Мы обменялись последним поцелуем. Я возвращалась домой на своем мотороллере и думала, что в очередной раз мною попользовались, мною попользовался кто-то, включая мои дурные инстинкты.

18 мая 2002 г

Мне кажется, что вчера, когда я лежала в постели с гриппом, моя мать тихим успокаивающим голосом рассказывала эту сказку:
Большой дар может вдруг обернуться какой-нибудь трудностью и нежеланной вещью; знаешь, Мелисса, мы часто получаем дары, даже не зная об этом. Я расскажу историю, которая произошла с молодым правителем некоего королевства; его уже любили до того, как он стал королем, и его подданные, в радости от того, что он взошел на престол, преподнесли ему множество даров. После церемонии новый король ужинал в своем дворце, когда внезапно послышался стук в ворота. Его слуги вышли и увидели бедно одетого старика, желавшего видеть правителя. Они попытались сделать все возможное, чтобы не допустить старика к королю, но тот не собирался уходить. Тогда король вышел к нему, и старик, осыпая его хвалами, сказал, что он красив и что все в королевстве счастливы иметь его своим правителем. Старик принес ему в подарок дыню; король ненавидел дыни, но, чтобы быть вежливым со старцем, принял дар, поблагодарил его, и человек ушел довольным. Король вернулся во дворец и отдал дыню слугам, чтобы они ее выбросили в сад.
На следующую неделю в тот же час снова постучали в ворота. Король снова был вызван к нищему, и тот снова стал его восхвалять и подарил ему другую дыню. Король и на этот раз ее принял и попрощался со старцем, и снова ее выбросили в сад. Это повторялось многократно в течение многих недель: король был слишком воспитан, чтобы прогнать старика или пренебречь его добротой.
И вот однажды вечером, именно в тот момент, когда старец передавал дыню в руки короля, одна обезьяна спрыгнула с портика дворца и выбила дыню из рук, дыня упала и раскололась на тысячи кусочков перед самым дворцом. Тогда король увидел настоящий дождь из алмазов, высыпавшихся из дыни. Он сразу побежал в сад позади дворца: все дыни были разбиты и лежали вокруг горы из драгоценностей…
Я ее остановила и сказала, воодушевленная этой красивой сказкой:
– Могу ли я сделать заключение?
Она улыбнулась мне:
– Конечно.
Я вздохнула, что всегда делаю перед тем, как должна ответить выученное задание:
– Иногда проблемы и трудности скрывают возможность внутреннего роста: очень часто в самом сердце проблем находится драгоценный камень, который засверкает при свете. Поэтому мудро принимать то, что может казаться неприятным и трудным.
Она снова улыбнулась, погладила меня по волосам и сказала:
– Ты выросла, моя малышка. Ты – принцесса.
Мне захотелось плакать, но я сдержалась; моя мать не знает, что алмазами для меня были суровые уроки грубых мужиков, неспособных любить.

20 мая

Сегодня проф снова пришел к моей школе.
Я ждала его, я отдала ему письмо, прикрепленное к паре особенных трусов:

"Трусы – это я. Это та вещь, которая лучше всего меня представляет. Чьими могли бы они быть, такие разрисованные и странные, с двумя болтающимися завязочками, если не трусами маленькой Лолиты?
Но кроме того, что они мои, они есть я и мое тело.
Мне довелось много раз заниматься любовью, когда они были на мне, может, с тобой, может, и нет, но это не важно… Эти завязки мешают моим инстинктам и чувствам, они не только оставляют следы на коже, они блокируют мои переживания… Представь мое тело, полуголое, на котором надеты только эти трусики: если развязать один узел, освободится, как дух, только одна часть меня – Чувственность. Но Дух Любви не будет освобожден – из-за узла, завязанного на другом бедре. Кто развязал один узел, видит во мне только женщину, девочку или воплощение самки, способной иметь секс, и ничего более. Он обладает мною только наполовину, и, может быть, он тот, кого я хочу в большинстве случаев. Когда же кто-то освободит Дух Любви, я также отдам исключительно одну часть себя, наименьшую часть, но глубинную.
Приходит время, и в самый обычный день появляется долгожданный тюремщик, который предлагает оба ключа, чтобы освободить твоих духов: и тогда Чувственность и Любовь свободны, и они летят. Ты чувствуешь себя прекрасно, свободная и признанная, твои ум и тело ничего не просят и более не тревожат своими просьбами. Как нежное сокровенное место, они освобождаются под рукой, которая умеет ласкать и знает, как заставить их трепетать; одна лишь мысль о той руке наполняет жаром тело и разум.
А сейчас вдохни запах той части меня, что находится в центре между Любовью и Чувственностью: это моя Душа, которая выходит и фильтруется через мои выделяемые жидкости.
Ты был прав, когда говорил, что я рождена для ебли, как видишь, моя Душа тоже хочет быть желанной и издает собственный запах, запах самки. Быть может, рука, освободившая моих духов, – это твоя рука, проф!
Я осмелюсь сказать, что только твое обоняние смогло принять мою жидкость, мою Душу. Не ругай меня, проф, за мою неуравновешенность, но я чувствую, что должна это сделать, по крайней мере, в будущем у меня не будет угрызений совести в том, что я что-то потеряла до того, как приобрела. Это «что-то» поскрипывает внутри меня, как поскрипывает плохо смазанная дверь, и этот звук изводит. Находясь с тобой, в твоих объятиях, я и мои трусы были лишены запретов и цепей. Но духи в своем полете наткнулись на стену, ужасную и несправедливую стену времени, которое течет медленно для одного и быстро для другого, стену с серией цифр, которые держат нас на расстоянии друг от друга; я надеюсь, что твой математический ум поможет тебе найти какой-нибудь выход, чтобы решить это ужасное уравнение. Но это еще не все: ты знаешь лишь одну часть меня, даже если ты высвободил обе части. И это не та часть, которую я хотела бы оставить тебе, не только ее. Тебе предстоит решить, дать ли новый поворот нашим отношениям, чтобы они стали более… «духовными», более глубокими. Надеюсь на тебя.
Твоя Мелисса".


23 мая, 15:14

Ну где же Валерио?
Почему он меня оставил, даже не поцеловав?…

29 мая 2002 г., 2:30

Я плачу, дневник, но плачу от безмерной радости.
Я всегда знала, что радость и счастье существуют.
Это то, что я искала столько раз в разных постелях, в разных мужчинах, даже в одной женщине, искала в самой себе, а потом потеряла по своей же вине. И в самом безвестном, банальном месте я это нашла. И не в человеке, а во взгляде человека.
Я с Джорджо и друзьями пошла в новый ресторанчик, открывшийся в моем доме, в пятидесяти метрах от моря. Это арабский ресторан, там исполнительницы танца живота танцуют вокруг столов и обслуживают в качестве официанток; на полу – ковры, подушки, освещение – только свечи… и запах благовоний…
Все места были заняты, и мы решили подождать, пока освободится какой-нибудь столик. Я стояла, прислонившись к столбу, и думала о своем разговоре с Фабрицио, недавно позвонившим мне; думала о том, как я плохо с ним разговаривала: я ему сказала, что мне от него ничего не надо и что я его не хочу видеть.
Он заплакал и сказал, что отдал бы мне все, при этом уточнил что: деньги, деньги и деньги.
– Если это все, что ты хочешь дать человеку, то этим человеком должна быть не я. В любом случае, спасибо за это! – с иронией воскликнула я, а потом бросила трубку и больше не ответила ни на один его звонок и никогда и не отвечу, клянусь! Я ненавижу его: он – червь, он гнусный, я больше не хочу ему отдаваться.
Я думала и о Валерио тоже, у меня были насупленные брови и взгляд, устремленный в никуда. А потом, случайно отвлекшись от неприятных мыслей, я встретила незнакомый взгляд, следивший за мной уже давно: он был легким и нежным. Я стала смотреть на него, а он смотрел на меня, оба – с короткими паузами, мы отводили свой взгляд с тем, чтобы снова смотреть друг на друга. Его глаза были глубокими и искренними, на этот раз я не создавала себе иллюзий, придумывая абсурдные фантазии и доставляя себе боль, а потом раскаиваясь; на этот раз я поверила, ведь я видела его глаза, они были здесь и, казалось, меня пронизывали насквозь и хотели сказать, что меня хотят любить и что в самом деле меня хотят узнать. Я стала внимательно его разглядывать: он сидел нога на ногу, держа в руке сигарету: сочные губы, нос немного великоват, по самое главное – его глаза, точно, как у арабского принца. То, что он намеревался мне предложить, было для меня, было только моим. Он не смотрел ни на какую другую девушку, только на меня, но не так, как любой мужчина на улице на меня смотрит, а открыто и честно, как искренний и порядочный человек. Я не знаю почему, но я вдруг слишком громко рассмеялась, не могла сдержаться; счастье было таким большим, что нельзя было ограничиться улыбкой. Джорджо посмотрел на меня с удивлением и спросил, что со мной происходит. Жестом руки я дала ему понять, что все хорошо, и обняла его, чтобы оправдать мой неожиданный взрыв. Я снова обернулась, он мне улыбался, я увидела, какие у него великолепные белые зубы, и именно в тот миг я успокоилась и сказала сама себе: «Послушай, Мелисса, заставь его уйти, а? Дай ему понять, что ты – глупая, дурочка, невежа… но прежде всего, дай ему сразу, не заставляй его ждать!»
Пока я это думала, какая-то девица прошла мимо него и погладила его волосы, он на нее едва взглянул, а потом пересел, чтобы лучше меня видеть.
Джорджо меня отвлек:
– Мели, пойдем отсюда… Я умираю от голода, мне не хочется ждать.
– Ну Джорджиио, пожалуйста, давай еще десять минут, увидишь, скоро сядем, – ответила я, потому что совершенно не хотела отрываться от того взглядa.
– Откуда такое желание остаться именно здесь? Есть причина, какой-то мужик?
Я улыбнулась и утвердительно кивнула головой.
Он вздохнул и сказал:
– Мы много говорили об этом, Мелисса, живи спокойно, еще немного – и хорошие события придут сами по себе.
– На этот раз все по-другому. Ну… – говорила я ему, как маленькая капризная девочка.
Он еще раз вздохнул и сказал, что они пойдут в соседние ресторанчики поискать свободные места и если найдут, то я должна быть с ними.
– О'кей, – сказала я, уверенная, что в это время фиг найдешь свободные места.
Я увидела, как они вошли в кафе-мороженое, то самое, где над каждым столом огромные японские зонты, и я снова прислонилась к столбу, пытаясь изо всех сил не смотреть на него.
Вдруг он встал, и я, наверное, покраснела, по крайней мере, я разволновалась и не знала, что мне делать, я была в абсолютном замешательстве; я повернулась в сторону улицы, делая вид, что жду кого-то и высматриваю подъезжающие машины; мои брюки из индийского шелка развевались в такт легкому ветру с моря.
Его голос, теплый, глубокий, я услышала позади себя, он сказал:
– Чего ты ждешь?
Неожиданно мне пришла в голову старая колыбельная, которую я запомнила еще девочкой, из сказки, что мой отец привез из очередного путешествия. Самым непосредственным и неожиданным образом я ее процитировала, повернувшись к нему:

Я жду, я жду темной ночью,
И открою двери, если кто-то постучится.
После неудачи
Придет счастливая удача,
И придет тот,
Кто не умеет притворяться.

Наступила тишина, мы оба стояли с серьезными лицами, а потом оба расхохотались. Он мне протянул свою мягкую руку, я ее пожала тихо, но с определенным значением.
– Клаудио, – сказал он, продолжая смотреть мне в глаза.
– Мелисса, – сумела сказать, не знаю как.
– А что это было, что ты только что продекламировала?
– Что?… а… Это колыбельная из одной сказки, я ее знаю наизусть с семи лет.
Он кивнул головой, как бы говоря, что все понял. Потом опять молчание, молчание просто паническое. Тишина прервалась моим милым и неловким другом, который прибежал со словами:
– Эй, чокнутая, мы нашли места, идем, тебя ждут!
– Я должна идти, – прошептала я.
– Могу ли я постучать в твои двери? – сказал он тоже тихим голосом.
Я посмотрела на него, изумленная его смелостью, которая была вовсе не самонадеянностью, а желанием, чтобы на этом все не кончилось.
Я сказала «да» сначала глазами, немного повлажневшими, а потом и голосом:
– Ты меня здесь можешь видеть часто, я живу в этом доме наверху, – и показала ему свой балкон.
– Тогда я посвящу тебе серенаду, – пошутил он, подмигивая.
Мы распрощались, и я не повернулась, чтобы посмотреть на него еще раз; даже если мне этого очень хотелось; я боялась все испортить.
А потом Джорджо меня спросил:
– Кто это был?
Я улыбнулась и сказала:
– Это тот, кто приходит и не умеет притворяться.
– Что? – воскликнул он.
Я опять улыбнулась, потрепала его по щеке и сказала:
– Ты это скоро узнаешь, будь спокоен.

4 июня 2002 г., 18:20

Я не шучу, дневник!
Он в самом деле посвятил мне серенаду!
Люди проходили и останавливались с любопытством, я с балкона смеялась как сумасшедшая, пока мужчина, чуть полноватый и круглолицый, играл на гитаре, немного потрепанной, а он пел невпопад, как будто слон ему на ухо наступил, но он был непреклонен. Непреклонен, как сама песня, которая заполнила мои уши и мое сердце; это была история одного человека, который не мог заснуть, потому что все время думал о возлюбленной; мелодия была нежной и душераздирающей. Песня примерно такая:

Я не могу заснуть
И, вздыхая, кручусь и ворочаюсь
Все ночи напролет
В своей постели…
Хочешь знать, когда я тебя оставлю?
Когда моя жизнь закончится и умрет…

Это был красивый жест, ухаживание традиционное, банальное, но, если честно, со своим приятным ароматом.
Когда он закончил петь, я крикнула с балкона, улыбаясь:
– А сейчас что надо делать? Если не ошибаюсь, чтобы принять ухаживание, нужно включить свет в комнате, а если нет, то я должна вернуться в комнату и выключить свет, да?
Он не ответил, но я поняла, что должна была сделать.
В коридоре я столкнулась с отцом (я чуть не сбила его с ног!), и он меня спросил с любопытством, кто это там, внизу, пел. Я громко рассмеялась и ответила, что не знаю.
Я быстро спустилась по лестнице вниз как была: в шортах и футболке, открыла дверь и застыла на пороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15