Запретители это снова запретят, а люди придумают еще что-нибудь. Чтобы охранять все растущее количество запретов, число светляков будет расти, расти, пока все жители Таора не станут ими. Видимо, тогда и наступит эра всеобщей благодати.
Ректор слушал меня с видом совершеннейшего изумления.
– Да, я понимала, что эта книга черна как ночь и все, что в ней написано, – крайне опасно. Но я оставила ее у себя, потому что понимала свою ответственность. Не делайте такое удивленное лицо, именно ответственность! Это слово, между прочим, подразумевает, что человек сам отвечает за себя и за свои поступки, а не бежит в ужасе к добрым светлякам, как только столкнется с чем-нибудь эдаким.Я приняла ответственность за те полезные знания, которых в этой книге содержится ничуть не меньше, чем опасных. Отдай я инкунабулу светлякам, она бы сгинула в бездонных архивах ордена, где, я уверена, пылятся без дела тысячи книг и предметов, могущих сделать нашу жизнь богаче, ярче и разнообразнее. Почему орден уверен, что знания можно применять только во вред? Вот я знаю Восход Антагора, я же им не пользуюсь. – Ну, это я для красного словца ввернула; все, что я запомнила из описания этого заклинания, – только название да производимый эффект. Но ректора проняло, он аж вздрогнул.
– Восход Антагора ты сколдовать просто не сможешь, и слава небесам за это. А вот потерянную душу сестры Шебы все еще не нашли и, пожалуй, уже не найдут, – сообщил мне ректор мрачно. Я смешалась.
– Ну, так получилось… как-то само собой, – пробормотала я. Милорд Тавин глянул на меня с сожалением.
– А вы, оказывается, революционерка, – произнес он медленно, с непонятной интонацией, – вот уж никогда бы не заподозрил в вас идеалиста.
Я отметила, что ректор снова начал называть меня на «вы». Что бы это значило, интересно?
– Я не идеалистка и никогда ей не была. Просто мне не нравится, что меня ограничивают в моем ремесле.
Ректор покачал головой, запахнул плащ.
– Мы живем в обществе, и оно диктует нам свои законы, которым мы обязаны подчиняться, если хотим пользоваться благами, которые это общество предоставляет. Вы могли уехать куда-нибудь в Хатлендалову пустынь и заниматься там темными изысканиями, сколько душа возжелает. Но вместо этого вы поступили в академию, чтобы пользоваться ее библиотекой, слушать лекции и постигать азы магии под руководством опытных учителей. Если вас не устраивали правила, обязательные для каждого студента, вы вполне могли отказаться от поступления. Но вы сами согласились с ними и понесете наказание за их нарушение. – С этими словами он отвернулся от решетки и двинулся в сторону входа.
– Милорд Тавин! – крикнула я, внезапно осознав, что только что отвратила от себя единственного человека, кто был настроен мне помочь и мог это сделать. – Не уходите! Я не понимала серьезности того, что делаю! Это было для нас как игра!
Тщетно. Прозвенели ключи, лязгнула решетка, и шаги, удаляясь, стихли. Я села на топчан. Молодец, Волчья Ягода. Просто молодец, очень дальновидная и продуманная речь, ничего не скажешь. И что это на меня нашло такое? В досаде я хлопнула рукой по топчану и посадила в палец занозу. Посасывая ранку, легла и принялась размышлять. Похоже, на этот раз выкрутиться мне не удастся, как ни печально. Я принялась мысленно готовить оправдательную речь, потом вспомнила, что произнести ее мне вряд ли доведется, поскольку приговор будет выносить трибунал ОСС, а у них всякая говорильня не в почете. Вот уроды, даже выговориться человеку перед смертью не дадут. В досаде я накрылась курткой и задремала.
И снилось мне, будто я иду в задумчивости по торговым рядам в привратных кварталах и размышляю о своей горькой судьбе. Накрапывает мелкий дождик, я кутаюсь в свою любимую синюю накидку, которую потеряла еще в позапрошлом году. Под накидкой на мне только рубашка, поэтому мне холодно и мокро. Народу в рядах почти нет, большинство лавок закрыты. Немногочисленные покупатели провожают меня удивленными взглядами, но мне нет до них никакого дела. Пошли они к Шихару, не видят, что ли, что у человека проблема.
Холодный ветер с моря доносил запахи соли, рыбы и смоленой пеньки, в лужах под ногами отражались тяжелые темные облака, ползущие по небу сплошным покрывалом. И в то же время я отчетливо понимала, что сплю, – бывают такое, когда спишь, видишь сон, но при этом понимаешь, что это – сон. Главное в этот момент – не проснуться, тогда, при определенной сноровке, можно увидеть все, что сама захочешь. Раньше я всегда таким снам радовалась, но сегодня радоваться было особо нечему. Что толку воображать себя царицей Тарской империи, когда отлично знаешь, что вот-вот тебя пинком разбудит экзекутор ОСС? Поэтому ничего такого я себе придумывать не стала, а просто пошла по улице в сторону порта. Вот ведь загадка – я шла, и меня ничуть не тяготила ни погода, ни намокшая одежда. При иных обстоятельствах я бы вне себя от злости была, а сейчас так просто наслаждалась. Я задумалась об истоках этого удивительного явления и не сразу заметила, что меня кто-то зовет по имени.
– Ирси, подожди! – Кто-то бежал за мной, с плеском топая по лужам. Я обернулась в некотором раздражении – уж и в собственном сне нельзя побыть наедине с собой! Меня догонял высокий худощавый мужчина в плотном камзоле. Подбежал, остановился рядом, улыбнулся. Я же пристально всматривалась в его лицо – смуглое, с темными соколиными глазами и носом с горбинкой. Где-то я его определенно видела, но никак не могла припомнить, где именно.
– Привет, – сказал он радостно.
Я нахмурилась и ответила осторожно:
– Привет… Незнакомец смутился:
– Э… Ты… М-леди, вы меня не помните?
Я виновато улыбнулась и покачала головой.
– Я Гастен, Гастен Кафра-и-Фернес. Мы с вами в холле академии здешней познакомились.
А, точно! Мекампец-заклинатель с фамилией, как лошадиное фырканье. Я кивнула:
– Вспомнила. Простите, Гастен, столько событий произошло, что впору свое имя забыть. Как дела? Понадобились ваши умения?
– Слава Калиде, нет. Я был неподалеку, вместе со всеми сдерживал прорыв Тьмы, хотя, признаться, моя лепта была невелика. Скажу честно, в основном я тратил силы на собственное выживание. Смею предположить, что Тем же занималось и большинство остальных магов. К счастью, на это моих сил хватило, и дела мои теперь уже в полном порядке.
Все это, конечно, хорошо, но что он, интересно, в моем сне делает?
– Рада за вас. Домой собираетесь?
Он кивнул:
– Да, фактически уже сегодня. Но скажите, как ваши дела? – спросил он, выделив слово «ваши». – Слышал я, что орден обвинил вас в черной магии?
Я кивнула:
– Было дело.
– В таком случае, видя вас на свободе, смею предположить, что обвинение снято?
– Нет. Не снято. И я вовсе не на свободе, а сижу в камере в резиденции ордена в предвкушении приговора.
Гастен несмело хихикнул.
– Понимаю вас, мне тоже не хотелось бы говорить о таком, произойди подобное со мною самим. Куда вы идете? Я полагаю, ваша цель недалеко, но все равно был бы счастлив составить вам компанию.
Я покачала головой:
– Нет, моя цель очень далеко. И боюсь, нам не по пути.
Мекампец погрустнел, потом нахмурился.
– В таком случае, хочу заметить, что для долгого пути вы неподобающе легко одеты. – Он ухватил край моей накидки, и брови его недоуменно взметнулись. Довольно бесцеремонно Гастен пощупал мое плечо и воскликнул: – Святая Калида, вы же насквозь мокры! Вот что: возможно, я вам совершенно не нравлюсь и мое общество вас напрягает. Пусть так, в любом случае мы вскоре расстанемся, и я, скорее всего, никогда больше вас не увижу. Но сейчас вы пойдете со мной, выпьете кружку горячего вина, и я распоряжусь найти вам более подобающую одежду, – и, видя мою растерянность, добавил: – Не спорьте. Я настаиваю.
Я покачала головой и сказала жалобно:
– Гастен, ты мне всего лишь снишься. Поэтому я могу тебе сказать, что ты мне симпатичен, но детей я от тебя рожать бы не стала. А теперь исчезни, пожалуйста, и не отравляй мне последние мгновения моего существования.
Я попыталась вырвать руку, но мекампец не отпускал, сжав ее, словно клещами. Ого, я бы и не подумала, что в его худощавом теле таится такая сила.
– Может, я вам и снюсь, но вы-то мне не снитесь, – выпалил он и добавил просительным тоном: – Умоляю вас, пойдемте в тепло. Иначе вы наверняка подхватите простуду.
Я криво улыбнулась.
– А, бросьте. Кашель ничуть не помешает мне на эшафоте.
В глазах мекампца что-то промелькнуло, и он, не говоря более ни слова, схватил меня за руку и потащил по улице. И, что особенно удивительно, я покорно последовала за ним. Ну до чего странная вещь эти сны!
В обычной ситуации двух хороших кружек горячего вина, да еще и на пустой желудок, мне бы вполне хватило, чтобы начать выписывать кренделя на ходу и орать непристойные песни. Но сейчас случилось обратное – голова прояснилась, и словно бы спал какой-то дурман, затуманивший мое сознание с того момента, как я легла прикорнуть на деревянном топчане в маленькой зарешеченной нише. Я сидела, завернувшись в принесенный хозяином заведения плед, и с наслаждением ощущала, как в заледеневшем животе потихоньку разгорается жаркий костер. По рукам и ногам разливалось блаженное тепло, голова же была ясной и холодной. «А вдруг я не сплю?» – одной этой мысли, появившейся в конце второй кружки, было достаточно, чтобы хмель мгновенно выветрился. Итак, я уснула в камере и тут же оказалась на улице… где? Вроде бы возле бакалейной лавки. Да… точно. Там еще как будто кто-то стоял у входа и таращился на меня, вылупив глаза. Возможно ли, что какое-то колдовство перенесло меня из камеры на улицу? Несмотря на жар от камина, теплый плед и выпитое вино, в желудке у меня похолодело. Я взяла кружку, попыталась глотнуть, но в ней уже ничего не было. Заглянула внутрь – пусто. Поставила кружку, отметив, что пальцы – дрожат.
Невозможно. Такого колдовства не бывает. Но даже, допустим, бывает. Допустим, это какой-то хитрый вариант межпространственного портала. Тогда почему я не шлепнулась спящая на мостовую, а очнулась вполне себе бодрствующая, на ногах и идущая куда-то? И, в-третьих… шрацблат! Холодок в желудке превратился в ледяной ком – накидка! Негнущимися пальцами я залезла под плед, нащупала край накидки и вытащила наружу. Покрутила, присмотрелась, и ледяной ком превратился в ледяную же глыбу – в уголке черной нитью были вышиты буквы «ИН». Сама вышивала. Я вообще не большой любитель возиться с нитками и иголками, но уж больно мне эта накидка нравилась. Я месяц ее искала, когда потеряла, а потом месяц убивалась. М-да. Поверить в то, что некое заклинание совершенно невообразимым способом в мгновение ока вытащило меня из орденских застенков (наверняка хорошо защищенных от всяких таких заклинаний), – это я еще могу. Но вот что оно одновременно отыскало где-то мою любимую накидку и бережно меня в нее завернуло – в это я, извините, не поверю. Не-воз-мож-но! Смирись, Ирси, ты спишь. Смирись, иначе пробуждение будет слишком болезненным.
– Гастен, – сказала я, и голос мой был на удивление ровным и спокойным, – ты говорил, что сегодня отплываешь в Мекамп? Можешь взять меня с собой?
Мекампец поперхнулся вином. Со стуком поставил кружку на стол и закашлялся.
– Кхе, но как же… кхе-кхе… конечно, могу!
Вытер рот платком.
– Ты серьезно? Может, дело в вине? Ты уверена, что, проснувшись поутру, ты не пожалеешь о своем решении?
Проснувшись? Поутру? В глазах защипало.
– Нет, – сказала я, но тут голос у меня сорвался. Я сглотнула и повторила: – Нет, не пожалею. Если я завтра проснусь на твоем корабле, я буду счастлива, как никогда в жизни.
Глаза у мекампца загорелись:
– В таком случае… тебе еще здесь что-нибудь нужно? Что-нибудь из дома забрать?
Я покачала головой. Мекампец широко улыбнулся и достал кошель.
– Хозяин! – крикнул он в сторону. – Мы уходим! – И мне: – Тогда, если тебя ничего не держит, почему бы нам не пройти на корабль? У меня все готово для отплытия, я собирался выходить в море, как только получу об… как только закончу одно дело. И я думаю, это будет скоро.
– Пойдем, – сказала я, снимая плед и кладя его на кресло, – на корабль так на корабль.
Мы прошли насквозь привратные кварталы и по улице Капитанов двинулись в сторону порта. Уже стемнело, но близость моря ощущалась все сильнее – шум прибоя, поскрипывание кораблей у причала, редкие возгласы матросов и частые крики чаек доносились все яснее. Я же с каждым шагом все больше напрягалась в ожидании чего-то и с трудом удерживалась от того, чтобы не вцепиться в руку своего спутника.
Мы вышли к порту, но к причалам не пошли – Гастен подвел меня к двери под вывеской «Двенадцать склянок» и толкнул дверь. Я, слегка удивленная, прошла внутрь. Как ни странно, несмотря на непосредственную близость к порту, внутри было чисто, уютно и даже почти роскошно. Народу было мало, никто не шумел, не напивался и не дрался.
– Цены здесь высокие, поэтому моряки сюда не заходят, только купцы, капитаны и помощники, – пояснил Гастен вполголоса. – Посиди тут, я отлучусь ненадолго. Как вернусь, сразу пойдем на корабль.
Я пожала плечами и устроилась за ближайшим столиком. Ощущение нереальности стало таким навязчивым, что я уже ничуть не сомневалась – я сплю. Мекампец прошел к бару, сказал что-то кабатчику, движением головы указав в мою сторону. Тот стрельнул в меня взглядом, кивнул. Гастен улыбнулся, припечатал к столику какую-то монету и зашагал обратно. Проходя мимо меня, подмигнул и вышел за дверь. Я осталась сидеть, безмолвная и безучастная. Кабатчик неслышно подошел ко мне, встал сбоку.
– Вина изволите? Поужинаете чем?
– Вина, – кивнула я. – Красного. И мяса. Жареного, но с кровью.
– Есть ахтарское трехлетнее, есть пятилетнее, но я бы посоветовал первое. В шестьдесят шестом урожай был неудачный. Есть раванское годовалое. Есть сладкое мулийское, но это на любителя…
– На ваше усмотрение, уважаемый, – сказала я, закрывая глаза и откидываясь на спинку. Только бы не заснуть, а то ведь понятно, где проснусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59