– Казначей? Но у него нет полномочий! – возмутился Декан.
– Вчера днем. Сказал, чтобы я искал другую работу. Сказал, колледж не может держать меня. Я ему деньги предлагал, хотел помочь. Но он не взял. Просто уволил меня.
– Возмутительно? Так поступить со старым слугой. Я с ним переговорю…
Кухмистер угрюмо покачал головой:
– Что толку? Это Ректор ему велел.
Декан и сэр Кошкарт торжествующе переглянулись. А Кухмистер продолжал:
– Выгнал из дому. Уволил. Я сорок пять лет отдал колледжу. Где это видано? Я буду жаловаться.
– Правильно, – подхватил сэр Кошкарт, – Ректор поступил непозволительно.
– Верните мне работу, а то… – бормотал Кухмистер.
Декан грел руки над огнем.
– Я замолвлю за вас словечко, Кухмистер.
– Декан тебя в беде не бросит, Кухмистер. – Генерал распахнул дверь. Кухмистер не тронулся с места.
– Обещать все горазды, – запальчиво бросил он.
Декан круто обернулся. Он не привык к подобному тону.
– Я же сказал. Кухмистер, – повелительно произнес он, – я распоряжусь. И больше я вам ничем помочь не могу.
Кухмистер не уходил.
– Придется, – огрызнулся он.
– Как прикажете это понимать?
Но Кухмистер не дрогнул.
– Я в Покерхаусе привратник, и все тут. Нельзя же так, без всякой вины… Я сорок пять лет…
– Мы знаем. – В голосе Декана зазвучало нетерпение.
– Уверен, тут недоразумение, – настаивал сэр Кошкарт. – Мы выясним. Я лично повидаюсь с Ректором. Мы не допустим таких безобразий в Покерхаусе.
Кухмистер благодарно взглянул на него. Генерал присмотрит. Все будет в порядке. Он повернулся к двери. Сэр Кошкарт вышел следом.
– Попроси повара дать тебе чаю, – сказал он, чтобы не нарушать раз и навсегда заведенный порядок.
Но Кухмистер был уже на улице. Он нахлобучил котелок, влез на велосипед и покатил по размокшей дороге.
Кошкарт вернулся в гостиную.
– Да, подставился сэр Богдер.
Декан довольно потирал руки.
– Кажется, нам повезло. Ректор еще пожалеет, что вытурил Кухмистера. И ведь что интересно, от проклятых социалистов с их «социальной справедливостью» страдает в первую очередь рабочий класс.
– А Кухмистер-то как распетушился. Что ж, давайте нажмем на Казначея.
– Нажмем? Дорогой мой Кошкарт, мы палец о палец не ударим. Если сэру Богдеру угодно сломать себе шею – пусть ломает. Я плакать не буду.
Сэр Кошкарт подошел к окну, проводил глазами удалявшуюся фигуру. Она уменьшалась, расплывалась, и все-таки генерал смотрел на нее с опаской. Знает ли Декан о непредусмотренном университетским уставом участии привратника в экзаменах? Лучше не спрашивать. Все проходит, все забывается.
– И потом, Кошкарт, кто говорил – «овечка блеет, тигр прыгает»? Каррингтону это понравится. Он остановился в «Синем кабане», я загляну к нему на обратном пути. Приглашу отобедать в столовой.
Сэр Кошкарт О'Труп вздохнул. Одно утешение – не пришлось делить кров с Корнелиусом Каррингтоном.
16
Все утро Корнелиус Каррингтон сидел у себя в комнате и пытался найти выход из мучивших его противоречий. Как и всякий профессиональный трибун, он редко представлял себе, что, собственно, думает по тому или иному вопросу. Зато безошибочное чутье подсказывало ему, как думать нельзя. Нельзя одобрять смертную казнь и апартеид, поддерживать политику правительства и защищать Сталина, Гитлера и убийц-маньяков. Со спорными вопросами труднее. Единая средняя школа – ужасно, но и отборочные экзамены после начальной школы тоже того… Классическая школа – превосходно, но выпускники ее… Безработные – милейшие люди, а вот уволенные по сокращению… Шахтеры – славные ребята, пока не бастуют, а Север Англии – сердце Британии, но боже упаси слушать, как это сердце бьется. И наконец, Ирландия и Ольстер. Ум за разум заходит. Но по роду занятий Корнелиус Каррингтон должен был четко высказываться по всем вопросам, волнующим наш грешный мир, причем так, чтобы угодить сразу и нашим и вашим. Словом, нелегко журналисту удержаться на плаву.
Даже в простом, казалось бы, случае с увольнением Кухмистера поди сообрази, кто прав, кто виноват. Кухмистер – удачная тема, на экране он будет хорошо смотреться, но вообще-то он мелкая сошка. Его задача – появиться перед камерой, произнести нечто нечленораздельное, но трогательное, получить гонорар, убраться домой и кануть в Лету. Каррингтон не мог решить другое: кто же именно несправедливо обошелся со старым слугой? Вернее, кого обвинить в этом? Оплакивать традиции Кембриджа или поддерживать нововведения? Поддержать сэра Богдера, который прилагает титанические усилия, пытаясь превратить Покерхаус из средневекового монастыря в современный университетский колледж? Или Декана и членов Совета – невыносимых снобов, чокнутых на спорте? Виноват вроде бы сэр Богдер. Но если бы Декан не настаивал на необходимости экономии, привратника не уволили бы. Может, и Декана приложить? Придется повидаться с сэром Богдером. Все равно нужно его разрешение на съемки. Каррингтон набрал номера Ректора.
– Алло? Сэр Богдер? Говорит Каррингтон. Корнелиус Каррингтон. – Он сделал паузу. В голосе Ректора послышалась живейшая заинтересованность. Сразу видно – человек регулярно смотрит телевизор. Сэр Богдер вырос в его глазах.
– Конечно, конечно, приходите к обеду. Или вы предпочитаете обедать в столовой? – захлебывался от предупредительности сэр Богдер.
Каррингтон ответил, что с радостью посетит Ректора и отправился в Покерхаус.
Сэр Богдер чуть не прыгал от восторга. Сам Каррингтон сделает программу о Покерхаусе! Неслыханная удача, шанс еще раз появиться перед публикой и поделиться своими сокровенными мыслями об образовании. Кстати, по телевизору он всегда такой импозантный. Декан вряд ли согласится выступить: у него эти новомодные штучки вроде телевидения в печенках сидят. Ректор погрузился в составление своей искренней, непосредственной речи, крика души. Позвонили в дверь. Служанка доложила о Корнелиусе Каррингтоне. Ректор поднялся навстречу дорогому гостю.
– Очень рад, что вы заглянули, – сердечнейшим образом приветствовал он Каррингтона и повел его в кабинет. – Я понятия не имел, что вы выпускник Покерхауса. Даже не верится. Это я вам не в укор. Я ваш большой поклонник. Ваша передача об эпилепсии во Флинтшире великолепна. Но для нашего колледжа, увы, нехарактерно столь… Словом, вы держите руку на пульсе современности.
Тут сэру Богдеру показалось, что он хватил через край. Ректор сбавил тон и предложил Каррингтону выпить. Журналист оглядел комнату. Здесь по стенам не висели фотографии, напоминавшие ему о переживаниях незадачливого студентика Корнелиуса, а лесть сэра Богдера составляла приятный контраст с вежливыми подначками Декана.
– Мне нравится ваша идея сделать программу о колледже, – продолжал сэр Богдер. – Это то, что нам нужно. Вы хотите бросить критический взгляд на устаревшие традиции и сделать особое ударение на необходимости перемен. Я угадал? – Ректор выжидающе посмотрел на Каррингтона.
– Именно так, – подтвердил тот. В конце концов, Ректор выразился довольно расплывчато, лазеек остается сколько угодно. – Хотя, боюсь, Декан будет против.
Сэр Богдер внимательно взглянул на Каррингтона. Тот явно был не в восторге от Декана.
– Декан удивительный человек, но, к сожалению, ретроград, – вздохнул Ректор.
– Большой оригинал, – сухо ответствовал Каррингтон. Он определенно не собирался защищать Декана.
Успокоенный Ректор пустился в рассуждения о задачах колледжа в современном мире, а Каррингтон вертел в руках стакан и размышлял о непостижимом легковерии политиков. Кому-кому, а им оно не пристало. Богдерово преклонение перед будущим действовало ему на нервы не меньше снисходительного презрения Декана, и непостоянный, как мотылек, журналист постепенно возвращался к прежним симпатиям. Сэр Богдер заканчивал расписывать преимущества совместного обучения – Каррингтону и слушать о нем было противно, – когда в дверях появилась леди Мэри.
– Дорогая, – сказал сэр Богдер, – позволь представить тебе Корнелиуса Каррингтона.
Леди Мэри взглянула на журналиста, и он буквально потонул в ледяных глубинах ее глаз.
– Добрый день, – произнесла леди Мэри. Каррингтон заинтересовал ее. То ли мужчина, то ли женщина. Любопытно.
– Он хочет сделать программу о Покерхаусе. – Сэр Богдер налил ей сухого вина.
– Давно пора, – отрезала леди Мэри. – Ваша программа о повреждениях позвоночника – просто чудо. Пусть бесхребетные чинуши из Министерства здравоохранения задумаются.
Каррингтон вздрогнул. Леди Мэри прямо ошеломила его своим напором. В нем проснулась тоска по детству, запрятанная на дне его хищной души. Пеленки, соски, погремушки и нянечка – леди Мэри. Даже ее тонкий рот с желтыми зубами возбуждал его.
– А возьмите стоматологию, – будто прочла его мысли леди Мэри. – Кусаться хочется, как подумаю об этом. – Она приветливо осклабилась, и Каррингтон заметил ее сухой язык.
– Наверное, после Лондона вы скучаете здесь… – пытался он поддержать светскую беседу.
– О да! – Под лучами его явного и абсолютно бесполого внимания леди Мэри расцветала, как подсолнух. – Всего-навсего каких-то пятьдесят миль от Лондона, а кажется, тысяча. – Она взяла себя в руки, всетаки он мужчина. – Так что вы собираетесь снимать в нашем колледже?
Сэр Богдер на диване затаил дыхание.
– Все дело в том, как представить, – не совсем ясно ответил Каррингтон. – Надо, конечно, объективно…
– Я убеждена, у вас получится нечто замечательное, – вставила леди Мэри.
– А зрители пусть выносят свой приговор.
– Намучаетесь вы с Деканом и членами Совета. Они жуткие ретрограды.
Каррингтон улыбнулся.
– Дорогая моя, – вмешался сэр Богдер, – Каррингтон окончил Покерхаус.
– В самом деле? Ну, тогда я вас поздравляю. Вы с честью вышли из этого испытания.
За завтраком леди Мэри толковала о своей работе в комитете «Милосердных Самаритянок» и жадно пожирала сардинки. Увлечение Каррингтона потихоньку увядало. Получив благословение на съемки, он с облегчением покинул дом Ректора. Немудрено, что сэр Богдер так стремится к рациональному, стерилизованному, автоматизированному миру, в котором не будет места болезням, голоду, невзгодам войны и несовместимости характеров. Ведь в нем не будет места и для адского человеколюбия его супруги.
Каррингтон послонялся по колледжу, полюбовался золотыми рыбками в пруду, дружески похлопал по плечам бюсты в библиотеке, покрасовался перед орнаментами в часовне и направился в привратницкую проверить, готов ли Кухмистер поведать о своих обидах трем миллионам зрителей. К великому огорчению Корнелиуса, Кухмистер заметно повеселел.
– Я им все сказал, – заявил он, – сказал им, что они должны что-то делать.
– Сказали кому? – осведомился Каррингтон тоном учителя, спрашивающего у нерадивого ученика латинские падежи.
– Сэру Кошкарту и Декану.
Каррингтон вздохнул с облегчением:
– Они, разумеется, позаботятся о ваших правах. Но… Вдруг не позаботятся? Тогда приходите ко мне – в «Синий кабан».
Он отправился в гостиницу. Волноваться не о чем. Вряд ли воззвание Декана к лучшим чувствам сэра Богдера увенчается успехом. Но береженого бог бережет. Каррингтон позвонил в редакцию «Кембридж ивнинг ньюс» и сообщил, что старший привратник Покерхауса уволен, потому что возражал против установки автомата с презервативами в студенческом туалете. «Сведения можете проверить у Казначея колледжа», – сказал он референту и положил трубку. Второй звонок в ССР – Союз студентов-радикалов: им Каррингтон наябедничал, что администрация Покерхауса уволила слугу за то, что тот вступил в профсоюз. В заключение журналист позвонил самому Казначею и на ломаном английском пожаловался, что мелиоратор из Заира, сотрудник ЮНЕСКО, не смог попасть в колледж: привратник прогнал его от ворот, да еще и оскорбил. При этом звонивший козырял дипломатической неприкосновенностью. Теперь Каррингтон не сомневался: об увольнении Кухмистера узнает весь свет и администрации Покерхауса придется отбиваться от разъяренных левых демонстрантов. Корнелиус, удовлетворенный и ухмыляющийся, растянулся на кровати. Много лет прошло с тех пор, как его искупали в фонтане на новом дворе, но такое не забывается. Зато теперь он отомщен.
В кабинете Казначея надрывался телефон. Казначей то и дело хватал трубку. Презервативный автомат в студенческом туалете? От кого референт получил подобную информацию? Может, что-то такое и планируется, но комментировать он не будет. Нет, о сексуальных оргиях ему ничего не известно. Да, Пупсер погиб от взрыва наполненных газом презервативов, но какое это имеет отношение к увольнению Кухмистера, если допустить, что того действительно уволили? Не успел он опомниться – позвонили эсэсэровцы. На этот раз Казначей был краток. Он облегчил душу и с грохотом швырнул трубку. Телефон тут же заверещал вновь. Казначею пришлось объясняться с неким гражданином Заира, который беспрестанно поминал министра иностранных дел и Управление по межнациональным отношениям. Казначей рассыпался в извинениях и уверял, что невежа-привратник уже уволен. Этот разговор доконал бедолагу. Он вызвал Кухмистера. Но вместо привратника явился собственной персоной Декан.
– А, Казначей, – небрежно сказал он, – мне нужно поговорить с вами. Говорят, вы отказали Кухмистеру от места?
Казначей мстительно взглянул на него. Он достаточно натерпелся от Кухмистера.
– Вас неправильно информировали, – ответил он сдержанно, но строго. – Я просто намекнул Кухмистеру, что пора приискать другую работу. Он стареет, ему скоро на пенсию. А если он хочет и дальше работать, пусть загодя подыщет новое место. – Казначей подождал, пока Декан переварит услышанное. – Однако это было вчера. Сегодняшний инцидент представляет дело в совершенно ином свете. Я вызвал Кухмистера, и я намерен уволить его.
– Вы намерены? – переспросил Декан. Казначей никогда раньше не говорил столь прямо и решительно.
– Только что поступила жалоба от дипломата из Заира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29