https://wodolei.ru/catalog/kuhonnie_moyki/nakladnye/
Церковь за последние годы прошла через множество тяжких испытаний. Ей пришлось многое пережить.
– Бесспорно. Но если бы все эти хнычущие жертвы держали язык за зубами, ничего такого бы не случилось, верно? – Священник с пушкой покачал головой. – Ваше преосвященство, любой евангелический проповедник без труда процитирует вам Екклесиаста, главу одиннадцать, стих первый: «Отпускай хлеб твой по водам, ибо по прошествии многих дней опять найдешь его», но мало кто разъясняет, что это работает двояко, и в хорошую и в плохую сторону. А суть как раз в этом. Мне необходимо досье на мальчика. А кроме того, вся возможная информация по Фонду Грейнджа.
– Одно с другим никак не связано!
– Боюсь, убийство Краули свидетельствует об обратном.
На самом деле его работодатели сообщили ему лишь то, что организация с таким названием заслуживает внимания и что злосчастная кончина Краули может быть каким-то образом связана с ее деятельностью. В этом смысле бурная реакция кардинала была показательна.
– Вы слишком легкомысленно относитесь к информации, распространение которой не может принести ничего хорошего. Это безумие! Один неверный шаг, и средства массовой информации пригвоздят меня к позорному столбу.
– Тогда, может быть, в вашей следующей мессе вам следует помолиться о том, чтобы я, ради всех нас, не делал неверных шагов. Итак, где я могу найти файлы на мальчика?
Кардинал глянул на пистолет, а потом на лицо человека, державшего оружие. Лгать было бессмысленно.
– Они хранятся в архивах «Общества Сент-Эджидио», в церкви Святого Иосифа в Гринвич-Виллидж.
Джентиле кивнул. Мирская христианская благотворительная организация «Сент-Эджидио» вела большую работу с сиротами и беспризорными детьми.
– Под каким именем?
– Фредерико Ботте.
– Как я могу получить этот материал?
– Если я запрошу его, у канцелярии могут возникнуть подозрения. Не говоря уже о том факте, что материал очень старый. Он не был компьютеризован.
– С этим я справлюсь. Как насчет Фонда Грейнджа?
– Я выясню, что смогу.
– Никаких посредников, никаких секретарей. Я буду иметь дело только с вами.
– Хорошо. Как мне связаться с вами?
– Я сам буду выходить на связь.
Он полез в карман своего темного одеяния и достал крохотный спутниковый пейджер «Голдстар».
– Вот. Постоянно держите его при себе. Он не подает звукового сигнала, только вибрирует. Наберите номер, который увидите на этом маленьком экране. Номер будет меняться. Звоните с этого телефона.
Он достал и положил на грудь кардинала рядом с пейджером еще один прибор – крохотный сотовый телефон.
– И вот что еще, – сказал Джентиле, поднявшись.
– Да?
– Не пытайтесь организовать за мной слежку. Не пытайтесь засечь меня через пейджер и телефон. Ни при каких обстоятельствах не обращайтесь в полицию. Вы должны знать одно: я вам не враг. Вы должны также знать, что я без колебаний пожертвую вами ради общего блага. Не наделайте глупостей, ваше преосвященство. Пожалуйста.
С этими словами Джентиле удалился, оставив архиепископа Нью-Йорка нервно трястись в собственной постели. Снаружи, над острыми неоготическими шпилями собора, начала подниматься луна.
ГЛАВА 24
Подойдя к кровати Валентайна, она застала его бодрствующим. Он лежал в затемненной комнате, сцепив руки за головой и уставившись в потолок. Возможно, оживлял в памяти бурное прошлое. Когда она остановилась спиной к луне и стала, глядя на него в упор, расстегивать рубашку, он сказал:
– Тебе не обязательно это делать, ты знаешь.
– Знаю.
Она стянула рубашку, потом завела руки назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, бросила его на пол и одну за другой стала расстегивать пуговицы на джинсах, зная, что он смотрит на нее, и стараясь не думать о том, о чем он думает. Стараясь не думать вообще ни о чем, кроме этого момента.
Он больше не сказал ничего.
Финн освободилась от джинсов, одновременно стянув простые белые хлопчатобумажные трусики, и встала перед ним обнаженная. Светившая позади луна превращала ее волосы в мерцающий спутанный нимб, окружая мягким серебристым сиянием изгибы ее бедер. Она подождала так с мгновение, предоставив ему возможность рассмотреть ее и желая, чтобы он увидел все, что она собой представляет, в лунном свете, а потом наклонилась к его постели и скользнула под одеяло, вспоминая прикосновение его руки к своему бедру в доме полковника, твердое, как касание кулака в железной перчатке, и при этом нежное, как у возлюбленного. Уже тогда она знала, что это должно произойти.
Во второй раз она задумалась об абстрактных моментах и превратностях судьбы, которые могли за ничтожно короткий промежуток времени, всего-то от одного восхода до другого, полностью перевернуть человеческую жизнь. На долю мгновения ей вспомнился Питер, тот его страшный последний крик, а потом перед мысленным взором вдруг предстал туалетный столик ее матери в доме на Додеридж-стрит в Колумбусе и свадебная фотография в серебряной рамке.
Ее мать и отец стояли рядом с серьезными лицами, отец в твиде и очках в черепаховой оправе возвышался над матерью, такой молодой, с сияющими глазами, в безупречном свадебном платье и с букетиком белых цветов в руке. Фон составляли высокие деревья и кусты роз Ветстоун-парка. Все это в бледно-желтых тонах, как всегда бывает на старых черно-белых фотографиях.
Соприкоснувшись с жаркой, сухой кожей бедер Валентайна, Финн почувствовала себя очень молодой, совсем юной, а потом стало слишком поздно для чего бы то ни было. Он протянул руку, положил на ее плоский тугой живот, она повернулась к нему, и он скользнул в нее, мощно и естественно, словно был там с самого начала.
Он начал двигаться, и она двигалась вместе с ним, и ничто другое не имело значения, хотя она и не представляла себе, ради чего делает это: ради него и его боли, ради своего отца или ради себя самой. Сейчас ничто не имело значения, и этого было достаточно для них обоих.
ГЛАВА 25
Лейтенант Джеймс Корнуолл, офицер подразделения памятников истории, произведений искусства и архивов, приписанного к Отряду по расследованию похищений произведений искусства в Западной Германии, входившему в состав Бюро стратегических служб, сидел на камне рядом со своим сержантом, пытаясь придумать способ проникнуть в скрытую за деревьями усадьбу. Пока что он не слишком преуспел. У его группы подходила к концу провизия, местность кишела отступавшими немцами, а сержант предупредил его, что, если хотя бы один немецкий танк двинется в их направлении, их перещелкают, как сидящих уток.
Он зажег сигарету «Лаки страйк», поднял очки в металлической оправе на лоб и задумался, как могло получиться, что человек, проучившийся два года в Сорбонне в Париже и закончивший summa cum laude С отличием (лат.).
Йельский университет, в итоге оказался сидящим на камне в Баварии, рядом с детиной, провонявшим потом и сигаретами, с винтовкой «гаранд» за спиной. Он был помощником хранителя фонда рисунков и гравюр Музея Паркер-Хейл, и сейчас ему следовало бы завтракать в отеле «Бревурт» с Роримером и Генри Тэйлором из музея «Метрополитен», а не подставлять себя под пули в Баварии.
– И что вы думаете, сержант?
– Мне не платят за то, чтобы я думал, сэр.
– У вас голова или задница?
– Голова, сэр.
– Ну так пораскиньте мозгами.
– Есть, сэр.
Сержант помолчал, раскурил сигарету из смятой пачки, которую держал в сапоге, и скользнул взглядом по раннему утреннему туману, стлавшемуся по склону холма и просачивавшемуся сквозь деревья.
– Что ж, сэр, сдается мне, что, если не считать снайпера, мы имеем дело не с боевым подразделением. Тут что-то другое, сэр.
– Типа чего?
– Какая-то особая миссия. Шесть грузовиков – все «опели», не «мерседесы». Это значит, движки бензиновые, не дизельные, и это значит, что они должны двигаться быстро. Шесть грузовиков такого рода не стали бы использовать для охраны частей, и никто просто так не стал бы тратить горючее на освещение, как это делали прошлой ночью. Может быть, это какая-то большая шишка из фрицев уносит ноги, но вообще-то обычно они драпают не на грузовиках, а на штабных машинах. Офицер, которого я видел, был в генеральской форме, но он слишком молод, не более тридцати пяти лет. Это просто обман.
– И каковы же выводы?
– Как я и говорил, это какая-то секретная задача, очень важная. Они что-то перевозят – награбленную добычу, документы, что-то ценное. – Сержант помолчал и прокашлялся. – А потом еще эта девка.
– Женщина, о которой вы упоминали.
– Да, сэр.
– Может быть, это просто фантом? Бывает, если что-то очень хочешь увидеть, оно и привидится, – промолвил Корнуолл с легкой улыбкой.
– Нет, сэр. Она была вполне настоящей.
– Вы говорили, что сначала подумали, будто она имеет отношение к хозяевам усадьбы. Как насчет такой гипотезы?
– Я ни про какие такие гипо не знаю, но девка была настоящая, никакой не призрак. И вряд ли жена тутошнего фермера или кто-то в этом роде стал бы разгуливать вот так, посреди ночи.
– Вы думаете, что это важно? С тактической точки зрения.
– Тактика, сэр, касается меня не больше, чем эта гипо… как ее там? Я видел девицу и решил, что вам, сэр, следует об этом узнать. Вот и все.
– Хорошо, – сказал Корнуолл. – Теперь я знаю.
– И что вы хотите сделать? – спросил сержант. – Снайпер заметил наше приближение. Они начнут действовать раньше, чем мы. Может быть, попытаются прорваться.
– А как бы вы поступили?
Сержант улыбнулся. Он понял, что Корнуолл не просто интересуется его мнением, а нуждается в совете, в какой-нибудь идее. Потому как у самого лейтенантика никаких идей нет.
– Это зависит от того, хотите ли вы сохранить грузовики или взорвать их со всем дерьмом, что на них навалено.
– Первое предпочтительнее.
– Если так, то и мы должны ударить первыми, чтобы они и очухаться не успели, а уж тем более что-то предпринять. Грохнем по ним из пятидесятого калибра, сшибем снайпера с его долбаной башни с помощью М-девять Терхана, и в атаку.
– Днем или ночью?
Сержанта так и подмывало спросить Корнуолла, голова у него или задница, но он сдержался.
– Ночью.
– Хорошо, – снова сказал офицер. – Я подумаю над этим.
«Смотри только, не затрахайся, думавши», – промелькнуло в голове у сержанта, но эту мысль он оставил при себе. Равно как и следующую, о девке и ряженом «генерале».
Он потянулся и костлявым указательным пальцем пробежался по выцветшей фотографии, аккуратно вклеенной в Великую Книгу рядом с тщательно выполненным рисунком фермы штабсфюрера Герхарда Утикаля из штаба Розенберга, которого в последний раз видели ранней весной 1945 года близ Фюссена и замка Нойшванштайн, что в Баварских Альпах. На фотографии Утикалю чуть за тридцать. Одетый в мундир капитана вермахта, каковым он в действительности отнюдь не являлся, запечатленный в три четверти, этот человек самодовольно щурился на солнце на фоне деревьев и живописного пруда. Скорее всего, снимок был сделан в Версале или саду Тюильри где-то между 1941 и 1943 годами, во время его службы в Париже. Обнаженный седовласый человек слегка улыбнулся, припоминая былое. Тогда – теперь уже так давно – Герхард Утикаль был первым. Согласно официальным данным, этот человек пропал без вести, растаял как дым, но со временем он нашел его в Южной Америке, в Уругвае, где тот делил время между квартирой на Плайя-Рамирес в Монтевидео и огромным ранчо в Аргентине, на противоположном берегу реки Ла-Плата. К тому времени уже захватили Эйхмана, а «рижский палач» Герберте Кукурс был ликвидирован израильским отрядом мстителей, после того как неосмотрительно похвастался журналисту Джеку Андерсону, сказав, что он «непобедим».
Утикаль не похвалялся непобедимостью, зато проявлял сообразительность. Вместо того чтобы хранить в своем шкафу полный комплект аккуратно выглаженных нацистских мундиров, как делал латыш, он предпочел не высовываться и скрывался под личиной одного из интернированных моряков с потопленного линкора «Граф Шпее». Это срабатывало почти двадцать пять лет, но всему приходит конец.
Обнаженный человек кончиком пальца накрыл лицо на фотографии. Первое из многих и многих последовавших за ним. Утикаль пронзительно заорал, когда первый десятипенсовый гвоздь медленно вдавился в его левый глаз, а потом скончался, корчась на стуле в ужасных судорогах, когда и в правую его глазницу погрузилось второе серебристое трехдюймовое острие. Обнаженный человек закрыл Великую Книгу.
– Mirabile Dictu, – прошептал он тихонько. – Чудны дела Твои, Господи. Kyrie eleison. Господи, смилуйся над нашими душами.
ГЛАВА 26
Кухня Валентайна на верхнем этаже здания «Экслибриса» являлась хвалебным гимном пятидесятым годам, о которых Финн, впрочем, имела весьма туманное представление. Полы были покрыты плитками голубого и белого линолеума; шкафы для посуды, желтые снаружи и белые внутри, сверкали хромированными ручками, а два маленьких окна в стиле кантри выходили на крышу, на висячий садик, где росли привязанные к колышкам, аккуратно обернутые в вощеный ситец помидоры.
Основу кухонного оборудования составляла сорокадюймовая желтая газовая плита фирмы «Гафферс и Саттлер» на четыре конфорки, с температурным индикатором, жарочным шкафом и грилем. Тут же стоял бирюзовый холодильник «Кельвинатор» 1956 года выпуска. С этими техническими шедеврами как нельзя лучше гармонировала вафельница «Ривал», соседствовавшая с выполненным в виде снаряда хромированным тостером и здоровенной, тоже хромированной хлебницей, которая на самом деле являлась ультрасовременной микроволновой печью.
Середину комнаты занимал четырехместный желтый обеденный гарнитур из винила и хрома, а угол под одним из окон – виниловый же небесно-голубой уголок для завтрака. Финн в трусиках и хрустящей белой хлопчатобумажной рубашке Валентайна сидела, расслабившись, в уголке для завтрака и пила кофе, сваренный в большом серебряном кофейнике с фильтром. Валентайн, голый, если не считать идиотского фартука для барбекю с надписью «Хочешь сладкий пирог, не скупись на сахарок», готовил яичницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Бесспорно. Но если бы все эти хнычущие жертвы держали язык за зубами, ничего такого бы не случилось, верно? – Священник с пушкой покачал головой. – Ваше преосвященство, любой евангелический проповедник без труда процитирует вам Екклесиаста, главу одиннадцать, стих первый: «Отпускай хлеб твой по водам, ибо по прошествии многих дней опять найдешь его», но мало кто разъясняет, что это работает двояко, и в хорошую и в плохую сторону. А суть как раз в этом. Мне необходимо досье на мальчика. А кроме того, вся возможная информация по Фонду Грейнджа.
– Одно с другим никак не связано!
– Боюсь, убийство Краули свидетельствует об обратном.
На самом деле его работодатели сообщили ему лишь то, что организация с таким названием заслуживает внимания и что злосчастная кончина Краули может быть каким-то образом связана с ее деятельностью. В этом смысле бурная реакция кардинала была показательна.
– Вы слишком легкомысленно относитесь к информации, распространение которой не может принести ничего хорошего. Это безумие! Один неверный шаг, и средства массовой информации пригвоздят меня к позорному столбу.
– Тогда, может быть, в вашей следующей мессе вам следует помолиться о том, чтобы я, ради всех нас, не делал неверных шагов. Итак, где я могу найти файлы на мальчика?
Кардинал глянул на пистолет, а потом на лицо человека, державшего оружие. Лгать было бессмысленно.
– Они хранятся в архивах «Общества Сент-Эджидио», в церкви Святого Иосифа в Гринвич-Виллидж.
Джентиле кивнул. Мирская христианская благотворительная организация «Сент-Эджидио» вела большую работу с сиротами и беспризорными детьми.
– Под каким именем?
– Фредерико Ботте.
– Как я могу получить этот материал?
– Если я запрошу его, у канцелярии могут возникнуть подозрения. Не говоря уже о том факте, что материал очень старый. Он не был компьютеризован.
– С этим я справлюсь. Как насчет Фонда Грейнджа?
– Я выясню, что смогу.
– Никаких посредников, никаких секретарей. Я буду иметь дело только с вами.
– Хорошо. Как мне связаться с вами?
– Я сам буду выходить на связь.
Он полез в карман своего темного одеяния и достал крохотный спутниковый пейджер «Голдстар».
– Вот. Постоянно держите его при себе. Он не подает звукового сигнала, только вибрирует. Наберите номер, который увидите на этом маленьком экране. Номер будет меняться. Звоните с этого телефона.
Он достал и положил на грудь кардинала рядом с пейджером еще один прибор – крохотный сотовый телефон.
– И вот что еще, – сказал Джентиле, поднявшись.
– Да?
– Не пытайтесь организовать за мной слежку. Не пытайтесь засечь меня через пейджер и телефон. Ни при каких обстоятельствах не обращайтесь в полицию. Вы должны знать одно: я вам не враг. Вы должны также знать, что я без колебаний пожертвую вами ради общего блага. Не наделайте глупостей, ваше преосвященство. Пожалуйста.
С этими словами Джентиле удалился, оставив архиепископа Нью-Йорка нервно трястись в собственной постели. Снаружи, над острыми неоготическими шпилями собора, начала подниматься луна.
ГЛАВА 24
Подойдя к кровати Валентайна, она застала его бодрствующим. Он лежал в затемненной комнате, сцепив руки за головой и уставившись в потолок. Возможно, оживлял в памяти бурное прошлое. Когда она остановилась спиной к луне и стала, глядя на него в упор, расстегивать рубашку, он сказал:
– Тебе не обязательно это делать, ты знаешь.
– Знаю.
Она стянула рубашку, потом завела руки назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, бросила его на пол и одну за другой стала расстегивать пуговицы на джинсах, зная, что он смотрит на нее, и стараясь не думать о том, о чем он думает. Стараясь не думать вообще ни о чем, кроме этого момента.
Он больше не сказал ничего.
Финн освободилась от джинсов, одновременно стянув простые белые хлопчатобумажные трусики, и встала перед ним обнаженная. Светившая позади луна превращала ее волосы в мерцающий спутанный нимб, окружая мягким серебристым сиянием изгибы ее бедер. Она подождала так с мгновение, предоставив ему возможность рассмотреть ее и желая, чтобы он увидел все, что она собой представляет, в лунном свете, а потом наклонилась к его постели и скользнула под одеяло, вспоминая прикосновение его руки к своему бедру в доме полковника, твердое, как касание кулака в железной перчатке, и при этом нежное, как у возлюбленного. Уже тогда она знала, что это должно произойти.
Во второй раз она задумалась об абстрактных моментах и превратностях судьбы, которые могли за ничтожно короткий промежуток времени, всего-то от одного восхода до другого, полностью перевернуть человеческую жизнь. На долю мгновения ей вспомнился Питер, тот его страшный последний крик, а потом перед мысленным взором вдруг предстал туалетный столик ее матери в доме на Додеридж-стрит в Колумбусе и свадебная фотография в серебряной рамке.
Ее мать и отец стояли рядом с серьезными лицами, отец в твиде и очках в черепаховой оправе возвышался над матерью, такой молодой, с сияющими глазами, в безупречном свадебном платье и с букетиком белых цветов в руке. Фон составляли высокие деревья и кусты роз Ветстоун-парка. Все это в бледно-желтых тонах, как всегда бывает на старых черно-белых фотографиях.
Соприкоснувшись с жаркой, сухой кожей бедер Валентайна, Финн почувствовала себя очень молодой, совсем юной, а потом стало слишком поздно для чего бы то ни было. Он протянул руку, положил на ее плоский тугой живот, она повернулась к нему, и он скользнул в нее, мощно и естественно, словно был там с самого начала.
Он начал двигаться, и она двигалась вместе с ним, и ничто другое не имело значения, хотя она и не представляла себе, ради чего делает это: ради него и его боли, ради своего отца или ради себя самой. Сейчас ничто не имело значения, и этого было достаточно для них обоих.
ГЛАВА 25
Лейтенант Джеймс Корнуолл, офицер подразделения памятников истории, произведений искусства и архивов, приписанного к Отряду по расследованию похищений произведений искусства в Западной Германии, входившему в состав Бюро стратегических служб, сидел на камне рядом со своим сержантом, пытаясь придумать способ проникнуть в скрытую за деревьями усадьбу. Пока что он не слишком преуспел. У его группы подходила к концу провизия, местность кишела отступавшими немцами, а сержант предупредил его, что, если хотя бы один немецкий танк двинется в их направлении, их перещелкают, как сидящих уток.
Он зажег сигарету «Лаки страйк», поднял очки в металлической оправе на лоб и задумался, как могло получиться, что человек, проучившийся два года в Сорбонне в Париже и закончивший summa cum laude С отличием (лат.).
Йельский университет, в итоге оказался сидящим на камне в Баварии, рядом с детиной, провонявшим потом и сигаретами, с винтовкой «гаранд» за спиной. Он был помощником хранителя фонда рисунков и гравюр Музея Паркер-Хейл, и сейчас ему следовало бы завтракать в отеле «Бревурт» с Роримером и Генри Тэйлором из музея «Метрополитен», а не подставлять себя под пули в Баварии.
– И что вы думаете, сержант?
– Мне не платят за то, чтобы я думал, сэр.
– У вас голова или задница?
– Голова, сэр.
– Ну так пораскиньте мозгами.
– Есть, сэр.
Сержант помолчал, раскурил сигарету из смятой пачки, которую держал в сапоге, и скользнул взглядом по раннему утреннему туману, стлавшемуся по склону холма и просачивавшемуся сквозь деревья.
– Что ж, сэр, сдается мне, что, если не считать снайпера, мы имеем дело не с боевым подразделением. Тут что-то другое, сэр.
– Типа чего?
– Какая-то особая миссия. Шесть грузовиков – все «опели», не «мерседесы». Это значит, движки бензиновые, не дизельные, и это значит, что они должны двигаться быстро. Шесть грузовиков такого рода не стали бы использовать для охраны частей, и никто просто так не стал бы тратить горючее на освещение, как это делали прошлой ночью. Может быть, это какая-то большая шишка из фрицев уносит ноги, но вообще-то обычно они драпают не на грузовиках, а на штабных машинах. Офицер, которого я видел, был в генеральской форме, но он слишком молод, не более тридцати пяти лет. Это просто обман.
– И каковы же выводы?
– Как я и говорил, это какая-то секретная задача, очень важная. Они что-то перевозят – награбленную добычу, документы, что-то ценное. – Сержант помолчал и прокашлялся. – А потом еще эта девка.
– Женщина, о которой вы упоминали.
– Да, сэр.
– Может быть, это просто фантом? Бывает, если что-то очень хочешь увидеть, оно и привидится, – промолвил Корнуолл с легкой улыбкой.
– Нет, сэр. Она была вполне настоящей.
– Вы говорили, что сначала подумали, будто она имеет отношение к хозяевам усадьбы. Как насчет такой гипотезы?
– Я ни про какие такие гипо не знаю, но девка была настоящая, никакой не призрак. И вряд ли жена тутошнего фермера или кто-то в этом роде стал бы разгуливать вот так, посреди ночи.
– Вы думаете, что это важно? С тактической точки зрения.
– Тактика, сэр, касается меня не больше, чем эта гипо… как ее там? Я видел девицу и решил, что вам, сэр, следует об этом узнать. Вот и все.
– Хорошо, – сказал Корнуолл. – Теперь я знаю.
– И что вы хотите сделать? – спросил сержант. – Снайпер заметил наше приближение. Они начнут действовать раньше, чем мы. Может быть, попытаются прорваться.
– А как бы вы поступили?
Сержант улыбнулся. Он понял, что Корнуолл не просто интересуется его мнением, а нуждается в совете, в какой-нибудь идее. Потому как у самого лейтенантика никаких идей нет.
– Это зависит от того, хотите ли вы сохранить грузовики или взорвать их со всем дерьмом, что на них навалено.
– Первое предпочтительнее.
– Если так, то и мы должны ударить первыми, чтобы они и очухаться не успели, а уж тем более что-то предпринять. Грохнем по ним из пятидесятого калибра, сшибем снайпера с его долбаной башни с помощью М-девять Терхана, и в атаку.
– Днем или ночью?
Сержанта так и подмывало спросить Корнуолла, голова у него или задница, но он сдержался.
– Ночью.
– Хорошо, – снова сказал офицер. – Я подумаю над этим.
«Смотри только, не затрахайся, думавши», – промелькнуло в голове у сержанта, но эту мысль он оставил при себе. Равно как и следующую, о девке и ряженом «генерале».
Он потянулся и костлявым указательным пальцем пробежался по выцветшей фотографии, аккуратно вклеенной в Великую Книгу рядом с тщательно выполненным рисунком фермы штабсфюрера Герхарда Утикаля из штаба Розенберга, которого в последний раз видели ранней весной 1945 года близ Фюссена и замка Нойшванштайн, что в Баварских Альпах. На фотографии Утикалю чуть за тридцать. Одетый в мундир капитана вермахта, каковым он в действительности отнюдь не являлся, запечатленный в три четверти, этот человек самодовольно щурился на солнце на фоне деревьев и живописного пруда. Скорее всего, снимок был сделан в Версале или саду Тюильри где-то между 1941 и 1943 годами, во время его службы в Париже. Обнаженный седовласый человек слегка улыбнулся, припоминая былое. Тогда – теперь уже так давно – Герхард Утикаль был первым. Согласно официальным данным, этот человек пропал без вести, растаял как дым, но со временем он нашел его в Южной Америке, в Уругвае, где тот делил время между квартирой на Плайя-Рамирес в Монтевидео и огромным ранчо в Аргентине, на противоположном берегу реки Ла-Плата. К тому времени уже захватили Эйхмана, а «рижский палач» Герберте Кукурс был ликвидирован израильским отрядом мстителей, после того как неосмотрительно похвастался журналисту Джеку Андерсону, сказав, что он «непобедим».
Утикаль не похвалялся непобедимостью, зато проявлял сообразительность. Вместо того чтобы хранить в своем шкафу полный комплект аккуратно выглаженных нацистских мундиров, как делал латыш, он предпочел не высовываться и скрывался под личиной одного из интернированных моряков с потопленного линкора «Граф Шпее». Это срабатывало почти двадцать пять лет, но всему приходит конец.
Обнаженный человек кончиком пальца накрыл лицо на фотографии. Первое из многих и многих последовавших за ним. Утикаль пронзительно заорал, когда первый десятипенсовый гвоздь медленно вдавился в его левый глаз, а потом скончался, корчась на стуле в ужасных судорогах, когда и в правую его глазницу погрузилось второе серебристое трехдюймовое острие. Обнаженный человек закрыл Великую Книгу.
– Mirabile Dictu, – прошептал он тихонько. – Чудны дела Твои, Господи. Kyrie eleison. Господи, смилуйся над нашими душами.
ГЛАВА 26
Кухня Валентайна на верхнем этаже здания «Экслибриса» являлась хвалебным гимном пятидесятым годам, о которых Финн, впрочем, имела весьма туманное представление. Полы были покрыты плитками голубого и белого линолеума; шкафы для посуды, желтые снаружи и белые внутри, сверкали хромированными ручками, а два маленьких окна в стиле кантри выходили на крышу, на висячий садик, где росли привязанные к колышкам, аккуратно обернутые в вощеный ситец помидоры.
Основу кухонного оборудования составляла сорокадюймовая желтая газовая плита фирмы «Гафферс и Саттлер» на четыре конфорки, с температурным индикатором, жарочным шкафом и грилем. Тут же стоял бирюзовый холодильник «Кельвинатор» 1956 года выпуска. С этими техническими шедеврами как нельзя лучше гармонировала вафельница «Ривал», соседствовавшая с выполненным в виде снаряда хромированным тостером и здоровенной, тоже хромированной хлебницей, которая на самом деле являлась ультрасовременной микроволновой печью.
Середину комнаты занимал четырехместный желтый обеденный гарнитур из винила и хрома, а угол под одним из окон – виниловый же небесно-голубой уголок для завтрака. Финн в трусиках и хрустящей белой хлопчатобумажной рубашке Валентайна сидела, расслабившись, в уголке для завтрака и пила кофе, сваренный в большом серебряном кофейнике с фильтром. Валентайн, голый, если не считать идиотского фартука для барбекю с надписью «Хочешь сладкий пирог, не скупись на сахарок», готовил яичницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33