танцев. Всегда с нетерпением я ждала того момента, когда попаду в студию, и всегда тянула медлительную Кунико за рукав, чтобы та шла быстрее.
Зайти в студию было все равно, что попасть в другой прекрасный мир. Я была влюблена в шелковый шорох рукавов кимоно, в нежные, ритмичные мелодии, исходящие из-под струн, в порядок, грацию и красоту.
Гэнкан был заставлен деревянными полками с ящичками для обуви. Один из них понравился мне больше всего, и я надеялась, что он будет пустым и я смогу положить в него свои гэта (традиционные японские сандалии). Это был ящичек второй сверху и немного слева. Я сразу решила, что это будет мое место, и бывала страшно расстроена, если оно оказывалось занято.
Оставив обувь, я шла наверх в комнату для репетиций и начинала готовиться к своему уроку. Прежде всего я брала свой майодзи правой рукой и вставляла его в левую часть оби. Бесшумно открывала фусума (раздвижная дверь). Кимоно требует определенной походки, которую специально вырабатывает любая воспитанная женщина, но особенно – танцовщица. Верхнюю часть тела нужно держать очень прямо. Колени должны быть немного согнуты, а пальцы ног слегка расставлены, отчего походка кажется слегка косолапой, но что предотвращает распахивание кимоно. Демонстрировать мелькающие ноги или выставлять на всеобщее обозрение лодыжки было неприлично.
А вот как нас учили открывать фусума и входить в комнату.
Я должна была сесть напротив дверей ягодицами на пятки, поднять правую руку на уровень груди и положить кончики пальцев на краешек двери или на ручку, если таковая имелась. Можно было толкнуть дверь, открыв ее на несколько дюймов, так чтобы не дать руке слишком опуститься. Потом – поднять левую руку от бедра и положить напротив правой, держа правую руку на уровне левого бедра, и двигать дверь всем телом, чтобы вход открылся ровно настолько, чтобы можно было пройти внутрь. После этого я могла войти, поклониться, сесть на пол, лицом к открытой двери, и с помощью кончиков нескольких пальцев прикрыть дверь до половины, а потом, используя правую руку и помогая себе левой, закрыть ее полностью. Только после всего этого можно было встать в центре зала и подойти к учителю. Далее следовало сесть, вытащить майодзи из оби правой рукой, положить его на пол в горизонтальном положении и поклониться.
Положить веер между собой и учителем – это весьма символичный жест, обозначающий, что мы оставляем окружающий мир за спиной и готовы войти в королевство учителя; поклоном мы подтверждаем, что готовы принимать то, что учитель желает нам передать.
Знания учителя танцев передаются его ученику через процесс манэ, который обычно переводится как «имитация», но учиться танцам – не значит только копировать то, что видишь. Мы повторяем движения наших учителей, пока не сможем в точности их дублировать, пока не почувствуем, что переняли часть их мастерства. Артистическое мастерство должно полностью раствориться в нашем теле, если мы хотим выразить то, что есть у нас в сердце, и это требует многолетней тренировки.
Школа Иноуэ имела в своем репертуаре сотни танцев, от легких до более сложных, но все они основывались на фиксированных наборах ката, или способов выполнения движений. Мы учили танцы еще до изучения ката, в противоположность балету, например. Мы изучали танцы посредством наблюдения. Однако, как только мы знали первый ката, учитель приступал к изучению новых уже посредством целой серии ката.
Кабуки, с которым вы, возможно, знакомы, использует огромный спектр движений, поз, ритмики, мимики и жестов, чтобы отобразить весь калейдоскоп человеческих эмоций. Стиль Иноуэ, в противоположность ему, выражает эмоции в простых, деликатных движениях, разграниченных эффектными паузами.
У меня была огромная привилегия – каждый День изучать танец с иэмото. После того как я получала словесные инструкции, она играла на шамисэне, а я исполняла разученный фрагмент танца. При необходимости меня поправляли, и я репетировала сама. Наконец, когда я могла станцевать правильно и учительница была довольна, мне давали другой фрагмент. Кроме того, все танцы мы изучали в присущем им темпе.
В студии иэмото было еще три инструктора, преподающих танцы, и все они были когда-то ученицами хозяйки. Их звали учительница Казуко, учительница Масаэ и учительница Казуэ. Мы обращались к иэмото «старшая учительница», а к остальным – «младшая учительница». Учительница Казуко была внучкой Иноуэ Ячиё III, предыдущей иэмото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33