Нет, она совсем не похожа на кинозвезду: две маленькие груди, как яблоки на гибком теле, а бедра чуть шире, чем у мальчишки. Но в первый раз за всю свою жизнь я понял смысл слов, которые выискивала в журналах моя мать: «стройная», «тонкая», «грациозная» и т. д.
Двое малышей, Питер и Тоффи, еще не доросших до школы, возились возле нас на песке, словно лягушата, а Викинг, неистово лая, то и дело подходил ко мне, тыкался своим мокрым холодным носом, лизал языком. Он все еще просил у меня прощения, но я не держал зла на него. Совсем наоборот.
Иметь протекцию хорошо, но популярность на этом не завоюешь. Поэтому я решил возвратиться к прежнему занятию – высчитывать траектории для полковника. Я хочу остаться в этих местах. А чистить картошку не так уж приятно, особенно теперь, когда наши парни явно не прочь от меня отделаться.
Моя математическая совесть говорила мне: то, что мы делаем, никоим образом не может быть использовано этими кровожаднейшими типами, уцелевшими со времен войн с зулусами. Мы просто-напросто забавляемся. За те несколько часов, что остаются у меня от медицинских процедур, я делаю куда больше, чем полковник, капитан, лейтенант, их вычислительная машина и логарифмические линейки за три месяца. А посмотрели бы вы, что у них за результаты. Если бы кто-нибудь решился воспользоваться их расчетами, он неминуемо провалился бы в преисподнюю. Было бы здорово, если бы это случилось с некоторыми. Но беда в том, что и другие погибнут вместе с кровожадными сволочами.
Только такой болван, как полковник, может интересоваться расчетами траекторий на пять или пятнадцать миль в то время, как межконтинентальные баллистические ракеты преодолевают расстояние в тысячи раз большее в любом заданном направлении. Теперь я понял, почему отчим считает, что только физическое уничтожение всех генералов и высших чинов в момент, когда прозвучит последний выстрел войны, – гарантия от новых войн. Нет, все же в нем что-то есть, в этом парне, хотя он и заискивает перед теми же генералами.
В воскресенье я снова увижусь с детьми и с Занни. Все они очень забавные, но, конечно, Занни постарше, а значит, интереснее, хотя и с ребятней не соскучишься. Кажется, нет на свете такого, чего бы они не знали о рыбах, крабах, раках, актиниях и других обитателях подводного царства вокруг скал Уэйлера. Вот было бы здорово притащить сюда снасти для подводной охоты! Но нет, это было бы уж слишком, а мне еще хочется протянуть эту веселую волынку с лечением.
Воскресенье. Вечер. О таком и в сказках не прочитаешь, как сказал бы Блю. Конечно, никому и в голову бы не пришло, что нечто подобное могло приключиться с таким неудачником, как я, но сегодня я познакомился с семьей Занни. Вот как все произошло. Полковник проводил этот уик-энд в «Большой Коптильне», как Блю называет Сидней. Капитан же все воскресные дни торчит в городке неподалеку, у своей Шейлы (опять Блю). Остальные разбегаются кто куда и делают, что хотят, лишь бы утром вовремя исполнить свою обязанность по отношению к богу да днем съесть отвратительную баланду, которая по воскресеньям бывает еще хуже, чем всегда, так как повара накануне нализываются до чертиков.
Но возвращаюсь к семье Занни. Я пришел на берег уже к вечеру, как обычно по воскресеньям, и был удивлен; не найдя в Блюдце никого, кроме детей. Нет, они, конечно, забавны, но все же эта компания не для меня. И вот, когда мы плескались, а Викинг, как всегда, истерически лаял, Тоффи, самая младшая из ребят, закричала:
– Смотрите, смотрите, дедушка идет сюда!
И верно, по тропинке через заросли бананов не спеша спускался высокий черный человек, по крайней мере он казался черным при ярком свете. Он был футов девяти ростом, и я в страхе подумал, уж не хочет ли он лишить меня жизни, хотя для этого вроде не было причин, разве что я нарушил твердые правила Уэйлера, да и лагерные тоже. Человек остановился у кромки воды, волны ластились к его большим ногам, служившим ему, очевидно, такой же верой и правдой, как и руки.
– Вы бы вышли и поздоровались с ним, – посоветовал Ларри.
Я доплыл до мели и, прихрамывая, вышел на берег, чувствуя себя так, словно меня вызвал к себе командир, чтобы дать нагоняй.
Старик был выше меня ростом, худой, но крепкий. Черные с проседью волосы колечками вились у него на голове. Глаза в глубоких глазницах просвечивали меня насквозь, словно рентгеновские лучи. Крупные белые зубы сжимали мундштук старой трубки. Из-за того, что на нем была белая рубашка, шея его казалась еще темнее, и я подумал: в жизни своей мне еще не приходилось встречать более величественного человека. Я даже удивился, услышав свой голос:
– Добрый день, сэр.
«Сэр» было как раз то слово, которое я ненавидел и употреблял лишь под давлением обстоятельств. С какой стати мы должны называть людей «сэрами» лишь потому, что они старше, а стало быть, как правило, и глупее?
– Привет, сынок, – сказал он. – Меня зовут Берт Свонберг, я отец Занни. – Он протянул мне свою большую длинную руку, и моя ладонь совсем утонула в ней.
Тогда я об этом не подумал, а сейчас удивляюсь, почему это я не обиделся, когда он назвал меня «сынком». Возможно, потому, что прозвучало у него это по-дружески, совсем не так, как у моего отца, который беспрестанно вдалбливал мне в голову, что, произведя меня на свет, он получил неограниченное право требовать от меня чего-то. Разумеется, я плевать хотел на все его требования.
– Мы благодарны тебе за Викинга, сынок. Нам очень жаль, что он натворил такое, да и сам он тоже об этом сожалеет.
Викинг уже улегся, положил голову на лапы и виновато поглядывал на нас, будто подтверждая слова хозяина.
– Не стоит об этом говорить, – ответил я. – Мне это доставило удовольствие.
От этих слов все снова принялись смеяться. Никогда еще не встречал я такого места, где все постоянно смеются.
– Занни задержалась в больнице, вот я и пришел пригласить тебя выпить с нами чашечку чаю.
Я не нашелся, что сказать, кроме:
– Большое спасибо. Я бы с удовольствием, но все мои вещи остались там, на берегу.
Плавки казались мне совсем неподходящим костюмом для визита, особенно если хочешь произвести хорошее впечатление. Впрочем, за каким чертом впервые в жизни мне захотелось произвести хорошее впечатление, я и сам не могу сказать.
– Ларри сбегает и принесет их.
Ларри сорвался с места с быстротой молнии, за ним кинулись остальные дети и задержавшийся было на мгновение Викинг. Потом он, конечно, обогнал их всех у дамбы.
Мы поднялись по тропинке, прошли через банановую плантацию и остановились возле манговых деревьев, глядя на детей, возвращавшихся с берега в том же порядке и с той же скоростью, но с Викингом во главе.
Я облекся в свою форму – старую рубашку и довольно поношенные шорты. Мне было немного жаль, что я не надел свою лучшую рубашку и тренировочные брюки, но, видимо, здесь никто не обращал на это внимания.
Северная сторона Уэйлера действительно похожа на ободок блюдца, внутри которого, как в фокусе, сосредоточиваются солнечные лучи, и поэтому здесь хорошо вызревают бананы и манго, быстро растут ананасы на остролистных пальмах (или как там они называются?), зеленые и желтые плоды папайи висят, тесно прижавшись к стволам, и кажется, будто дыни вдруг начали расти на деревьях.
Когда тропинка уводит вас с этих плантаций, вы вдруг попадаете на небольшое плато. Здесь все растет буйно: фруктовые деревья и овощи, крупные желтые и красные цветы. На бархатистой зеленой траве пасутся козы, а вдалеке, на отвесной скале, стоит белый дом, возле которого растет несколько норфолкских сосен. Они как будто бросают вызов ветрам, дующим со всех четырех сторон света.
Через боковую дверь мы вошли в огромную светлую комнату, напоминавшую капитанскую рубку. В огромном кресле в дальнем углу, приставив к глазу подзорную трубу, сидел огромный толстый старик с круглым красным лицом и копной седых волос.
Я почувствовал себя так, будто меня собирались представлять королевской персоне. Мы подошли ближе, и Берт сказал:
– Капитан, это Кристофер Армитедж.
Старик повернулся, отложил в сторону подзорную трубу, пробуравил меня ярко-голубыми глазками, прячущимися в складках жира, и вдруг громовым голосом рявкнул так, что я чуть не подскочил на месте:
– Привет! Так, значит, ты и есть тот самый парень?
Я еще не успел и рта раскрыть, чтобы спросить, уж не думает ли он, что я тоже морской волк (вообще-то я не осмелился бы этого сделать), как он протянул свою огромную лапу, схватил мою руку и стал трясти. Мне показалось, что он вот-вот выдернет ее у меня из плеча.
– Спасибо, мальчуган, спасибо, что ты спас нашу собаку. Вообще-то я не терплю, когда говорят неправду, но ложь во спасение – совсем другое дело. Мы все тебе очень благодарны. Располагайся, как дома.
Следующие часа два пронеслись для меня вихрем. Я познакомился с матерью Занни, которую все звали тетей Евой, веселой, милой женщиной, с кожей чуть темнее цвета какао.
Я сразу же понял, что Капитану нравится рассказывать новичкам историю своей жизни.
А история эта была не совсем обычной. Хозяин дома служил матросом на шведском китобойном судне. В плавании он сломал ногу, и его высадили в Уэйлере – он стал там чем-то вроде сторожа или смотрителя. Было это в начале века. Его собирались забрать на обратном пути, когда корабль будет возвращаться из Антарктики. Но никто никогда больше об этом корабле и не слышал. Итак, он остался в Уэйлере. Ему пришлось по вкусу и то, что он стал хозяином собственного дома, и здешнее ласковое солнце. Здесь же он встретился с Сюзанной, девушкой-аборигенкой, и они поженились.
– Лучшей женщины нет на свете!
Так было положено начало этой семье. Он научил жену готовить шведские кушанья и вести хозяйство на шведский лад. Потом у них родился сын (он был убит в последней войне в Новой Гвинее) и дочь, которая вышла замуж за Берта, тоже поселившегося в этих местах. У молодой четы родились две девочки – Мэй, выглядевшая сейчас так, что годилась бы Занни в матери, и Занни, появившаяся на свет, когда родители уже и думать перестали, что семья их может увеличиться. Мэй вышла замуж за Пола, и малыши, которых я знаю уже давно, – их дети. Все они сохранили фамилию Свонберг; Берт и Пол после женитьбы тоже взяли себе эту фамилию. Неплохо, верно? Я бы и сам от такого не отказался.
Этот дом мне понравился сразу, как только я вошел. Со всех сторон большие светлые окна, отовсюду видно море. И все время снизу, от подножия утеса, слышится плеск волн.
Везде все начищено и надраено, как на корабле. Пол покрыт воском и натерт до блеска, столы и стулья выструганы из простого дерева. Капитан сказал, что вся деревянная утварь и мебель в доме взяты с парусника, потерпевшего однажды ночью крушение у рифов, и я понял, почему мне все здесь напоминает корабль.
Это был счастливый дом. Все говорили и смеялись наперебой.
Тоффи забралась на необъятные колени Капитана (уж и не знаю, как там хватило места еще для чего-то, кроме толстого живота) и тоже вступила в общий разговор. Замолкали они лишь тогда, когда говорил Капитан, а тот даже не говорил, а просто кричал, да так, что все остальные голоса становились неслышными. Я думаю, это просто привычка, сохранившаяся у него еще с тех времен, когда он служил на корабле и ему приходилось перекрикивать шум волн – ведь здесь никто его крика не боялся.
У Капитана парализованы ноги, но он никому не разрешает говорить об этом. По дому и саду он передвигается на специальном стуле с колесиками, который соорудил для него Джед.
Джед – личность загадочная. Он умеет делать абсолютно все, в том числе выращивать фруктовые деревья и мастерить стулья на колесиках. Но сегодня он так и не появился. Мы ели совершенно необыкновенное кушанье из омаров, потом был превосходный фруктовый салат со сливками более белыми, чем обычные, – должно быть, из козьего молока. Пили домашний имбирный лимонад и пиво. Только Капитан потягивал что-то из бутылки со шведской этикеткой.
Мне казалось, что я только-только пришел, но Берт наклонился ко мне и сказал:
– Тебе, сынок, пора идти.
Я встал, пожал руку Капитану, поблагодарил всех. И только выйдя за порог, вспомнил, что Занни так и не пришла. Быстро, насколько позволяла моя больная лодыжка, я перебрался через дамбу и тут увидел Занни – она бежала по берегу, ветер облепил ее тело платьем, и она была похожа на рельефное изображение охотницы. Я на минутку остановился и сказал: «Простите, я опаздываю», и она сказала: «Простите, я опаздываю». И я ушел, хотя мне очень хотелось остаться, но я не мог рисковать, потому что не хотел потерять возможность снова сюда вернуться.
Когда я поднялся на вершину дюны, джип уже пыхтел возле лагуны. Я присел за чахлым кустиком, чтобы Блю меня не заметил, и помахал Занни. Она стояла на самом высоком месте острова, ее белым платьем играл ветер. Я сошел вниз с другой стороны дюны, чувствуя, что внутри у меня вдруг стало горячо, словно я отхлебнул из бутылки Капитана.
Капитан и тетя Ева – самые замечательные люди, которых я когда-либо встречал. Это относится также и к Берту.
Старшая сестра Занни – Мэй – кажется какой-то нездешней, не от мира сего, она такая робкая, такая пугливая, что напоминает птицу, готовую в любой момент взлететь. Она почти не разговаривает, вечно занята работой, а когда все остальные отдыхают и развлекаются, она только улыбается, кивает головой, и ее большие глаза, чем-то похожие на глаза Занни, но более печальные, тоже улыбаются. Но если она говорит совсем мало, то ее муж делает это за двоих. Пол – широкоплечий человек с очень темной кожей, на меня он поглядывает саркастически, склоняя голову на один бок, и говорит о белых такие гадости, что просто бесит меня, хотя кое в чем я не могу с ним не согласиться. У него страшный, мучительный кашель. Он говорит, будто это от сигарет, но Занни рассказала мне, что в Новой Гвинее его сильно контузило и теперь у него что-то неладно с легкими. Он помогает Берту и его двоюродному брату Джорджу из резервации аборигенов выбирать сети с рыбой, а потом Джордж отвозит эту рыбу в город для продажи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33